Хаген Альварсон - Девятый Замок

• Название: Девятый Замок
• Автор: Хаген Альварсон
• Жанр: Фэнтези

---

Эльри шагал по каменному, древнему мосту. По крупицам чужих мечтаний, надежд, страхов, скорбей. Здесь начинался его путь. Путь в Нибельхейм.

На битву со змеем.

Сага о Снорри, сыне Турлога

Смех в тумане

Туман был везде.

Серый, холодный, липкий, он был как внутренности трупа, как тысяча лет сна наяву. Он обволакивал с ног до головы, лез в глаза… Пахло влагой, плесенью, а ещё гарью. Под ногами валялись обломки кирпичей. Я спотыкался об них, ругался и шёл дальше.

Дорога пошла в гору. Идти стало тяжелее, хотя битый камень под ногами исчез. Я задыхался, а проклятущий туман едко щипал глаза…

Удар.

Я ударился головой об сосну. Хотел было пнуть её в ответ, но присмотрелся и передумал. Очень уж жалко выглядела сосенка. Она росла на вершине холма, окруженного серым морем тумана. Кривая, чахлая, она тянула к небу скрюченные пальцы ветвей, словно сухое Мировое Древо. Под ногами была трава — жухлая, серая, как и пыльная земля.

Как и небо.

Над холмами была натянута грязная серая простыня. Почему-то я был уверен: это не облака. Просто здешний небосвод сам по себе именно такой. Здесь никогда не светит солнце.

И ещё здесь никогда не бывает ночи.

Вдруг болотно-мертвенную тишь прорезал звонкий смех. Я подумал о серебряных колокольчиках, бубенцах и упряжках белоснежных коней из сказок, но не видел ничего, кроме тумана и вершин соседних холмов. Смех звучал оттуда, из хмари, лёгкий и веселый, как молодое вино.

Кажется, смеялись дети.

Я вглядывался туда, в серую холодную гадость, до рези в глазах, но не заметил никакого движения. Ни на волосинку не колыхнулось море скисшего молока. Море скисшей жизни.

Моей жизни.

Последние три года я провёл в таком вот тумане. В кислятине, от которой сводило рот. Ни разу за три года не смеялся от души. Ни разу не сварил пива, такого вкусного, как раньше. Ни разу не улыбнулся Митрун, как улыбался раньше. Меня не радовали ни рассветы над Андарой, ни закаты над Белогорьем. Песни и музыка, и незамысловатые шутки Эльри только злили меня. Я рассмеялся, лишь увидев этот Девятый Замок, будь он проклят, и тело Рольфа Ингварсона, объятое огнём в Зале Улыбок.

Лишь тогда я почувствовал, что живу.

Смех звучал всё громче. Источник чудесного смеха приближался. Серый занавес наконец раздвинулся, и туман выпустил луч синего света. Это оказалась Хранительница Хьёлле. Она шла ко мне, закрыв лицо веером. Хрустальный смех следовал за ней.

Она остановилась в двух шагах от сосны. Поклонилась кому-то в тумане и стала на колени, не глядя на меня. Я замер, боясь помешать ей. Во мне рождался смех. Хохот звенел горным родником, просился наружу ручьём, чистым и радостным. Нет, не златовласая дева и её причуды смешили меня. Это был тот самый смех без причины, который от века считался признаком большого ума. Впервые за три года я дышал полной грудью. Крик рвался на волю. Я едва сдерживался, не сводя глаз с алого веера и золотого круга на нем.

— Я бы так не смогла, — тихо сказала Хранительница.

— Прости, госпожа? — смеяться перехотелось, что-то оборвалось и умерло. Снова.

— Спасти мир, но не для себя… стать в нём чужим…

— Я стоял насмерть за свой мир, не за родичей. Потому что иначе нельзя.

— И что? Соседи плюют тебе в лицо, друзья отдали в приют для убогих, супруга терпит… терпела до недавнего времени. Ты больше не любишь Норгард. Старый Балин не слышит тебя, а ты не слышишь его, словно он стал такой вот карликовой сосенкой. Тебе нет места.

— Почему? — вопрос страшил меня, но не задать его значило разрушить всё. — Такова цена?..

— Всё проще. Это не твоя жизнь. Ты остался здесь, Снорри сын Турлога, ты был тут всё это время. Твоя невеста и твой друг сделали выбор за тебя. Ты желал смерти — ты помнишь?

Да. Я помнил. Тропу пылающих слёз, каждый шаг по которой — калёное железо. Но не пройти нельзя. Помнил жажду покоя в венах. И усилие, которое отправило нас в Хель. Всех нас.

— Так Корд не оживил меня?

— Не вполне. Никто не властен над сердцем.

— Эти слова красивы. Но мне от них не легче.

— Если ты ищешь облегчения, умри с честью, не возвращайся к своим. Но если ищешь мудрости, то ищи смех.

— Ты говоришь загадками, как Унтах кан Орвен. Я не мудрец. Твои слова пахнут кислым молоком, Хранительница. От них противно.

— Выбирать всегда противно. Но тебе придётся. Тут или там?

— Там, — вздохнул я.

Хьёлле сложила веер.

Повернулась ко мне.

И туман рассеялся.

Я видел плоский металлический овал, впаянный в череп вместо лица. Ни глаз, ни носа, ни губ — зеркало. Острое, яркое, страшное, беспощадное.

* * *

На меня смотрел цверг.

Мохнатая морда. Кривые клыки. Маленькие красные глазёнки злобно зыркают из-под кустистых бровей. Слепое пламя ярости. Лишь бы жечь.

И сотни цвергов стоят за его спиной с каменными топорами.

Я был в доспехах и при оружии. Взмах, блеск ведьмы щитов, и брага жизни щедро струится из рассечённой морды. Одной, другой, десятой… Я убиваю. Ты убиваешь. Мы убиваем.

Они — погибают.

Это жизнь. Это надо говорить с умным видом. Вытерев сперва топор.

Цверги кончились, и я увидел вывеску, гласившую: "Под дубом". Наш славный трактир. На пороге появился Этер Хольд, потомственный трактирщик. Наш славный добрый толстячок. Которому ничего не стоит выбросить тело умершего постояльца собакам. Его глаза — золотые гульдены. Рыбьи глаза, приторный голос. От него всегда пахнет медью.

— Снорри, рад тебя видеть. Есть дело…

— Слушаю.

— Мне надо бочку верескового пива. Завтра приезжает один человек… Из Боргоса. У него есть мысль устроить тут мануфактуру. Это хорошая мысль, э?

— Э. В города выбьемся, — говорю я, — а то живём, как в лесу…

— А ты голова, Снорри!

— Голова… — тупо говорю я. Голова трактирщика отлетает в угол, к вящей радости гостей и пьянчужек-лесорубов. Я не вытираю топор. Некогда. Надо запереть трактир, подпереть, чтобы никто не вышел. И поджечь. Я когда-то обещал. Я исполнил обещанное. Трактирчик весело горел, подожжённый с четырех сторон. Кто-то вышиб головой окно. Я зарубил беднягу…

— Красиво горит, — раздается рядом.

Это сгорбленный Ругин-колдун. Вероятно, он восстал из мёртвых. Длинный нос с бородавкой. Лиловое лицо, безумный, затуманенный взор. Вонь плесени и грибов. Лисья шапка. Облезлая.

— Красиво, — киваю я. — Скажи-ка что-нибудь умное, чародей!

— День хвали к вечеру, топор после битвы, жену на костре.

— И что бы это значило? Жену хвали на костре? В смысле — все женщины ведьмы? Хорошая женщина — мёртвая женщина? Ты что, Ругин, не женщиной рождён, а вырезан из засохшего дерьма? И в постели предпочтешь не жену, а молоденького ученика?

— Да ты что себе позволяешь, ты, сын пьяницы, сопливого неумёхи? Я тебя… в лягушку…

— В шницель, — ухмыляюсь я, а потом вместо меня речь ведёт топор. Распинать на крестах. Сажать на колья. Сжигать на кострах. Нет больше проку от ведьм и чародеев. Нет…

В небе звенит смех. Я иду на зов. Словно в небесах поют вещие птицы, указывая звуками путь…

Я и не заметил, как остановился перед усадьбой старосты Свена Свенсона. Дивный смех звучал из-за его дверей! Не долго думая, я снёс дверь с петель.

— Что такое?! — раздалось изнутри. Затем на меня обрушился собачий лай, и я разрубил оскаленную пасть чёрно-рыжего кобеля. А вот и староста…

Косичка бороды, благородные седины, резная трость, золотые кольца с каменьями. Чванство.

— Эй ты, как тебя там… Строри? — лает он, точно его пёс. — Ты что, рехнулся? Ты знаешь, что с тобой будет? Снёс мне красивую дверь, натоптал, наследил, собачку покалечил… Я, верно, прикажу забить тебя палками прямо на поле тинга. Прикажу, чтобы тебе сломали ноги и отбили почки, чтобы тебе было трудно мочиться. А орла тебе не врежут, нет уж, это лишь для героев. Твою девку мы обреем налысо и отправим обратно, родителям, в бочке с говном. Перед тем, сам понимаешь, придется её хорошенько проучить. С тобой-то ей, видать, скучно. А на могиле твоего отца устроим свалку.

Староста трещал без умолку, исходя гневом, но это мало занимало меня. С ужасом я понимал, что смех умолк! Смеха больше не было! Не было! Не…

— По закону, — спокойно прервал я Свена, — ты не можешь приказать меня пороть. Тинг может рассмотреть дело, может меня обязать выплатить выкуп. Не больше. Даже твоя честь имеет цену в серебре.

— Закон? Тинг? Что это за смешные слова?.. Вот вы все у меня где!

Он показал кулак.

Все знают, как Свен Свенсон стал альдерманом. Все знают, что у него дела с бандами грэтхенов, с отрядами вольнонаёмников, с родовитыми херсирами других городов. Он был щедр на обещания, подарки, взятки и лесть, Свен Свенсон, свинья, сын свиньи, и был скор на расправу, подобно бешеному вепрю…