Василий Немереж - М.О.Рфий

• Название: М.О.Рфий
• Автор: Василий Немереж
• Жанр: Современная проза

МО РФ — Министерство обороны Российской Федерации.

Морфей — в греческой мифологии бог сновидений, сын бога сна Гипноса. Изображался обычно крылатым. Перен. — «погрузиться в объятия М.» — уснуть и видеть сны.

Морфий — наркотическое и болеутоляющее вещество, добываемое из млечного сока мака. (С. И. Ожегов).

МО РФий — название моей книги. Так решил… (автор).

---

Корнеев скрутил газету в трубку и спрятал во внутренний карман куртки: надо все еще раз внимательно перечитать, взвесить. Неужели кто — то из наших решил таким способом заработать гонорар себе на пиво? При всей бедности, которая давно уже поселилась в офицерских кошельках, этот вариант Корнееву был особенно противен. Он верил, что по такому же принципу, как и он (пусть бедный, но гордый), живут все окружающие его офицеры.

Но даже если действительно у газеты объявился «свой корреспондент», это еще не повод для столь бурной реакции генерала Скорняжного.

— Почему же наиулыбчивый и наитишайший так озверел? — размышлял Корнеев. — Нет, здесь что — то не так. Завтра обмозгую это дело, а пока — спать. Часика четыре можно себе позволить на отдых и протрезвление, а там за «основную» работу.

4 Ночной полет

Стакан крепчайшего только что сваренного кофе вместо бодрости принес лишь боль в висках и усилил сердцебиение. Корнеев, поеживаясь, брел по пустынной улице на автостоянку.

Через большие окна — витрины хорошо был виден пустой зал «Аквариума» — дешевого придорожного кафе. Там, сидя за столом, мужественно боролся со сном охранник. Свою голову, словно Сизиф камень, он с большим трудом поднимал в вертикальное положение, пытался там ее закрепить, но тщетно — она снова скатывалась на грудь, где гордо красовалась нашивка «Security». Через какое — то мгновение все повторялось.

Уличные торговки, напялив на себя с десяток шерстяных колготок, и от этого похожие на полярников, тащили на рынок свои необъятные сумки с товаром. Город, погрузившись на какой- то час в обморочное состояние полусна, вновь пробуждался.

Автостоянка располагалась в десяти минутах ходьбы от дома, где снимал комнату Корнеев. Там по «доброте душевной» знакомый сторож Федор Иванович разрешал в одном из пустующих боксов парковать видавший виды «жигуленок» Николая. Материальный эквивалент «доброты душевной» чаще всего выражался в бутылке водки и нехитрой закуске. Причем «плата» эта взималась не по количеству дней, которые машина провела на стоянке, а по факту появления владельца. «Семерка» могла неделями пылиться в боксе без оплаты, и дядя Федор (так его звал Корнеев) не промолвит ни слова. Но ни в коем случае нельзя было сдавать машину под охрану без пузыря. Обидится крепко.

Федор Иванович был из тех счастливчиков, которые уволились еще из Советской Армии и успели немного пожить на достойную пенсию. Но после «торжества демократии» бывшему командиру мотострелкового полка пришлось осваивать «смежную» профессию сторожа и донашивать остатки своей военной формы. Он носил брюки с красным кантом и неизменно в любую погоду, даже в мороз, выцветшую полевую фуражку старого образца с треснувшим пластмассовым козырьком. Из — под его стеганой фуфайки виднелась старого образца еще зеленая офицерская рубашка. Корнеев как — то предложил Федору Ивановичу почти новый камуфляж, но тот решительно отказался: «В наше время такую форму «натовцы» носили. Я уж свою, родную донашивать буду».

Пил дядя Федор безмерно, но это как раз и была его мера. Впрочем, под крепким градусом он удивительным образом сохранял способность к логическому мышлению и, что самое главное, «нес боевое дежурство» еще более бдительно. А так как перегаром от него разило постоянно, никто не мог определить, сколько огненной жидкости он влил в себя за время дежурства. Только Корнеев по цвету носа и степени замедления речи дяди Федора мог приблизительно определить: первую бутылку тот начал или уже вторую добивает.

Дядя Федор был склонен пофилософствовать, любил поучать. На его столе всегда лежала стопка пожелтевших газет (где деньги взять на свежие?), но неизменно им прочитанных от названия до подписи главного редактора. На этот счет у него имелось свое мнение: «Вот, скажем, отец меня учил полотно по металлу по всей длине использовать, а не ерзать туда — сюда одним участком. Так и газету, всю надо читать, а не выхватывать куски, точно волк голодный мясо из бока овцы».

Старик благоволил к Корнееву, но свое доброе отношение скрывал за грубоватым словом и ворчанием. На стук в зеленые ворота стоянки дядя Федор отозвался сердитым криком. Командирские нотки в его голосе еще отчетливо звучали.

— Кого это черти принесли среди ночи?

— Дядь Федь, это я, Николай. «Побомбить» надо. Открой.

— Тоже мне «бар…бар…дировщик». Все нормальные люди спят давно, а ты б… катать надумал. Да если бы ты в моем полку служил и додумался «калымить»… Да я бы… Да тебе бы…

Какие кары обрушились бы на его голову, Корнеев не расслышал. Ворота заскрипели ржавыми петлями, и под ноги к нему, виляя хвостом, бросился рыжий пес Кузя. Кузя сразу же начал тыкаться своим мокрым носом Корнееву в руки, обнюхивать карманы, стараясь определить, будет ему сегодня кормежка или нет.

— Кузя, утром будет гостинец, а сейчас, брат, нет ничего.

Это можно было и не говорить, Кузя и так безошибочно все определил, пару раз вежливости ради крутнулся вокруг Корнеева и побежал с лаем на другой конец стоянки.

— Суббота же сегодня. Мог бы и поспать, — уже более дружелюбно заговорил дядя Федор. — Всех денег не заработать, а у тебя вон уже и тени под глазами жизнь навела, как у твоих, прости Господи, пассажирок.

Насчет пассажирок дядя Федор безжалостно бил «ниже пейджера». Корнеева это страшно злило, и на его скулах играли желваки, но он промолчал. От правды никуда не деться.

В это время суток самый выгодный клиент, конечно же, проститутки. Одни уже отработали и возвращались на базу, другие вместе с подвыпившими клиентами из закрывающихся кабаков ехали «оттянуться» в гостиницы и на квартиры. В это же время затихают долбилки ночных дискотек, и ошалевшая от «колес» и грохота молодежь стайками тянется поближе к своему жилью. Но от них навара мало. Набьются в машину под завязку, а платит кто — нибудь один или вообще стараются прокатиться на халяву.

«Бомбить» Корнеев начал года два назад и уже имел опыт. Пару раз ему резали покрышки конкуренты, один раз и вовсе чуть не лишился своего железного коня: помог счастливый случай. В то время, когда Корнеева два бритых качка выкидывали из «жигулей», предварительно плеснув в глаза из баллончика какой — то гадости, мимо проезжала машина милицейского наряда. Ребята в ней ехали честные, не поленились догнать его, как думал Корнеев, уже навсегда упорхнувшую «ласточку».

Кто пробовал, знает: подрабатывать извозом по ночной Москве — занятие далеко не безопасное. Корнеев возил под сиденьем газовый пистолет, но понимал всю его никчемность. От удавки он не спасет, да и стрелять в салоне машины — все равно что под одеялом пукать: вони всем хватит, а толку никакого. Табельного оружия у него не было. Свой «макаров» ему пришлось сдать еще в 1993 году. Тогда, накануне октябрьских событий, никто не знал, на чью сторону встанут офицеры, и было принято решение «упорядочить хранение огнестрельного оружия». Упорядочили следующим образом: собрали и увезли куда — то за город на склады.

Недовольно рыкнув стартером, «семерка» завелась. Приветливо засветилась приборная доска, по — кошачьи заурчал вентилятор печки. В салоне быстро стало тепло и уютно. Запотевшие было стекла — верный признак, что водитель накануне употреблял, — прояснились.

В своей «семерке» (он ласково называл её «ласточкой») Корнеев чувствовал себя по — настоящему как дома. Ему нравилось все: и запах обивки машины, и монотонный звук работающего двигателя, и то, как на поворотах задорно ему подмигивают зеленые лампочки приборной доски.

Корнееву нужны были деньги, это — факт, но не только из — за них он почти каждую ночь садился за руль «жигуленка». Да, машина кроме денег, создавала ему иллюзию независимости и свободы. Но и это еще была не вся правда.

Дело в том, что в армию Николай ушел в семнадцать лет, и потому запах нового обмундирования на вещевом складе до сих пор ассоциировался у него с чем — то родным и близким, будил в нем почти детские воспоминания.

Он хорошо помнил, как в училище ему в числе счастливчиков, выдержавших вступительные экзамены, выдали форму б/у. Само это сокращение звучало по — мужски сурово и романтично. Хотя означало всего лишь: форма, бывшая в употреблении. До обеда Николай успел получить только сапоги. Дверь склада, где ровными рядами стояли стеллажи с коробками самой разнообразной формы, закрылась, словно вход в волшебную пещеру Али — Бабы. Но свою добычу Николай уже не выпускал из рук.

Сапоги были старые, изрядно поношенные к тому же на два размера больше необходимого. Его нога явно ощущала гвозди в подошве, но все это были мелочи, на которые просто не стоило обращать внимание. На обед Корнеев пошел в гражданском костюме, но уже в курсантских сапогах. Он страшно гордился ими и совсем не обижался на град насмешек, которые посыпались на него в столовой от курсантов старшего курса.