Артем Драбкин - Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»

• Название: Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»
• Автор: Артем Драбкин
• Жанр: О войне
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-46709-9

НОВАЯ книга ведущего военного историка. Продолжение супербестселлера «Я дрался на Т-34», разошедшегося рекордными тиражами. Откровенные воспоминания танкистов Великой Отечественной, воевавших на самых разных машинах — от легких Т-37 и БТ до ленд-лизовских «Матильд» и «Шерманов», от легендарных «тридцатьчетверок» до тяжелых штурмовых ИСов.

«Мы называли Т-37 «здравствуй и прощай». Он идет и кланяется. А вот БТ мы считали мощным танком — пока нас не подбили в первом же бою. Я разворачиваю машину — и вдруг удар. Мне кричат: «Прыгай!» Не помню, как выбрался. Отползаю в сторону по кювету, оглядываюсь назад — мой танк горит: снаряд попал как раз в моторное отделение…»

«У «Шермана» были свои недостатки. Из-за высокого расположения центра тяжести танк часто опрокидывался набок, как матрешка. Но благодаря этому недостатку я, возможно, и остался жив. Дело было в Венгрии, в декабре 1944 года. Веду я батальон, и на повороте мой механик-водитель ударил машину о пешеходный бордюр, да так, что танк перевернулся. Конечно, мы покалечились, зато остались живы. А остальные четыре моих танка прошли вперед, и там их сожгли…»

«Видим, из деревни на полной скорости вырывается немецкий танк, облепленный десантом так, что башни не видно. Ясно — фрицы драпают, подобрали на броню всех, кого смогли. А у нас в стволе осколочный снаряд. Ну, наводчик им и вложил! Танк он не подбил, зато дальше немец удирал совершенно голый — вся эта людская масса была сметена с брони взрывом…»

---

— Могли, но мне не хватило двух сантиметров роста, у меня было 176. Вот Героев могли взять и пониже. Так, например, Ваню Чугунова взяли, он пониже меня был. По-моему, от нашего корпуса поехали семь Героев во главе с Бутковым. Зато я участвовал от Молдавии в параде на 50-летие Победы.

— Как сложилась ваша послевоенная жизнь?

— Я демобилизовался в октябре 48-го. Мог и хотел служить дальше, даже готовился поступать в академию, но из-за язвы желудка меня комиссовали. Приехал к родителям в Монино и начал думать, чем заниматься дальше. Подумывал поступить в юридический институт, но для этого надо было окончить среднюю школу, а я даже в 9-м классе не доучился. Пришлось напрячься и за полгода окончить 9-й и 10-й классы.

В это время отца перевели в Кишинев, а тут находился филиал всесоюзного заочного юридического института. Правда, когда мы приехали, экзамены уже закончились, но к нам в гости приехали из Бельц наши друзья-соседи еще по Энгельсу, и в разговоре они мне посоветовали поступить в университет.

Прихожу с документами, но председатель приемной комиссии Тотров, он был то ли осетин, то ли лезгин, мне отказал: «Вы опоздали, ректор уже ушел. Приходите завтра». На следующий день та же самая история. А на третий день я надел все свои награды, и он как увидел у меня медаль «За взятие Кенигсберга», заволновался и спросил: «Ты брал Кенигсберг?» — «Да». — «А деревню Зеерапен не помнишь?» — «Помню, конечно. У нас там в конце марта были очень тяжелые бои». — «А меня там ранило». И тут же мне говорит: «Сегодня сдаешь три экзамена и еще три завтра». Вот так я поступил на историко-филологический факультет.

После окончания института меня назначили лаборантом кафедры философии, но уже через месяц вызвали на бюро в горком партии и говорят: «Есть предложение принять вас на должность инструктора в горком. Какие есть соображения?» А до этого по этому поводу со мной уже проводили беседы, но я всякий раз отказывался. Тяну руку: «Сиди, твое мнение мы знаем». Два года проработал в горкоме, а в 56-м Хрущев решил сократить партийный аппарат, и меня порекомендовали на должность секретаря парторганизации «Горремстройтреста». Проработал там пару месяцев, но потом случайно встретил ректора нашего университета Виктора Сергеевича Чепурнова. Просто во время учебы в университете мы с ним почти ежедневно встречались, потому что я был секретарем комитета комсомола университета, председателем профкома, членом партбюро. Мы разговорились, и он мне предложил работу на кафедре истории КПСС. И с тех пор я 38 лет проработал на кафедрах истории Кишиневского университета и педагогического института. Окончил аспирантуру. В 62-м в Одессе защитил кандидатскую диссертацию. Доцент. В 1985 году мне было присвоено почетное звание «Заслуженного работника высшей школы МССР», и, кроме того, я «Отличник народного образования СССР».

И все это время я активно занимался ветеранским движением, участвовал в организации встреч. Поддерживал связь более чем с 650 ветеранами нашего корпусу, а сейчас нас осталось всего двенадцать…

Но самое страшное, что сейчас нас перестали допускать к молодежи, поэтому они и не могут ответить на самые простые вопросы, а это обидно. Создается такое впечатление, что кому-то очень выгодно замазать чертой краской нашу великую Победу, да и вообще все семьдесят лет из жизни нашего народа, и именно поэтому исторические факты намеренно искажаются и передергиваются. Становится страшно от того, что молодежи активно навязывают западные идеалы, и при этом она почти не знает свою историю, а ведь без памяти о прошлом не будет любви к своей Родине…

Матусов Григорий Исаакович

В мае 1941 года я пришел в свой военкомат города Артемовска и поинтересовался, почему меня так долго не забирают в армию, большинство моих сверстников 1922 г.р. уже призваны, а я до сих пор остаюсь гражданским. Я же был активным комсомольцем, работал с 14 лет, и мне, как патриоту Советской Родины, было стыдно не служить в РККА. И через пару дней пришла повестка на призыв — 17/5/1941.

Мать устроила у нас дома небольшие проводы, пришли мои товарищи: Вася Большаков, Гриша Чудный и Петя Лященко, другие ребята, а на станции меня провожали мать с отцом. Призывников разместили по вагонам, мы простились с родными, и поезд тронулся в путь, оставляя позади Донбасс. В моем отделении вагона оказалось два Николая, и по их разговорам я быстро понял, что оба они призваны в армию сразу после освобождения из мест заключения. Старшему Николаю лет тридцать, фамилия его была Буслаев, но по национальности он был татарином, а второй «уркаган» был помоложе. На каждой остановке они выбегали на перрон, возвращались с бутылками, и всю дорогу пили водку и безбожно матерились, проклиная тех, кто «забрил» их в армию. Через пару дней пути мы увидели вдали белые пески, и «старший» Николай с верхней полки, увидев вдали «белую землю», сказал, что нас везут в Сибирь, и начал ругаться со своим младшим тезкой, мол, как это? В Сибири они уже сидели и снова туда их везут? — он не согласен.

Я молча слушал их перебранку, мне было все равно, где придется служить. Выгрузили нас в городе Ново-Хоперск Воронежской области и строем повели в часть. Навстречу едет подвода с солдатом. Мы кричим ему: «Ноги подыми!», он поднял одну ногу, мы увидели на ней кирзовый сапог и обрадовались, что с обмотками мучиться нам не придется. Но пришли в часть, нас переодели в красноармейское обмундирование, выдали армейские ботинки и… обмотки, которые мы назвали «гусеницами». Свои «гражданские» вещи нам приказали сложить в вещмешки и чемоданы и сдать. Нас сводили в баню, остригли наголо. Ботинки мне достались на три размера больше, других не было, и я к тому же слишком туго намотал обмотки, но от ощущения гордости, что я наконец-то в рядах Красной Армии, у меня все оттаяло в душе. Выяснилось, что мы попали в новый формируемый артиллерийский полк на конной тяге, часть № 1894, и вскоре нам приказали построиться. К нам вышел командир полка, невысокого роста шустрый майор, и приказал: «Сапожники, повара и портные, два шага вперед!» Оба Николая стали ругаться, кому из них «выходить в повара», и «старший» Николай просто вытолкнул вперед из строя своего «младшего товарища». На призыв майора отозвался еще ряд новобранцев, а нас, «не обладавших блатными специальностями», повели в большой пакгауз, где находились наши казармы. Стояли рядами раскладушки с постельными принадлежностями. Мы разместились, и так началась моя служба. Незадолго до моего призыва из армии демобилизовался мой старший брат Лева, который советовал по прибытии в часть сразу написать заявление с просьбой о направлении в военное училище, но сказал: «Примут в училище или нет, это вопрос, но пока суд да дело, это займет время службы», и на второй день я подал просьбу о направлении меня в танковую командирскую школу. И пока ждал ответа, «впрягся в армейскую лямку». Направляют на дежурство по конюшне, а я в этом деле мало что понимал, я ведь был городской парень. Один сержант мне приказывает «Сделай это!», другой «Сделай то!», распоряжение, отменяющее первое, и я решил вообще ничего не выполнять, за что сразу схлопотал внеочередные наряды, и, находясь при конюшне, давал лошадям сено, водил их на водопой на протекающую в песках небольшую речушку Хопер. Меня определили во взвод управления дивизиона, комсоргом которого был немец по фамилии Майер. Люди в формируемый полк прибывали постепенно, было много новобранцев с западных областей, присоединенных к СССР в 1939–1940 годах, они плохо говорили по-русски, а в начале июня к нам привезли «приписников», взрослых семейных мужиков, призванных из запаса. Один из них, бравый тамбовский дядя, лет 40 от роду, стал командиром нашего отделения. Начались полевые занятия, мы уходили в поле со стереотрубой, шли мимо железной дороги и видели, как по ней, часто на открытых платформах, везут на восток семьи «гражданских», и бойцы-приписники говорили нам, молодым, что это ссылают в Сибирь «бессарабцев» и «прочих западников».

Дисциплину в полку старались поддерживать на уровне, я как-то шел по дороге в санчасть, увидел, что мне навстречу движется какой-то командир, моментально отдал ему честь и пошел дальше. Вдруг скрип тормозов, рядом на дороге останавливается легковая «эмка», и мне сидящий в ней военный приказывает: «Боец, быстро позови сюда этого командира!» Я подбежал к нему: «Товарищ лейтенант, вас зовут!» Подходим с ним вместе к легковушке, оба откозыряли, а внутри машины сидит большой начальник с двумя «ромбами» в петлицах. Начальник стал ругать этого лейтенанта: «Почему вы не отдали честь красноармейцу?! Он вам честь отдал, почему вы не откозыряли в ответ?! Я все видел. Вам Устав напомнить?» Мне приказали следовать в часть, а начальник продолжал распекать командира.

Но вот пример другого характера. Как-то меня позвал Николай Буслаев пойти с ним в столовую, «навестить» второго Николая. Вообще-то кормили нас в полку неважно, давали простую армейскую еду и черный хлеб без ограничения. Буслаев часто ходил выпивший, и в тот день был «под мухой», и когда мы показались в столовой, то он стал орать на кухоный наряд, на поваров и проклинать маршала Тимошенко, заставившего его после отсидки на нарах служить в армии, и «младший» Николай сразу достал ему из борща, из общего котла, большой кусок вареного мяса.