Артем Драбкин - Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»

• Название: Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»
• Автор: Артем Драбкин
• Жанр: О войне
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-46709-9

НОВАЯ книга ведущего военного историка. Продолжение супербестселлера «Я дрался на Т-34», разошедшегося рекордными тиражами. Откровенные воспоминания танкистов Великой Отечественной, воевавших на самых разных машинах — от легких Т-37 и БТ до ленд-лизовских «Матильд» и «Шерманов», от легендарных «тридцатьчетверок» до тяжелых штурмовых ИСов.

«Мы называли Т-37 «здравствуй и прощай». Он идет и кланяется. А вот БТ мы считали мощным танком — пока нас не подбили в первом же бою. Я разворачиваю машину — и вдруг удар. Мне кричат: «Прыгай!» Не помню, как выбрался. Отползаю в сторону по кювету, оглядываюсь назад — мой танк горит: снаряд попал как раз в моторное отделение…»

«У «Шермана» были свои недостатки. Из-за высокого расположения центра тяжести танк часто опрокидывался набок, как матрешка. Но благодаря этому недостатку я, возможно, и остался жив. Дело было в Венгрии, в декабре 1944 года. Веду я батальон, и на повороте мой механик-водитель ударил машину о пешеходный бордюр, да так, что танк перевернулся. Конечно, мы покалечились, зато остались живы. А остальные четыре моих танка прошли вперед, и там их сожгли…»

«Видим, из деревни на полной скорости вырывается немецкий танк, облепленный десантом так, что башни не видно. Ясно — фрицы драпают, подобрали на броню всех, кого смогли. А у нас в стволе осколочный снаряд. Ну, наводчик им и вложил! Танк он не подбил, зато дальше немец удирал совершенно голый — вся эта людская масса была сметена с брони взрывом…»

---

Но вот пример другого характера. Как-то меня позвал Николай Буслаев пойти с ним в столовую, «навестить» второго Николая. Вообще-то кормили нас в полку неважно, давали простую армейскую еду и черный хлеб без ограничения. Буслаев часто ходил выпивший, и в тот день был «под мухой», и когда мы показались в столовой, то он стал орать на кухоный наряд, на поваров и проклинать маршала Тимошенко, заставившего его после отсидки на нарах служить в армии, и «младший» Николай сразу достал ему из борща, из общего котла, большой кусок вареного мяса.

И все молчали, никто не хотел связываться с зэками.

Нас вооружили десятизарядными винтовками «СВТ», выдали каски и сабли (до сих пор помню номер на своем клинке — № 200), подсумки для патронов и вещмешки.

22 июня я с Майером повел лошадей на водопой к реке. Вдруг мы услышали сигнал тревоги. Майер сразу сказал: «Война!», и я спросил: «С кем?» — «С немцами».

Мне это показалось странным, ведь как это так, у нас же с ними Договор о ненападении подписан. Погнали коней обратно к себе, ездовые впрягали лошадей в орудийные упряжки, по четыре лошади на каждое наше 76-мм орудие. Командир отделения сказал нам: «Мы фашистов на третий день в пух и прах разобьем!» Накрапывал мелкий дождь. Весь полк вышел из части, но, пройдя километров пять, был объявлен «Отбой тревоге». Через два дня все повторилось: тревога, выход полка из района дислоцирования, ночной марш по степи и снова приказ вернуться.

И тут выстраивают наш дивизион, выходит к нам начальник штаба: «Кто подавал заявления в военные училища? Выйти из строя! Остальные — кругом!» Вышло человек двенадцать, нас отдельно построили и привели в штаб полка. Здесь выдали предписание прибыть в город Орджоникидзеград Брянской области, назначили старшего нашей команды. Мы простились с товарищами по артполку, пошли строем на станцию, сели в поезд и через два дня прибыли в маленький городок, который и не на каждой карте разыщешь. Недалеко от реки Десна в двух больших 4-этажных зданиях разместилось военно-пехотное училище. Если подняться на возвышенность за рекой, то оттуда был виден сам город Брянск, к нему шла шоссейная дорога и вел мост через реку. За мостом в 4–5 километрах находилось стрельбище училища. Наша группа из 12 человек стала сдавать экзамены, но прошли их только два человека, остальных отправили в какую-то часть. Я удивился, ведь до войны успел закончить всего шесть классов, но экзамены сдал, видно сильно хотел попасть в училище. Наш курсантский набор заново обмундировали, мы получали фуражки с красной пехотной окантовкой, всем выдали самозарядки «СВТ», кирзовые сапоги, пехотные ранцы, по два подсумка, саперную лопатку, каждый получил противогаз с противоипритным плащом из промасленной бумаги и алюминиевую флягу. Касок не было. В казарме в комнатах стояли двухъярусные кровати, на каждую комнатку — одно отделение. Командиром нашего курсантского взвода был назначен недавно закончивший это училище лейтенант Володарчик, молодой светло-русый парень с интеллигентным «польским» лицом Весь наш набор состоял из кореных русаков, хороших здоровых ребят из Тамбова, Рязани, Брянска, Унечи, Белгорода, Орла, и взаимоотношения между курсантами были нормальными, по-настоящему товарищескими.

Мы приступили к учебе, но вскоре наше пехотное училище поменяло свой профиль и было переименовано в автомотоучилище имени Сталина.

Почти каждый день происходили немецкие авианалеты на брянские аэродромы, над нашими головами появлялись немецкие двухмоторные бомбардировщики, в небе их встречали наши истребители «И-15» и «И-16», завязывались воздушные схватки.

Когда случались ночные налеты, то из разных мест предатели-сигнальщики ракетами направляли немецких летчиков на цель — место дислокации нашего училища, сигнальщиков-корректировщиков было много, стреляли с разных сторон, и мы поражались — откуда столько предателей? По ночам мы дежурили на крыше с пулеметами Дегтярева или нас посылали в оцепление, вылавливать «ракетчиков»-сигнальщиков.

Что в самом деле происходит на фронте, мы не знали и не понимали. Нам приказали вырыть окопы полного профиля по берегу Десны, и ночью мы в полном боевом снаряжении там находились, «дремля вполглаза». Окопы в песке, стенки обваливались, и мы рубили молодую лозу, плели из нее «маты» и укрепляли ими стенки траншей.

И конечно, мы несли патрульную службу по городу.

Как-то идем мы в патруле, мимо нас проходит колонна крупноствольной артиллерии, 152-мм гаубицы на тракторной тяге, и в этот момент к нам подходит женщина и говорит, что видела на углу мужчину в черном кожаном пальто, который, смотря на проходящую технику, что-то записывает в блокнот. Мы подошли к нему, потребовали документы, и он достал из кармана пальто удостоверение майора НКВД.

Несмотря на тревожную обстановку, нас несколько раз выводили на стрельбище, мы учились стрелять из «Максима», а вскоре был совершен марш-бросок с полной боевой выкладкой до Карачева. Мы считали, что это учебный марш, но все обернулось иначе. За 4 дня мы прошли свыше 200 километров, многие сбили подошвы в кровь, и некоторые просто плакали от боли, но я терпел, хоть и еле ходил. Дошли до какой-то ж/д станции, разместили по домам, где спать пришлось на полу, укрываясь шинелями, и после короткого отдыха нас стали гонять на строевую подготовку. Через какое-то время на станцию подогнали четырехосные «пульмановские» вагоны, нас загрузили, по взводу на каждый вагон, и приехали мы… в город Острогожск Воронежской области. Вышли из вагонов, построились в колонну, прошли по городу, поразившему нас обилием церквей, и оказались на окраине, в старых кавалерийских казармах, где и расположились. Снова началась муштра на строевой подготовке, нашего лейтенанта Володарчика хлебом не корми, только дай нас помуштровать, ох, как он обожал над нами поизмываться. В этом Острогожске мы только и делали, что занимались с утра до вечера строевой подготовкой, уже вовсю шла война, а мы все… «выше ногу, четче поворот». На улицу выйдешь, навстречу идет раненый боец, так мы не знали, куда глаза от стыда спрятать. Страна сражается, а мы маршируем в тылу. Седьмого ноября 1941 года мы приняли присягу.

Я подружился с курсантом Жакаем Асилбековым, казахом по национальности, старше меня лет на двадцать. Когда нам разрешался выход в город, то мы всегда вместе с ним ходили в увольнительную, знакомились с девушками. Жакай был умным человеком, очень смуглый, невысокого роста, коренастый, широкоскулый, почти «без шеи», он очень плохо поддавался этой курсантской муштре, и на строевой подготовке его гоняли больше всех. Мы стали с ним настоящими друзьями. До войны Жакай работал вторым секретарем Кустанайского или Тургайского горкома партии, заместителем по промышленности. Он мне рассказывал, что у казахов есть три главных рода, «жуза», что-то вроде касты, и в каждый род входят множество племен. Роды, с его слов, делятся на род воинов, простого народа и черни. Так Жакай говорил, что он принадлежит к роду воинов, и когда он убьет первого фашиста, то по старинному обычаю вырежет из груди врага сердце, слижет его кровь с клинка и станет бессмертным. Самое смешное, что он искренне в это верил, и я над ним подшучивал по этому поводу При знакомстве с русскими девушками он называл себя Женей, и когда во взводе об этом узнали и стали над ним подшучивать, мол, «Женя, как дела», то Асилбеков сразу свирепел, бросался чуть ли не в драку: «Я не Женя, я Жахай!» В конце сорок первого года нас снова погрузили в вагоны и повезли куда-то на восток. Ехали долго, несколько недель, и выгрузились на станции Абакан, в Сибири. Колонна курсантов училища совершила марш 30 километров, пройдя мост через Енисей, и мы оказались в старинном купеческом городке Минусинске, где нас ожидали пустые каменные казармы, служившие когда-то кавалеристам. И опять — только строевая подготовка…

Мы страшно замерзали, зима сорок второго года выдалась очень холодной, да и казармы наши отапливались «с пятого на десятое», а нам выдали тонкие байковые одеяла, которые почти не согревали. Мы ухитрялись ночью, когда помкомвзвода заснет, укрываться еще и шинелями, но помкомвзвода, старшина (укрывавшийся вообще только одной простынею, видимо сам из сибиряков), специально просыпался ночью и проверял, кто укрыт еще и шинелью — это строго запрещалось. Помкомвзвода поднимал нарушителя, выводил его в сапогах и нижнем белье на улицу на лютый мороз и гонял его там минут двадцать. И этот помкомвзвода так замутил насмерть нашего курсанта Киселева, который заболел и умер от пневмонии в нашей санчасти. Старшина, узнав о смерти Киселева, «захандрил» и сам ушел в санчасть. Но нам хватало и издевательств Володарчика, пытавшегося показать училищному начальству, какой он «лихой командир». Ведет нас на обед, командует: «Запевай», а мы, злые до крайности на этого «шкуру» — взводного, шепчем запевале: «Не вздумай». Володарчик: «Кругом, бегом!»