Карл Клаузевиц - 1812 год. Поход в Россию

• Название: 1812 год. Поход в Россию
• Автор: Карл Клаузевиц
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-8159-0407-4

Карл фон Клаузевиц (1780–1831) — немецкий военный теоретик начала XIX века; был на службе российского императора в течение всей Отечественной войны 1812 года и воевал, в сущности, против своей страны, Пруссии, которая была союзницей Наполеона.

Теория Клаузевица всегда играла в России большую роль. Мысли Клаузевица о войне казались столь важными для Льва Толстого, что он ввел этого прусского генерала в свою эпопею «Война и мир».

Лев Толстой был очень хорошо знаком и с книгой Клаузевица «О войне», и с его многотомным трудом «Война 1812 года в России», и по крайней мере в одном пункте как историософ решительно расходится с немецким военным теоретиком и практиком: для Толстого война — это явление бессмысленное и фатальное, в основе же всего учения Клаузевица о войне лежит его знаменитая формула: «Война — это продолжение политики иными способами».

Свою теорию Клаузевиц во многом строил, опираясь на опыт российских побед в 1812 году. В своей книге о войне 1812 года он дает очень высокую оценку русским полководцам. В их действиях Карл фон Клаузевиц увидел подтверждение и своей военной доктрины.

---

Генерал Армфельд — пресловутый швед, всюду пользовавшийся репутацией великого интригана. Крупные вопросы ведения войны, по-видимому, и для него оставались совершенно чуждыми, а потому он не добивался назначения на какой-либо ответственный пост и довольствовался, подобно Пфулю, званием генерал-адъютанта, но в любое время был готов завязать интриги.

Генерал Беннигсен. Он был одним из старейших генералов русской армии; в данное же время он не был призван ни на какой командный пост, вероятно, потому, что еще помнили, как неудачно он вел кампанию 1807 г. Он находился в Вильно якобы исключительно из вежливости, так как его имения были расположены поблизости, и он поэтому считал неудобным держаться вдали от императора. Однако он, вероятно, стремился получить назначение на какой-либо командный пост.

Остальные лица военной свиты императора, среди которых, правда, было несколько генерал-лейтенантов, были еще более незначительны и не могли оказать никакого влияния на ход войны.

Из этого можно видеть, как мало император Александр подготовился к принятию действительного верховного командования. По-видимому, он ни разу не продумал этой задачи до полной ясности и ни разу формально ее не высказал. Так как обе армии пока были разъединены, а Барклай в качестве военного министра в известной степени распоряжался и второй армией, то, в сущности, понятие общего командования имелось лишь у Барклая и в его штабе. У него был начальник штаба в лице генерал-лейтенанта Лобанова, был и генерал-квартирмейстер в лице генерала Мухина, генерал-интендант и т. д. Александр же не владел всей ситуацией. Большинство распоряжений он делал через Барклая, кое-что проходило через руки Волконского, и даже Пфулю приходилось несколько раз вмешиваться в дела.

Когда русский император прибыл в Вильно с генералом Пфулем, последний как чужеземец среди русских, смотревших на него с завистью, недоверием и недоброжелательством, оказался совершенно изолированным. Он не знал языка, не знал людей, не знал ни учреждений страны, ни организации войск, у него не было определенной должности, не было никакого подобия авторитета, не было адъютанта, не было канцелярии; он не получал рапортов, донесений, не имел ни малейшей связи ни с Барклаем, ни с кем-либо из других генералов и даже ни разу не сказал с ними ни единого слова. Все, что ему было известно о численности и расположении войск, он узнал лишь от императора; он не располагал ни одним полным боевым расписанием, ни какими-либо документами, постоянно справляться с которыми необходимо при подготовительных мероприятиях к походу. В подаваемых им докладных записках нередко отсутствовали фамилии старших начальников, о которых он хотел говорить, и ему приходилось выходить из положения, расписывая различные должности, занимаемые ими.

Надо было быть безумным, чтобы взять на себя в таких условиях руководство военными действиями, представлявшими такую трудную задачу, как кампания 1812 г. Русская армия насчитывала 180 000 человек по самой высокой оценке, неприятельская же по самому скромному подсчету равнялась 350 000 человек, причем вождем ее был Наполеон.

Таким образом, Пфулю следовало бы либо совершенно отговорить императора от мысли о верховном командовании, либо потребовать совершенно другой подготовки и организации. Ни того, ни другого он не сделал, а поступил, как поступают лунатики, о которых рассказывают, что они бродят опасными путями по коньку крыш, пока не будут разбужены и не рухнут с высоты.

В то самое время, когда русская армия на границе не превышала 180 000 человек, утверждали, что император платит жалованье из расчета армии в 600 000 человек; автор этой книги считал это утверждение насмешливым преувеличением, хотя он его слышал из уст высокопоставленного лица, а между тем это была сущая правда.

Распределение русских сил, имевшихся действительно в наличности, было приблизительно следующее:

На границе Польши и Пруссии — 180 000 человек

По Двине и Днепру запасных батальонов и новых формирований — 30 000

В Финляндии — 20 000

В Молдавии — 60 000

На восточной границе — 30 000

Внутри страны новых формирований и запасных частей — 50 000

Гарнизонных войск — 50 000

Итого — 420 000 человек

Сюда не вошли казаки. Если прибавить и эту крупную массу (впрочем, численность казаков в составе Западной армии к началу войны не превышала 10 000 человек, а в течение кампании никогда не превосходила 20 000 человек), а также и армию денщиков и других нестроевых и принять во внимание многочисленные злоупотребления, которые в русской армии являлись наполовину узаконенными, а также размеры расхождения между фактической наличностью и списочным составом, то станет понятным, каким образом число 420 000 имеющихся налицо людей в армии могло возрасти до тех 600 000, содержание которых приходилось оплачивать.

Готовясь к войне с Францией, русские лишь незначительно усилили свою армию в предыдущем году. Это доказывает, что они едва ли могли бы ее значительно увеличить во время войны.

Приблизительно можно считать, что к моменту начала войны подкреплений было 80 000 человек. Они влились в западные части и образовали те силы, которые присоединились к армии частью на Двине и Днепре, а частью впоследствии в Смоленске и Калуге. Не считая ополчения, пополнение действующей армии в течение всей войны, вероятно, не превышало 100 000 человек.

Итак, в результате этих подсчетов мы приходим к следующим заключениям.

Во-первых, русская армия должна была состоять из 600 000 человек и, вероятно, без чрезмерного напряжения не могла бы достигнуть большей численности.

Во-вторых, в 1812 г. из этого числа в действительности налицо было приблизительно 400 000 человек регулярных войск.

В-третьих, из этих 400 000 человек в первое время удалось противопоставить французам только 180 000 человек.

Такое дробление вооруженных сил наблюдается повсюду; для примера вспомним, что в 1806 г. Пруссия, содержавшая армию в 250 000 человек, в первый момент имела возможность противопоставить французам в Тюрингии не более 100 000 человек. Хотя мероприятия Пруссии в 1806 г. и России в 1812 г. могли бы быть более удачными, все же не мешает сохранить в памяти главные итоги этих войн, чтобы при случае не слишком переоценивать силы своего противника.

Поэтому император и генерал Пфуль пришли к совершенно правильному заключению, что подлинное сопротивление можно будет оказать лишь позднее, в глубине страны, ибо на границе силы были недостаточны. В соответствии с этим генерал Пфуль выдвинул мысль добровольно отнести военные действия на значительное расстояние внутрь России, таким путем приблизиться к своим подкреплениям, выиграть некоторое время, ослабить противника, принудив его выделить ряд отрядов, и получить возможность, когда военные действия распространятся на большом пространстве, стратегически атаковать его с флангов и с тыла. На императора эта мысль произвела сильное впечатление, так как она опиралась на пример кампании Веллингтона 1811 г. в Португалии.

Рассуждая отвлеченно, можно думать, что идеи Пфуля в русской кампании 1812 г. получили полное осуществление. Однако в действительности это не так. Очень большое значение на войне имеет масштаб. То, что очень важно для пространства в 100 миль (миля равна 7,5 километра), может оказаться совершенно иллюзорным на пространстве 30 миль. Нельзя даже сказать, чтобы идея Пфуля послужила той моделью, по которой впоследствии в действительности проводилась кампания; на самом деле, как мы в дальнейшем увидим, кампания развернулась сама собой, но идея Пфуля тем менее не может рассматриваться как руководящая, хотя сама по себе она и является ложной. Этот план Пфуля, однако, послужил случайным поводом к тому обороту, который приняла кампания, в чем мы убедимся из дальнейшего.

План Пфуля заключался в том, чтобы Первая Западная армия отступила в укрепленный лагерь, для которого он выбрал местность по среднему течению Двины, и чтобы туда были направлены ближайшие подкрепления и накоплены значительные запасы продовольствия; в то же время Багратион со Второй Западной армией должен был ударить в правый фланг и тыл неприятеля, если бы тот последовал за Первой армией. Тормасов должен был оставаться на Волыни для защиты ее от австрийцев.

Каковы же были основные принципы этого плана?

1. Приближение к подкреплениям. Местность, которую выбрали, отстояла от границы на 20 миль; рассчитывали довести численность Первой Западной армии до 130 000 человек; однако размеры подкреплений, оказавшихся там, были ниже ожидаемого и, как передавали автору, едва достигли 10 000, так что армия к этому времени приблизительно насчитывала 100 000 человек. Итак, отступление было еще недостаточно глубоким для получения значительных подкреплений. Впрочем, эту ошибку в плане не следует рассматривать как ошибку в его основной идее. Сам император, вероятно, имел ошибочные данные, а поэтому для Пфуля было простительно ошибаться.