Борис Толчинский - Боги выбирают сильных

• Название: Боги выбирают сильных
• Автор: Борис Толчинский
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 1999
• ISBN: 5-224-00355-5, 5-224-00357-1

Как историческое повествование, эпопея "Божественный мир" использует самые яркие и увлекательные моменты действительной истории человечества. События и герои, как правило, собирательны.

Перед нами историко-фантастическая мелодрама. Герои исполнены решимости постичь сокровенные тайны мира. В центре эпопеи Б.А.Толчинского судьбы членов царствующей семьи, крупнейшей державы мира, их борьба с жестокими обстоятельствами, грезы, успехи и поражения. Огромное богатство человеческой истории, собранное воедино, удивительный мир, понятный и незнакомый, борьба миров, идей, характеров.

---

— Я не ошиблась, — сказала Клеменция Милиссина вместо приветствия. — Я знала, где искать сына, и я его нашла!

Министерский референт повинно развел руками:

— Ваше сиятельство, я пытался остановить ее светлость, но она…

— все в порядке, вы свободны, — проговорила София и отпустила референта. …Клеменция Милиссина являлась прямым потомком Милиссы, одной из младших дочерей Фортуната-Основателя, но, пожалуй, самой знаменитой после своих царствовавших сестер Астреи и Береники. Однако если те вошли в историю с прозваниями «Святая» и «Мать Родины» соответственно, то Милиссу редко называли иначе как «Беспощадной», либо переименовывали в Минерву: по жизни Милисса Фортуната шла поступью богини-воительницы; разве что родилась она естественным образом, а не из головы отца, как Минерва. Потомкам Милисса запомнилась прежде всего битвой у озера Несс, когда легионы молодой Аморийской империи, которыми она командовала, нанесли сокрушительное поражение объединенным войскам центрально-африканских племен. Но еще больше, чем самой битвой, Милисса вошла в историю приказом, отданным уже после разгрома войск чернокожих варваров. По этому приказу аморийские легионеры в один день истребили более двухсот тысяч человек беззащитного мирного населения; подобным образом молодые хозяева Нового Мира отвоевывали для себя жизненное пространство…

Как Юстины были династией правителей, так и Милиссины были династией воинов. Мужчины, потомки Милиссы, воевали в разных концах Ойкумены, утверждая власть Божественных императоров; женщины обычно оставались на хозяйстве, но находились среди них и такие, кому удавалось повторить, хотя и в куда менее значительных масштабах, подвиги знаменитой дочери первого Фортуната.

Что касается Клеменции Милиссины, она была воительницей не по роду занятий, а, скорее, по духу. Ее мать умерла рано, еще раньше на войне погибли ее старшие братья, и Клеменция стала сенатором Империи от рода Милиссинов еще до замужества, в возрасте двадцати лет — случай редчайший в аморийской истории! Она удачно вышла замуж, родила дочь Эстеллу, которой позже приведется стать женой Корнелия Марцеллина, а спустя семь лет после Эстеллы — сына Марсия. В отличие от совершенно апатичной и безвольной Эстеллы, Марсий пылал жизнью и закономерно стал любимцем своей деятельной матери. Марсий был гордостью Клеменции; обиды, причиненные ему, она полагала обидами, причиненными лично ей, и такие обиды никогда не забывала. Она не отличалась выдающимся умом, была не более красива, чем большинство аморийских аристократок, не имела каких-либо личных амбиций — зато у нее был острый язык, а еще она славилась редкостным упрямством: ее суждения не менялись десятилетиями. Клеменция Милиссина не понимала, что такое политическая гибкость; в Сенате она всегда голосовала вслед за Юстинами, но горе было тому, кто брался ее за это осуждать: Клеменция могла дать резкую отповедь всякому, невзирая на лица. Поскольку ей бессмысленно было угрожать, с ней нельзя было столковаться и ее крайне трудно было переубедить, ее побаивались и с ней старались не связываться. Между собой сенаторы называли Милиссину «Фурией». Только такому хитроумному и нестандартно мыслящему политику, каким был сенатор Корнелий Марцеллин, могла придти в голову идея пригласить Фурию в специальную комиссию по расследованию деятельности ее любимого сына!

Корнелий Марцеллин не просчитался…

***

Из воспоминаний Софии Юстины

— …Зачем пришла ты, мама? — спросил Марсий.

— Я пришла сюда, сынок, чтобы вырвать тебя из когтей этой порочной женщины! — воскликнула Клеменция.

В тот миг я ощутила не обиду, а усталость: мне почудилось, что тяжкий разговор с Клеменцией остался позади. В сущности, так оно и было.

Не в моей власти что-либо доказать отчаявшейся матери. Дядя выиграл у меня самого ценного сенатора: когда колеблющиеся увидят, что стойкая Клеменция изменила мне, они мне тоже изменят!

Но это случится потом, а пока нам предстояло сотрясать воздух конвульсиями бессмысленной «семейной сцены». В любом случае мне надлежало самой услышать все обвинения Клеменции Милиссины. Я поборола слабость и потребовала:

— Извольте объясниться, ваша светлость!

Она обернулась к Марсию и распорядилась:

— Сынок, выйди, у меня с ней будет женский разговор.

— Нет, мама, я не выйду! Какое право ты имеешь оскорблять министра?

Клеменция рассмеялась типично женским колким смехом.

— Министра?! Ты думаешь, я не знаю, кто она тебе? Я знаю о вас все! Вы любовники, и много уже лет! Ты станешь это отрицать, сынок?

Я подала Марсу знак глазами: отрицай! Однако он усмехнулся и кивнул:

— Да, я люблю Софию, и что с того? Ты скажешь мне, что это аморально?

— Нет, не скажу, сынок, ты свободен. Но у нее есть муж, и она очень опасная женщина!

— Que venit ex tuto, minus est accepta voluptas.[4] Ты помнишь, мама, кто это сказал? Это сказал Овидий Назон. Он понимал, что такое любовь. А я добавлю от себя: предпочитаю красоту опасную посредственности надежной! Понимаешь, мама? Если понимаешь, изволь оставить нас в покое — меня и женщину, которой я дарю свою любовь.

— Из-за нее ты гибнешь, Марсий! — воскликнула Клеменция, с отчаянием в голосе, которое могла подделать я, но не она; Фурия искренне страдала за сына и винила меня во всех его бедах.

— Послушайте, ваша светлость, — вмешалась я, — если вам все о нас известно, вы должны понимать, что мы, ваш сын и я, любим друг друга…

Клеменция разрезала воздух рукой, как клинком разрубила, прерывая меня.

— Умолкни, лживая Геката! Ты любишь лишь саму себя! Ты всех используешь, ты всеми понукаешь, ты жаждешь только власти, а какой ценой она тебе достанется, тебе неважно! О, если б ты любила моего сына, разве ты послала бы его воевать против диких нарбоннских галлов!..

— Это ложь!! — загремел Марсий. — Я добровольно вызвался туда!

— Не верю!

— Ты мне не веришь, мама?!

— Не верю, ибо ты ею околдован!

— Я кровью Фортуната поклянусь тебе!

— Довольно, сын! Довольно клясться кровью предков всуе! Обола ломаного не стоила бы наша святая клятва, если бы все князья бросались ею, как медной мелочью, и прятались за нею от превратностей суровой Фаты!

Марсий покраснел невольно. Я пришла ему на выручку:

— Вы заблуждаетесь на мой счет, ваша светлость. И я не стану перед вами извинятся за то, в чем нет моей вины. А в качестве доказательства моей искренности предлагаю вам прочесть декрет, который только что подписан моим отцом, первым министром.

Я протянула Клеменции бумагу. Однако она начертанную мной бумагу не взяла, скрестила руки на груди, и на устах ее появилась торжествующая ухмылка:

— Ты снова лжешь, лукавая Апата! Ты выдала себя. Я только что от твоего отца. Он болен, никого не принимал сегодня и никаких декретов не подписывал!

Вероятно, говоря мне это, Фурия ждала, что я, устрашенная угрозой «разоблачения», начну униженно молить ее о снисхождении. Как же иначе, она за руку меня поймала! Парировать подобные «удары» я училась еще с пеленок. Я выдержала взгляд Клеменции и невозмутимо заметила:

— Вы правы, ваша светлость, мой отец не вполне здоров сегодня. Посмотрите, какой нынче климат в Темисии! Разве человек, который не так давно перенес инфаркт, не нуждается в поддержке, моей и вашей? А вместо этого вы… — я выразительно вздохнула.

— Никто не смеет обвинять меня, что я хотя бы раз хотя бы в чем-то отказала Титу Юстину! — оскорбилась Клеменция.

Мне только это и нужно было; Фурия уже забыла о своем «разоблачении» меня и защищалась от моих «наветов», а я нападала. Я подошла к Клеменции, сложила руки на груди и проникновенно молвила:

— Ваша светлость, наши общие враги, враги Юстинов и Милиссинов, пытаются поссорить наши семьи. Они занимаются этим недостойным делом со времен Великого Фортуната! Вспомните, сколько усилий положил знаменитый интриган Петрей, пытаясь разбить союз неустрашимой Милиссы с мудрым Юстом!..

Марсий улыбнулся; к счастью, его мать не видела этой улыбки. Я затронула «больную тему» Клеменции. Отношения между эпигонами Фортуната на самом деле были далеки от описанной в официальных хрониках идиллии; в частности, Петрей, первый принцепс имперского Сената, действительно преследовал Милиссу. (Глядя на эту современную копию той Милиссы, я могу понять Петрея!). Мне это всегда казалось забавным, но по упомянутой причине Клеменция Милиссина недолюбливала потомков Петрея — Петринов, Даласинов и, что самое важное, Марцеллинов.

Я продолжала: — …Наши предки нашли в себе мужество противостоять интригам Петрея. И боги присудили им победу, Петрею — поражение! Достойнейшая зачинательница вашего рода пережила Петрея на семнадцать лет, а мой достойный предок — на двадцать два года, и что это были за годы!