Алексей Кулаковский - Хлеборез

• Название: Хлеборез
• Автор: Алексей Кулаковский
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Строевые занятия также предусматривались здесь в распорядке дня, но они проводились только с теми бойцами, которые в это время были свободны от срочных хозяйственных работ, в том числе и на колхозных полях. Сухомятка как бывший агроном правильно решил, что помощь местному колхозу - тоже боевая обязанность запасной роты.

А что же с турником, из-за которого чуть не получил нагоняй ротный командир? Перекладина действительно не была шершавой, и причину майоровой придирки мы поняли правильно - человек хотел оправдать свой срыв. А вот что не ладонями она была отглажена, а наждаком мастера, которому было поручено сделать турник, это также было известно. К турнику кое-когда подходил сам командир роты - после раздачи нарядов ему порой нечего было делать - да некоторые командиры взводов, свободные от строевых и хозяйственных обязанностей.

Уже возле самой штабной хатки командир роты сказал мне:

- Отрапортовал ты майору правильно!.. Хорошо отрапортовал! Я ожидал, что про сухостой скажешь, который на себе таскаем... Для этого я и вызвал тебя... Пойдешь снова в лес!.. Старшим команды!

Возле стареньких, но чисто подметенных ступенек Сухомятка остановился и, будто оправдываясь передо мною, стал доказывать:

- А что я должен делать? Жаловаться каждый день на трудности? Так кто любит эти жалобы? Пришлют другого, который будет молчать и тащить все на своей спине. А раззявит рот, то пришлют третьего, четвертого... А тот третий-четвертый замучит всех бойцов, чтоб только самого не отправили в маршевую роту. Тут десятижильиым надо быть или даже сам не знаю каким. Никакого транспорта в роте нет, ни коняги, ни колеса! Была одна кляча, так и ту старшина запарил, загонял.

- Вон же всю улицу запылила кавалькада!.. - заметил я, вспомнив клубы густой пыли, поднятой экскортом майора. - Шестерка жеребцов для одного!

- А попробуй заикнись! - подхватил командир роты. - Попробуй попроси!..

"А ты пробовал?" - хотелось мне спросить, но взяло верх убеждение, что, конечно же, не пробовал, вряд ли и думал об этом. Легче выстроить бойцов и приказать - одному взводу сюда, второму - туда!

- Так что ты еще сходи сегодня... - закруглил наш разговор Сухомятка. Сам понимаешь... Дрова нам нужны. Потом придумаем что-нибудь полегче для тебя.

* * *

Через некоторое время командир роты действительно придумал: назначил меня помощником старшины роты.

- Ты где ночуешь? - спросил, когда я по его вызову явился в штабную хату. И сам же ответил: - В казарме? - Очевидно, видел меня там.

Что это за казарма? Стоял на колхозном дворе пустой амбар, с широкими двойными дверями, с дощатым плотным полом - когда-то туда ссыпали посевной фонд. Мы прорезали там два окна, позатыкали дырки под стрехой и сделали двухъярусные нары. Спали там впритык, в тесноте - не в обиде. Умещались в амбаре два взвода. Остальные бойцы и командиры разместились по хатам и тоже в большинстве случаев спали где попало: на лавках, на сундуках, а то и прямо на полу, на разостланной соломе. Занимались под жилье также гумна и овины, где было сено или солома.

- Значит, в казарме? - переспросил командир роты. - Понятно. Ну, это далековато да и неудобно. Надо, чтоб ты всегда был под рукой. - Он строго глянул на старшину роты, который сидел на лавке возле стола и с кривой, недоброй усмешкой поглядывал на меня. Не дождавшись от него никакого ответа, добавил: - Теперь тут будешь ночевать! Понятно? - И показал пальцем на длинную лавку, стоявшую напротив той, на которой сидел старшина. Немного дальше, на лавке за столом, ютился писарь. Сбоку от этого писаря, в красном углу, тоже на лавке, но стоящей поперек, занял себе место еще один писарь, уже довольно пожилой человек в очках. Я понял, что они и спали на этих лавках, может, немного отставляя на ночь свой рабочий, он же и общий обеденный стол. Оба писаря оторвались от своих бумаг и тоже уставились на меня. В их глазах я невольно заметил не только любопытство, но и тревогу. И причина их тревоги была мне понятна.

Дело в том, что та лавка, которую командир роты отвел для меня, была уже тех, на которых днем сидели, а ночью спали писари. И еще - стояла она почти возле умывальника. Я сразу прикинул - если пожилой писарь ночью вытянет ноги, то упрется мне в голову. А может и вовсе спихнуть меня с лавки. Так писари, видимо, боялись, что я запротестую, и тогда командир роты может загнать к умывальнику любого из них.

Возле пустого и холодного припечка стояла моложавая, но очень исхудавшая, измученная женщина, наверно - хозяйка хаты. Командир роты обратился к ней:

- Вы не против, чтоб наш новый помстаршины ночевал на этой лавке? Только ночевал, так как днем у него не будет времени даже забежать сюда.

- Мне-то что?.. - как-то нервозно ответила женщина и оперлась сухой рукой о припечек. - Не я же тут хозяйка. Пускай спит, если уместится. Только подстелить у меня больше нечего.

- Подстелить? - будто переспросил командир роты. - Что нам подстилать или настилать? Шинель-горемыку! Она у нас и подстилка, и одеяло, и подушка все вместе! Еще и свисать будет с этой лавки.

- А что телочка тут у меня, вы же знаете, - добавила хозяйка. - Куда ее деть? В хлевушке тоже ваши спят.

- Выращивай, расти телочку! - похвалил командир роты. - Надо, чтоб у тебя коровка была! Никому она тут не мешает!

- Она больше под кроватью, как котенок, - заметил старшина роты. Я впервые услышал вблизи его голос и удивился, что он такой тонкий, будто женский, к тому же - гнусавый.

Хозяйка окинула хату вялым, равнодушным взглядом, увидела, что телушка лежит как раз под той лавкой, которую командир отводит мне, и простодушно пояснила:

- Она и возле умывальника порой любит полежать, хоть там и сыровато. Только под стол не лазает, так как их обувка дегтем пахнет. - Чуть заметным кивком она показала на писарей.

- Ну что вы, дегтем, - возразил старшина роты. - Вакса у нас есть!

- Еще хуже, чем деготь! - заметил командир роты и весело засмеялся. Оба писаря тоже засмеялись.

Я не оспаривал предложения командира насчет места моего ночлега, знал, что это приказ, а не предложение. Догадывался и о том, что если бы начал возражать, то старшина роты пустил бы в ход свои гнусавые насмешки: почему-то мне представлялось, что он способен на это. Писари поддержали бы его, а тогда командир роты обязательно настоял бы на своем. К тому же мне показалось, что в сравнении с моими казарменными условиями эта лавка возле умывальника, хоть и узкая и с телкой под ней, будет все же более комфортабельна. Там я спал на верхних нарах среди пожилых бойцов, которые ночью здорово зажимали меня и оба громко храпели на разные голоса. Несколько ночей я мучился, пока приноровился и стал сам так храпеть, что заглушал храп соседей.

* * *

Старшина роты, сверхсрочник по фамилии Заминалов, был человеком уже не молодым и, как я потом узнал, семейным, хотя это не помешало ему с первых дней размещения роты в этой деревне приглядеть себе молодуху и пристроиться к ней на постой. Неказистый с виду и маловат ростом, Заминалов имел все же довольно внушительный вид: ходил всегда чисто выбритый, аккуратный, подтянутый, носил комсоставский ремень, полевую сумку и даже портупею, которая по уставу не была ему положена. Лицо у него всегда свежее, щеки розовые, будто только вернулся с отдыха. Гимнастерка чистая и даже со складочкой на рукавах от недавнего глажения. И воротничок белый, накрахмаленный. Все знали, что содействовала этому его квартирная хозяйка, но в то время никто никого не упрекал за это - скорее могли позавидовать.

Хороший уход, удовлетворение одеждой и амуницией создавали и хорошее настроение: Заминалов никогда не был хмурым, всегда весело и хитровато улыбался, с бойцами, с писарями и даже с командирами разговаривал одним и тем же снисходительным, несколько насмешливым, будто недоверчивым тоном. Порой ни с того ни с сего вспоминал какую-нибудь старую песенку и начинал тихонько и гнусаво напевать ее. Любил декламировать популярное в то время:

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди...

Его тонкий, гнусавенький голосок звучал тогда с немалой долей лиризма и даже искренности.

На другой день после того, как я перебрался из казармы в штабную хату, Заминалов, как только вошел в штаб, обратился ко мне:

- Ну, как спалось на новом месте?

Я полушутливо ответил, что, наработавшись в лесу, заснешь хоть на голом полу.

- Храпел замстаршина! - вдруг заявил пожилой писарь, не отрываясь от своих бумаг. Я не услышал злобы в его голосе, но, когда глянул на одутловатые щеки писаря, понял, что человек не шутит, а действительно либо обижается на меня, либо предупреждает, чтобы я больше не храпел.

- И сильно храпел? - усмехнувшись, переспросил старшина.

- Очень! - подтвердил пожилой писарь.

- Так, может, и теленок испугался такого храпа, - пошутил старшина, - и не подошел к умывальнику?

Пожилой писарь не поднял головы на эти слова, а младший весело засмеялся и сказал: