Андрей Ерпылев - Наследники Демиурга

• Название: Наследники Демиурга
• Автор: Андрей Ерпылев
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-073231-9, 978-5-271-34503-6

Некогда он был живым классиком советской литературы, обласканным властью, а его творчество изучали в школах. Ныне Георгий Сотников – всеми забытый 99-летний инвалид, живущий на мизерную пенсию и находящийся на попечении сына Владислава. Чтобы прокормить себя и отца, Сотников-младший также вынужден заняться литературным творчеством. К тому же, не так давно он получил очень странное предложение от неких лиц «кавказской национальности»: в обмен на баснословно щедрый гонорар создать фантастический роман, повествующий о грядущей победе ислама в России. Владислав опрометчиво соглашается, даже не подозревая о том, что в 1916 году его совсем еще юный отец уже принял аналогичное предложение, навсегда изменив историю своей страны…

---

Так, ящики стола, конечно, закрыты. Секретничаем, значит. Ну и ладушки: значит, считает сынок старика-отца не совсем еще выжившим из ума, уважает… А может, просто по привычке? Работал-то ведь в закрытом институте, чуть ли не в «почтовом ящике»… «Болтун – находка для шпиона!», «Храни документы под замком! Помни – к ним тянется рука врага!» и все такое… Ладно, проверим.

Ключи сейчас искать – дело гиблое, да и лежать они могут где-нибудь высоко, не достать ему безногому, ох не достать… Не беда, вспомним годы молодые!

Старик пошарил глазами по столу и, протянув дрожащую руку, сцапал массивную скрепку. Чего это он такой железякой скалывает, а? Не скрепка – ломик какой-то скрученный! Теперь главное, чтобы руки не подвели, не те руки-то в последние годы, не те… А что у тебя «то», развалина ты древняя?

Разгибалась добротная скрепка, зарубежной, конечно, качественной работы, с трудом. Хорошая, видимо, сталь на нее пущена золингеновская поди! А может быть, просто руки совсем ослабли… Ну ладно, хватит вроде. Теперь сюда вот, в замочек…

Хорошо помнил Георгий Владимирович, как привезли в квартиру этот вот самый стол. В каком это было году? Пятьдесят третий? Нет, эпитафию Хозяину он писал еще за старым столом, за тем, который сейчас стоит в кабинете… В пятьдесят пятом? Да, точно, в пятьдесят пятом! Или в пятьдесят шестом… Может быть… А когда Владька пошел в школу, в шестьдесят третьем, стол перекочевал в его комнату, Татьяна настояла. А Сотников-старший и не спорил: ничего путного за этим столом все равно не писалось – время-то было смутное и мутное…

«Мы живем, под ногами не чуя страны…» Кто, бишь, это написал, а? Совсем памяти не стало…

А как только старый заслуженный стол извлекли из чулана, протерли и перетащили в кабинет – пошло дело, и поперло, и поперло… Роман «Летящие быстрее звука», помнится, тогда накропал за ним. Всего за пару месяцев, между прочим, накропал. А за него Леня позже, к пятидесятой годовщине переворота, «картавого» дал. Любил Генеральный почитать Сотникова, любил… Брешут много теперь про Брежнева, а он-то Леонида Ильича хорошо знал, выпивали вместе, то да се… Писал для него, помнится, грешным делом. Вернее, ЗА него – писатель-то из Леонида Ильича был никакой, хотя чуть не целую библиотеку трудов оставил… Знал Леня, знал, хоть и крутил… Хитрован был «кустобровый» наш, не чета иным. Не зря же подкатывался мелким бесом в пятьдесят восьмом… Или в пятьдесят седьмом?..

Импровизированная отмычка, наконец, провернулась в бронзовой скважине (не алюминий какой-нибудь анодированный – ишь, как позеленела!), и тяжелый ящик со скрипом выдвинулся из чрева стола.

«Совсем Варька-зараза запустила мебель, надо будет…»

Какая тебе Варька, склеротик старый? Варьку рассчитали давно. Ты же и рассчитал: пастушку фарфоровую фрицевскую, трофейную, видите ли, пожалел, да пару паршивых серебряных ложек. Твои, что ли, ложки, фамильные? Колька ведь Ежов прислал в тридцать восьмом целый ящик, подлизывался сучонок мелкий! Чувствовал что-то…

Нет, не чувствовал. Знал. Зна-а-ал, точно знал! Поэтому Хозяин и убрал его с доски, словно пешку… А ложки-то остались и ничего, супа не портили, не горчил супец, кровушкой не отдавал… Варька-то где сейчас?.. Поди, хворает, сердешная. Лет-то ей сколько… Ведь это только он – Кощей Бессмертный… А ну как померла? Надо Владика попросить разузнать, как там и чего…

А может, если жива, старая, обратно взять? Пусть Владька чуток отдохнет. Не дело ведь: совсем молодой, полтинник еще когда стукнет, а со стариком как с малым дитем возится… Только что пеленки не стирает… Хотя пеленки-то они, может, и лучше будут… Согласиться, что ли, на эти «сникерсы» богомерзкие буржуйские? Нет, не «сникерсы» – «памперсы»… Черт их там разберет. Да и с Варькой-то не так стыдно… Ее ведь, Варьку-то, чего стыдиться? Она его во всех видах видывала, прости Господи. Помнится, лет эдак сорок – пятьдесят назад, ого-го была, оторва каких поискать, хм-м… Только Татьяна за порог, она тут как тут…

Что-то он разнюнился сегодня, развоспоминался. Дело нужно делать, пока Владька не вернулся. Потом время будет повспоминать.

Так, здесь ничего особенного: карандаши всякие, ручки… Это все со школьных Владькиных времен, со студенческих, валяется. И к чему такое барахло запирать? А вот этот карандашик памятный. Сам из братской ГДР привез Владику целую коробку. Удобный карандаш: одним концом пишешь, а на другом, в гильзе металлической, – ластик зажат… Смотри-ка, все еще стирает. Лет тридцать пять ему, не меньше, а стирает, как миленький. Умели делать, не то, что сейчас… Владька, видно, любил эти карандашики – один только и остался, на две трети источенный. А может, наоборот, раздарил кому ни попадя, добрая душа… А вот обычный ластик. «Koh-i-Nor», со слоником, Чехословакия, вроде бы шестьдесят девятый год, сразу после памятного шестьдесят восьмого… Ладно, нет здесь ничего интересного!

Второй ящик открылся уже быстрее – вот что значит сноровка и тренировка. Тут бумаги какие-то. Почитаем, почитаем…

Почерк какой хороший у Владьки, четкий, ровный! Не испортил со школьных пор, не разучился красиво писать мальчик. Другие, смотришь, как курица лапой скребут – ни слова не разберешь, а тут: буковка к буковке, с завитушками, как в старой прописи… Эх, зря чернильные ручки отменили в свое время. Шариковая – совсем не то… Ну-ну, что мы тут прописуем?

«О недавнем шторме напоминают только клочья серых, как госпитальная вата, туч, стремительно несущихся по низкому северному небу, да тяжелая зыбь, недаром называемая моряками „мертвой“. Ленивые серые валы мерно переваливают с боку на бок гигантскую тушу судна, больше всего похожего сейчас на отдыхающее на поверхности после жестокой трепки морское животное. Георгию Владимировичу (хм-м, тоже Георгий Владимирович, смотри-ка!) кажется, что эта мерная качка выворачивает все его внутренности наружу, несмотря на недешевые патентованные лекарства от укачивания, поглощаемые (прости печень!) в огромных количествах.

– Вам плохо, Георгий Владимирович? – К вцепившемуся в поручень бледному впрозелень ученому склонился один из его „телохранителей“, кажется, Сережа…»

Интересно, интересно. О чем это?..

«…Этих похожих как однояйцевые близнецы верзил близорукий Лагутников (и фамилия немного похожа!) за два с лишним месяца экспедиции так и не научился различать с уверенностью. Здоровяки под два метра, стриженные ежиком круглые русые головки на бычьих шеях, кажущиеся крохотными на плечищах недавних борцов или штангистов, размахом в пресловутую косую сажень, стандартный „прикид“ – одним словом: типичные нынешние „крутые“ или даже бандиты. Честно говоря, для Георгия Владимировича и те и другие были абсолютно тождественны, и он поначалу с опаской поглядывал на них, пока не уяснил, что эти „быки-производители“ – его личная, так сказать, гвардия и охрана, подчиняющаяся, правда к сожалению, вовсе не ему.

Лагутников с завистью поглядел на спутника, которого совершенно не брали выматывающая душу качка и пронизывающий морской ветер, и внезапно криво усмехнулся. Простоволосая голова, высовывающаяся из воротника просторной куртки, вдруг живо напомнила Георгию Владимировичу давний анекдот о различиях студентов института физкультуры, медицинского и пединститута. Крепкая фигура Сережи, как он сам называл себя, не признавая имени Сергей, как-то не шедшего здоровяку, будто замершему в двенадцатилетнем возрасте, действительно напоминала поднятую кверху известную всем фигуру из трех пальцев.

– Нет, Сережа, не беспокойтесь: все в порядке, – заверил он заботливого „телохранителя“.

Тот удовлетворенно кивнул, неодобрительно поглядел на зажатую в пальцах ученого сигарету, достал из кармана куртки яркую пачку жевательной резинки, традиционно предложил Лагутникову, высыпал пригоршню белых подушечек в рот и принялся смачно жевать. Полное отсутствие у „секьюрити“ тяги к никотину и алкоголю (надо думать – и к остальным порокам рода людского) было еще одним предметом жгучей зависти Георгия Владимировича к „близнецам“.

Моряки, не обращая внимания на качку, продолжают деловито сновать по палубе. Их действия суетливы и беспорядочны только на первый, да и то неопытный, взгляд. На самом деле каждое движение „тружеников моря“ наполнено глубочайшим смыслом, выверено и отточено годами практики, как балетное па. Как же не похожи эти „люди моря“ на самих себя на суше!»

Откуда у Владьки такие познания о моряках? А-а-а, помнится незадолго до «перестройки» он плавал на «Академике Келдыше» куда-то в дальние моря. Или «ходил». Так, вроде, опытные моряки выражаются?

«Георгий Владимирович поздравил себя с удачей. Идея связи с этим „контингентом“, конечно, чтобы не погрешить против истины, принадлежала совсем не ему. Об этом постарался, естественно, Бульдозер. Да и разве мог бы мечтать кабинетный ученый, „сухопутная крыса“, сам до конца не уверенный в своих теоретических построениях, о помощи еще недавно всемогущих, но и сейчас далеко не беспомощных организаций?