Михаил Пришвин - Дневники 1926-1927

• Название: Дневники 1926-1927
• Автор: Михаил Пришвин
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-268-00519-7

Книга дневников 1926–1927 годов продолжает издание литературного наследия писателя.

Первая книга дневников (1914–1917) вышла в 1991 г., вторая (1918–1919) — в 1994 г., третья (1920–1922) — в 1995 г., четвертая (1923–1925) в 1999 г.

Публикуется впервые.

---

Было только половина четвертого, я отворил комнату, чтобы не прослушать стук Тани: она обещалась перед заутреней перепечатанную рукопись. Я подумал о ней в связи с цветами, такие страшные мефистофельские цветы! догадается она, что они такие, откажется или возьмет с собой в церковь?

Я смотрел на пионы и ждал: они так сильно открылись, что их огромные красные подолы закинулись даже назад и сюда наружу выперли толстые пестики, окруженные, как солнцем, бесчисленным множеством желтых тычинок, и пахли неприятно собаками, но у этих собак хорошо, а у цветов было так, как будто нельзя.

Таня крикнула со двора:

— Михаил Михайлович!

— Идите сюда, — сказал я ей.

— Нет, я спешу к заутрене, возьмите рукопись.

— Но вы же без цветов идете, возьмите у меня цветы.

— Да, вот разве цветы.

Я с некоторым волнением ждал ее, потому что думал, что она испугается красного, не решится идти с ними в церковь и потом еще к своему старцу за советом, да, к старцу с цветами, которые пахнут собакой!

В последний раз она мне сказала: «Я догадываюсь, что бы очень хороший человек». «Догадается непременно, — думал я, — и лишит меня снова доверия».

Она вошла и ахнула: «Какие цветы, откуда вы их взяли». Понюхала.

— Кажется, они совсем не пахнут.

— Да, кажется, нет, — сказал я.

И она взяла, такая маленькая, такая некрасивая, но живая, как ртуть, огромный <букет> и побежала с ним молиться и советоваться со старцем о спасении своей души. А вслед за ней пошли монашки в черном, с желтыми лицами и с ландышами: ландыши так свежи, они так несчастны жалки и желты… Вот удивит-то старца Таня своими огромными красными цветами, не остерег бы только ее хитрый старец, что такие цветы пахнут собаками, не спросил бы, от кого она их получила: уверен, что он уже слышал о мне от нее и остерегал…

После Ефима на улице Алпатову стало совсем не так, как было раньше, он был смущен, и ему казалось, с этой Мадонной он вступает в какой то роковой круг, заключающий самое страшное. Вы поймете это, мой друг, если от невинной как будто и естественной красоты Сикстинской Мадонны перейдете к другой знаменитой картине, Леонардовой Джиоконде. Напомню я вам немного о ней.

…и таинственной улыбкой.

И вот Алпатову после разговора с Ефимом стало так же представляться о людях, окружающих Мадонну, вероятно, от ревности к ней, как нам, понимающим странную красоту Джиоконды, кажутся эти провинциальные дамы. Но только Алпатов представил себе это совсем несчастливо и предчувствовал себя вступающим в какой-то роковой круг сил очень серьезных, с чем он, не зная, играл как ребенок с огнем. Первый раз во все его пребывание в Германии его схватила тоска, почти такая же мучительная, как бывало в тюрьме, и стала так мучить, что он скоро потерял силу разобраться в себе и как бы отдался во власть своих ног, влекущих его довольно быстро по бульвару.

Письмо в Зиф{66}.

Уважаемые товарищи,

благодарю вас за приглашение в постоянные сотрудники Вашего журнала, я бы охотно принял Ваше предложение, если бы не связан был серьезным обязательством в других крупных журналах. В конце осени я освобожусь от этих обязательств, к тому времени у Вас определится состав сотрудников, художественные задачи, и тогда мы сговоримся о серьезной работе, а сейчас пока я прошу Вас не публиковать мое имя в числе сотрудников.

Разрешите мне сделать маленькое замечание относительно формы, в которой Вы обращаетесь к писателям, и дать добрый совет: Вы пишете, что при неполучении ответа в течение двух недель будете считать молчание как знак согласия. Это, по-моему, не совсем удобно: писатель может, особенно в летнее время, быть в отъезде и, вероятно, запротестует, если увидит имя свое, независимо от собственной воли, примкнувшим к какой-нибудь несродной ему литературной группировке.

Но я думаю, что у Вас это вышло от поспешности в делопроизводстве, Вы не будете и сами публиковать имени без письменного согласия их обладателей. Смею так же сделать и еще одно маленькое замечание proclomozua[22]: я страдаю, простите меня, некоторой щепетильностью в отношении к сокращению человеческих имен, и меня обижает, когда вместо моего имени Михаил пишут какой-то «Мих». Уверяю Вас, однако, что эти пустяки, даже если они повторятся, не помешают мне в конце осени, если сговоримся всерьез, вполне отдаться работе для Вашего журнала.

В день Троицы были у меня: Т. В. Розанова, Голицын с женой, Яловецкий с дочерью, Трубецкой, В. С. Кацаурова, К. С. Пришвина, Андрюша и С. П. Коноплянцева с сыном.

Яловецкий рассказывал о случае в судебной практике: обвинялся старик 60 лет за покушение на убийство жены, с которой жил множество лет, обвиняемый не хотел признать никаких смягчающих обстоятельств, ни «запальчивости», ни «состояния опьянения», просто хотел убить и пырнул ножом в бок основательно и не думал, что она останется жива. Жена, однако, дала показания неожиданные: оказалось, что во время ее выздоровления и суда они с мужем впервые узнали такую счастливую жизнь, такую любовь друг к другу, какой не мерещилось и в первые дни их совместной жизни.

15 Июня. Ежедневные дожди.

Вчера приехал Петя, несколько дней тоже и Андрюша живет. Читал им роман. Андрюша сказал, что множеству комсомольцев чувство любви, описываемое в романе, совсем непонятно, они считают это «воображением» и живут, как велит природа и ее случай. Я ответил ему, что, да, любовь, конечно, действие воображения, но и «чубаровский коллективный акт» есть дело воображения, и еще, что, может быть, и в самой природе нет полового акта без воображения: песня соловья, зяблика… «Но, — сказал я, — в половом бесчинстве комсомольцев виноваты мы, отцы их, революционные интеллигенты, мы говорили им, что когда изменятся условия жизни общества, то и отношения полов сами собой изменятся. Мы не говорили, как их нужно изменить…»

Алпатов — это воплощение вопроса пола и семьи, возникшего несвоевременно в истории рев. движения. Вопрос пола и семьи есть вопрос действительности, таящейся в «идее» (плане), это реализация плана, воплощение мечты, это Альдонса и Санчо Пансо в душе Дон-Кихота, которые требуют согласованности плана с их существом. Все сектанты, в том числе и наши интеллигенты, и наши <2 нрзб.>, кончают развратом.

Здоровое звено социализма (его «материализм») есть именно вопрос об Альдонсе (рабочий и крестьянин)…

17 Июня. В 3 ч. утра.

Закончено звено «Зеленая Дверь» (три листа). Новое звено «Брачный полет» захватывает вначале Лейпциг, и на «золотом сечении» изображается с величайшей напряженностью Париж (Микарем). Последнее звено «Золотая луговина»: Петербург и болото.

19 Июня. Красная смерть = расстрел.

Мы с Яловецким ездили искать место для осенней охоты на Дубне, выехали в 9 у. и вернулись в понедельник 20-го в 3 д. Наметили дер. Александровку.

Константиновская долина р. Дубны похожа на дно озера, которое давно пересохло, и люди стали пахать на том месте, где раньше плавали.

Яловецкий влюблен в эту долину, и она действительно прекрасна и, главное, тем, что на человеческий глаз не изменяется: «в десять лет раз заметишь, засохла где-нибудь старая ива и больше ничего».

Комиссар Леонов, зав. школой в Шеметове, мальчишка, ехал с обозом, в его распоряжении было 8 человек. По дороге шел пьяный портной. Мальчишке показался пьяница подозрительным, он выстрелил в него и убил. Осмотрели портного и нашли у него в кармане всего полкоробка спичек.

В Константиновке видели крестный ход в Спас-Закубежье. Крестьяне прекрасно возделывают поля и здорово пьют. Экономика их: пять мешков картошки за ситцевую рубашку.

Милый на ногу наступит: он характер узнает.

Я увидел тропинку, рассекающую рожь, видел на лугу раковые шейки, слышал на болоте свист кроншнепов, видел над деревней четырех пролетающих журавлей: все свое, любимое,

Александровка: Николай Фадеев Фролов,

Никульское: Клягин — охотник,

Бобошино: Палин, Михаил Петрович,

Шеметово: Фролов Николай Никифорович,

Ясниково: Васильев, Семенов.

Борода

С Петра Великого началось великое гонение на русскую бороду, и все ничего сделать не могут, потому что борода и, значит, растет; стриги, скобли ее, все растет. Нельзя русскому человеку жить без бороды, первое, что жене не за что ухватиться, а второе — кто плюнет в глаза, попадет в бороду, и это на счастье выходит.

Планы:

22–23 закончить звено, 24–25 — выправить, в Воскресенье утром отчистить, вечером 26-го чтение у Тальникова и ночевка, 27-го понед. сдать рукопись Полонскому и заявить о деньгах.

28–29–30 сборы, 1-го Июля отъезд в Александровку. Июль, Август, Сентябрь — в Александровке.