Г Кунгуров - Артамошка Лузин

• Название: Артамошка Лузин
• Автор: Г Кунгуров
• Жанр: История

---

- А что там? - не утерпел Артамошка.

- Лечу я, милый, там, лечу.

- Кого ж ты, Никанор, лечишь? - забеспокоился Филимон и подумал: "На людей натыкаемся - ладно ли это?"

- Лисенка лечу. Ногу ему погрызли, вот и лечу припарками. Весь день в кружении пребываю - где птица знакомая, где заяц, где белка, где лисица. Тайга безбрежна, зверя и птицы тьма, и каждому потребна ласка...

Артамошка и Чалык придвинулись к старику и смотрели ему в рот. Старик бормотал:

- На реку ходим, щуку навещаем. Крутонрава рыбка...

- К щуке? - в один голос спросили Чалык и Артамошка.

- Целый год с веревочки рыбкой-малявкой кормил, а сам за кустом хоронился. Потом с прутика короткого кормить начал. А ноне уломалась - с рук кормлю. Хитра рыбка, знает свое время: подойдешь к реке рано - нет, подойдешь поздно - тоже нет, а придешь в свое время - пасть ее из воды далеко видна.

- Велика та щука? - спросил Артамошка.

- Щука преогромная.

- Эх, в котел бы ее! Вот уха! - не вытерпел Артамошка и чмокнул губами.

Старик бросил злобный взгляд на него и умолк.

- Зачем сердишь старика? - остановил сына Филимон.

Никанор обиделся:

- Вот и по весне прибегали этакие же шатуны бездомные, разорили тайгу, зверя и птицу пообидели и скрылись.

- Кто? - спросил Филимон.

- Разве их упомнишь, брат! Голь, бродяжки бездомные, разбойный люд...

- Что ж они бродили? - допытывался Филимон.

- "Судьба, - говорили, - до тебя, Никанор, довела. Грамоту царскую имеем, а прочесть - ума на то никому из нас не дано".

- Ну! - торопил Филимон.

- Глазами-то, брат, слеп я стал, разобрал ту грамоту с превеликим трудом.

- Что ж в той грамоте?

- Не упомню, брат.

- А ты вспомни, вспомни!

- Горечи я помню.

- Какие горечи? Говори!

Старик стал жаловаться:

- Жила утка-нырок в камышах прибрежных, привыкла. И такая была та утка ласковая! Ан, смотрю, один из бродяжек несет ее на плече, бахвалится: "Во! Каков я казак - руками уток ловлю!" Мало-мало ощипав ее, сожрал на моих глазах сырьем и не подавился. Не успел я от этого горя опамятоваться, бежит другой, пуще первого бахвалится: "Мне что, палкой зайцев бью!" Я так и ахнул, сердце в груди оторвалось. Смотрю, несет тот разбойник Ваньку-зайца, моего любимца. Лечил я его, хвор он был, на ноги разбит, едва ходил. Налетели бродяжки; кое-как ободрав шкуру, Ваньку сожрали. Рвут куски друг у друга. И тоже не подавились...

- Ты не о том, - перебил Филимон Никанора.

- Как не о том? - обиделся Никанор и замолчал.

В это время у реки испуганно загоготал гусь.

- Батюшки! - сорвался старик с места. - Убьют Петьку, убьют, злодеи!

Старик, размахивая посохом, вместе с медведем бросился на берег, где ватажники гонялись за гусем, бросали в него камнями, палками и кричали:

- Гусь!

- Не бей! Хватай живьем! Зажирел - не летит!

- Хватай!

- Гусь! Гусь!

Ватажники оставили гуся и бросились бежать от разъяренного медведя. Грохнул выстрел - медведь шарахнулся в сторону.

Никанор упал, зажал седую голову. Прибежал Филимон, пристыдил ватажников.

Гуся Петьку спасли. Никанор схватил его и подкинул над головой. Гусь взвился и улетел за реку. Никанор облегченно вздохнул.

Филимон тихо сказал:

- Гусь жив, брат. О грамотке речь веду...

- Вестимо, жив, - перебил Никанор, - коль я отправил его на Гусь-озеро.

Филимон вновь постарался вернуть разговор к грамоте - щемила сердце та тайная грамота. Оба помолчали. Никанор стоял, опираясь на посох, нехотя говорил:

- Гонец воеводский к государю летел. Вот и подстерегли его разбойники, изловили, убойно били; убив, грамоту отобрали.

- Отобрали? - заторопился Филимон.

- Отобрали и мне на прочтение доставили, сами уразуметь ту грамоту не сумели.

- Что ж в той царской грамоте?

Никанор потер морщинистый лоб, зевнул, буркнул себе под нос:

- Не сетуй, брат, запамятовал.

- А ты, брат, вспомни! - горячился Филимон. - Беспременно вспомни!

- На то сил не имею, не мучь, брат, - наотрез отказался Никанор, тревожно посматривая на ватажников.

Филимон понял тревогу брата.

- Велю я Артамошке и Чалыку доглядеть, чтобы ватажники не обижали в этих краях ни зверя, ни птицы, коль у тебя они заветные.

- Заветные, брат, доподлинно заветные! - оживился Никанор. Слезящиеся глаза его подобрели, стал он разговорчивее.

Филимон опять о грамоте.

- Грамоту? Вот не упомню, - тряс седой головой Никанор. - Бросили ту грамоту.

- Где бросили?

Филимон схватил за руку Никанора, и они направились в избушку. В нос ударило прелью. Филимон с трудом разглядел в полумраке черное логово, где жил Никанор. Через маленькую дыру-оконце прорезывалась узкая полоска света. По стенам, на деревянных гвоздях-колышках, висели пучки сухой травы, корешков; тут же болтались маленькие холщовые мешочки.

- Что это?

- Снадобья, - ответил Никанор. - От всякой хвори помогают; от звериной, от птичьей, от всякой иной.

- А то? - показал Филимон в угол.

- То зелье от пчелиного и змеиного жала.

У оконца стоял обрубок, а на обрубке - белый лист. Никанор взял лист шершавыми руками и подал его Филимону:

- То грамотка, в ней я корешки хранил.

Филимон схватил ее, бросился из избушки.

Грамоту долго разглаживали на гладком пне корявыми ладонями. Низко склонились головы к затейливым завитушкам. Грамоту читали Никанор с Артамошкой. Никанор щурил белесые глаза, вертел выцветший и оборванный лист, но прочитать ничего не мог. Артамошка разбирал, но плохо. Филимон подбадривал чтецов. Артамошка по складам вычитывал спутанные, неясные слова. С каждым словом вспоминал Никанор написанное и этим помогал читать дальше. Писал иркутский воевода в Москву государю. Начало грамоты было изодрано и потерто, эту часть пропустили чтецы, а дальше с трудом, но разобрали:

- "...Сижу я в осаде и гонца быстрого шлю тайно, и не знаю, дойдет ли моя грамота до твоих пресветлых царских очей. Изменники Ивашка Тайшин да Петрунька Степанов с острогу моего сбежали, воровским путем угнали табун лошадей..."

Артамошка остановился, повернул грамотку к солнцу. Филимона трясло, как в лихорадке. Никита Седой мигал глазом часто-часто, что случалось с ним только в сильном гневе. Филимон торопил:

- Читай сын, читай, родной!

- Стерлось писаное, - вздохнул Артамошка, быстро разгадал стертое, усмехнулся и читал нараспев дальше: - "...Разбойники те, Ивашка Тайшин и Петрунька Степанов, бегаючи по улусам и становищам, собрали немалую рать и, творя всякие угрозы, подошли к Иркутскому острогу.

Рать ту, царь-государь, мои казаки отбили и поразогнали начисто. У реки Иркута, окружив жилье, где сидели те разбойники - Ивашка с Петрунькой, им наши казаки кричали, чтоб они в осаде не сидели, а сдались бы на твою, государеву, милость..."

Опять запнулся Артамошка, водил грязным пальцем по завитушкам, тянул:

- "...Ивашка Тайшин начал браниться и бахвалиться: "Али вы не знаете Ивашку, каков он есть? Жив я вам, казакам, не дамся!" - и начал стрелять. Ранил Никиту Белогора, насмерть уложил Христоню Паклина, и на ком были панцыри железные, то пробивал насквозь. И казаки стрельбой Ивашку не осилили и подожгли его жилье, и он, Ивашка, сгорел, но не сдался. Жену свою с сыном успел верхом выкинуть, и они с Петрунькой Степановым бежали, в дыму того и не углядели казаки..."

Артамошка остановился, показал грамоту Филимону. Филимон и Никита переглянулись. Середина грамоты протерлась до дыр.

- Читай, миновав рваное! - рассердился нетерпеливый Филимон.

Артамошка, водя пальцем по грамоте, с трудом разбирал написанное:

- "...приснилось мне знамение в виде зари кровавой, а в тех кровях младенец царский. Наутро крикнул я монахиню Пелагею, юродивого - божья человека Киршу да еще двух юродивых, и те в один голос сказали мне, что это знамение к худу, к войне. И то исполнилось. Лазутчики мои принесли вести страшные. Пошли на Русь черные монголы. Монгольский хан послал рать с вожаком-бабой, прозывается та баба-вожак Эрдени-Нойон. То сделал хан на посмешище и поругание твоего, государства, престола..."

Дальше грамота обрывалась.

Так и не узнали ватажники, почему в разбойный поход пошла ханша Эрдени. Воевода же иркутский не забыл это пометить, записал коротко:

"...И тут убит был свирепый хан Кантайша, напавший в черную ночь на русские земли. Сестра его, ханша Эрдени-Нойон, набрав разбойную рать, порешила Иркутск с ближними его землями пограбить, мирных людей наших побить... Иркутский острог сел в осаду..."

Филимон помолчал, руку положил на плечо Артамошке:

- Читай, сын, сызнова грамотку. Зачинаю понимать тяжкую мудрость написанного.

Артамошка вновь прочитал.

Филимон раскраснелся, вспотел: придавили его думы. Обратился он к Никите Седому:

- На Русь монголы пошли. Ты уразумел?

- Не жирно ли это? Не обломит ли хан монгольский зубы? - угрюмо вздохнул Никита.

- Русь-то - монголам? А нам, Руси сынам, что? - снова спросил Филимон.