Айрис Дюбуа - Сломанный клинок

• Название: Сломанный клинок
• Автор: Айрис Дюбуа
• Издательство: Издательства: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01421-3

В романе Айрис Дюбуа «Сломанный клинок», написанном в лучших традициях А. Дюма и М. Дрюона, действие происходит в начале Столетней войны, во времена острейших междоусобных столкновений. Но прекрасной Аэлис, единственной дочери барона де Пекиньи, нет дела до того, кому достанется корона Франции, она понятия не имеет о планах отца выгодно выдать ее замуж. Девушку волнует лишь судьба ее тайного возлюбленного Робера, которого она знает с раннего детства. Чтобы добиться руки ясноглазой Аэлис, Робер готов покорить весь мир, мечтает заслужить золотые рыцарские шпоры. Они клянутся друг другу в вечной любви и верности. Но суждено ли юным влюбленным обрести счастье в круговороте жестоких событий, рыцарских поединков и кровавых битв?

---

Он подошел, взял дочь за рукав, повернул к себе локтем и недовольно засопел при виде безобразной заплаты.

— Некому зашить? — спросил он. — В замке полно бездельниц, целыми днями сплетничают, орут, как сороки, а проследить за твоим платьем нету времени?

— Ах, при чем тут время, — затараторила Аэлис (тоже сорока не хуже тех), — когда ткань совсем ветхая и не держит нитку! Я уже говорила Томазе, но та сказала, что с этим ничего не сделать, посмотрит другое — зеленое. И еще она сказала: «Пора бы мессиру отцу позаботиться о вашем приданом, он-то на Рождество пошил себе новый камзол, мог и о дочери подумать…»

— Вот велю ей всыпать, чтобы не лезла куда не надо! — пригрозил мессир отец. — Пошил, да! Потому что мне приходится бывать при дворе!

Он обследовал другой рукав, залатанный еще безобразнее; под тканью что-то шуршаще хрустнуло.

— Что у тебя там?

— О, это так… безделица, — быстро ответила Аэлис. — Вы что-то хотели мне сказать?

— Да, хотел! Ты соблюдаешь посты, которые тебе предписаны?

— Что мне еще остается? Только я не понимаю, для чего морить меня голодом.

— Для того, — строго сказал мессир Гийом, — что иначе избыток сил может породить в девушке твоего возраста неподобающие мысли. Я вчера говорил с капелланом, и он тобой недоволен.

— Еще неизвестно, кто кем больше. Ты думаешь, я им довольна?

— Вот уж это, мадам, меня нисколько не занимает!

— О, еще бы! Вам-то это куда как удобно — уезжать на полгода, оставляя меня здесь под присмотром этого старого…

— Аэлис, придержи язык, пока не сказала такого, за что не избежать наказания. Не забывай, что отец Эсташ — твой духовник!

— Увы! Я предпочла бы, чтобы им был отец Морель, и вообще, почему Эсташ запрещает мне у него бывать?

— Вот-вот! Он как раз тем и огорчен, что ты бываешь в деревне слишком часто.

— Ничего не «слишком»! Да, я в деревне бываю, мне ведь, вы отлично знаете, приходится там иногда помогать больным. Но я езжу туда, нарушая запрет этого… ну ладно! И чем же еще я огорчаю отца Эсташа?

— Мадам, он боится за вашу нравственность.

— Что-о-о?

— Ты хорошо знаешь, что согрешить можно и делом, и словом, и помышлением. Насчет «дела» отец Эсташ ни в чем тебя не обвиняет. Ровно ни в чем!

Аэлис низко присела, разведя кончиками пальцев фалды юбки.

— Ах, мессир отец, вы такую тяжесть сняли с моей души, теперь я смогу спать спокойно!

— Перестань дурачиться, я пытаюсь говорить с тобой всерьез. Капеллан не раз заставал тебя шепчущейся со служанками, особенно с этой твоей распутной камеристкой.

— Интересно, с чего ты взял, что Жаклин так уж распутна?

— Да это видно издалека! Ты что, не видела, как она крутит задницей, проходя мимо любого мужчины?

— В отличие от вас, мессир отец, — издевательски ответила Аэлис, — я задницами служанок не любуюсь. Да и вам бы не советовала!

— Тьфу, дура!

— Так что еще наговорил про меня его благочестие отец Эсташ? По-моему, шептаться с прислугой — не такой уж грех. Бывают и хуже.

— Да, бывают. Бывают! Дело не в том с кем, а о чем ты шепчешься. То, что однажды услышал капеллан, было непристойно…

— Ах, так он еще и подслушивает. И что же непристойного ему открылось?

— Ну, как бы тебе сказать… — Пикиньи замялся. — Речь шла об отношениях между супругами.

— А они что, греховны и непристойны? Однако церковь освящает их таинством брака?

— Греховного в них нет, но если девушка твоего возраста чрезмерно ими интересуется — это непристойно.

Аэлис сделала большие наивные глаза:

— Послушайте, что непристойного в послушании и добронравии? Да, я теперь припоминаю. Однажды мы, не помню уж с кем, говорили о том, что если жена злостно перечит мужу, не проявляет к нему уважения и любви, то ей лучше не ждать ничего хорошего… И еще Томаза учила меня, как заготавливать припасы на зиму, — что при этом надо твердо знать вкусы супруга: любит ли он кислое или соленое и какие предпочитает приправы. Некоторые, к примеру, обожают уксус, а иной от одного запаха уксуса начинает корчиться, как нечистый от ладана…

Пикиньи безнадежно махнул рукой, хотя не мог не испытать некоторого тайного удовлетворения: находчивость и умение легко вывернуться дочка явно унаследовала от него — покойная мать была существо скорее простое и бесхитростное. Аэлис же попробуй прищеми — безнадежно, ускользнет как намыленная. Да и что толку? Поди отыщи девку, которая не шепталась бы со сверстницами о самом запретном…

— Ладно, — сказал он, — довольно об этом. Может, отец Эсташ и в самом деле что-то не так понял…

— Или стал туговат на ухо, бедненький!

— Довольно, я сказал! А насчет платья ты права, чинить это нет смысла. А нового пошить уже не успеем, так что придется обойтись зеленым. Пусть Томаза съездит в Жизор и купит золотого позумента, чтобы обшить по краю, — будет выглядеть вполне прилично.

— О, спасибо! — Аэлис захлопала в ладошки. — Но вы сказали «не успеем» — не успеем к чему? Будет какой-нибудь турнир? И где же?

Нет, турнира не будет. Я пригласил одного человека погостить у нас в замке, он скоро приедет.

— Гость! — воскликнула Аэлис. — Я его знаю? Кто он?

— Ну, это… итальянец. Банкир из Флоренции.

— Банкир? — Аэлис приоткрыла рот и торопливо осенила себя крестным знамением. — Но, отец, как можно принимать у себя банкира! Отец Морель говорил, что эту нечисть даже не хоронят в освященной земле!

Мессир Гийом отмахнулся:

— Старый святотатец либо совсем выжил из ума… либо ты что-то напутала. В освященной земле не хоронят ростовщиков!

— Но разве банкир и ростовщик…

— Нет, — раздраженно перебил Пикиньи, — это совсем не одно и то же! Быть банкиром — занятие почетное и достойное христианина, а ростовщиками бывают жиды. Наш гость молод, хорош собой, знает куртуазное обхождение, так что тебе будет приятно с ним общаться.

— Надеюсь, не слишком часто! — Аэлис выразительно наморщила нос.

— Посмотрим. Надо, чтобы он чувствовал себя здесь как дома. Тебя от этого не убудет, если и полюбезничаешь с ним немного.

— Мессир, да вы спятили! Мне любезничать с мерзким банкиром?!

— Сказано же тебе, он не мерзок. А вот ты как смеешь говорить отцу, что он спятил? Что за манеры, разрази меня гром! Что за язык! Больше шепчись со своими подлянками, они тебя еще не такому научат! А этот сатанинский кюре — он куда смотрит? Капеллан тебе не по нраву, предпочитаешь исповедоваться в деревне — так что же ты там рассказываешь, хотел бы я знать! Надеюсь, не врешь в исповедальне, как только что врала здесь передо мной; но если ты созналась, что нарушаешь заповедь «чти отца своего», то как тебя могли допустить к причастию?

Пикиньи стал разжигать в себе ярость против отца Мореля. Не то чтобы он и впрямь увидел в нем главного виновника распущенности Аэлис, просто надо было выплеснуть гнев, но он вовремя сообразил, что с дочерью ссориться неразумно.

— Теперь-то гнусный поп поплатится! — вопил он. — Сегодня же велю вышвырнуть его из прихода, вышвырнуть с позором! Он у меня попляшет! Конюхи будут плетьми гнать мошенника до самого Понтуаза, чтобы ему неповадно было калечить молодые души! У-у-у, проклятое отродье вальденсов![25] Столько лет пользоваться моей добротой!

Аэлис не приняла его крики всерьез, но для приличия постаралась принять испуганный вид:

— Бога ради, не гневайтесь так на отца Мореля! Поверьте, он никогда не нарушал благочестия в своих речах и не учил меня дурному! Не сердитесь, мессир, прошу вас, скажите лучше, как мне принять вашего гостя, чтобы он остался доволен.

Это замечание, как она и предполагала, сразу успокоило разгневанного мессира, и он снова воззвал к совести самой Аэлис:

— Разве я в чем-то утеснял вас, мадам? Как можете вы вести столь дерзновенные речи со своим отцом? Видно, я был слишком мягок! Ведь предупреждал меня Тибо…

— Вы самый добрый отец на свете, и за это я вас люблю и почитаю, — смиренным тоном продолжала Аэлис. — Я догадываюсь, зачем вам нужен банкир, и обещаю не быть помехой в ваших замыслах. Но только обещайте и вы мне исполнить мою просьбу!

— Что еще за просьба?

— Ах, это совершеннейший пустяк… — Аэлис вытащила из рукава свернутый в трубку пергамен. — Вам надо лишь подписать, это такая отпускная грамота…

— Отпускная грамота! Кому?!

— О, вы его не знаете, — небрежным тоном отозвалась Аэлис, разворачивая грамоту на колене. — Это некий Робер, ну… воспитанник Симона! Вы давно обещали освободить этого серва,[26] так что грамота — это уж просто чтоб вы не забыли снова, я же хотела просить о другом: взять юношу в охрану замка. Симон давно обучил его пешему и конному бою, так что солдат он будет отличный, вы не пожалеете! Зачем нам эти безбожные баварцы? — спросила она таким невинным тоном, что Пикиньи догадался: разговор с Симоном был подслушан. — Согласитесь, мессир, чем больше добрых французов будет в охране, тем лучше… С вашего позволения, я прочитаю сама, а то вы не разберете — почерк у меня… Значит, так: «Мы,[27] Гийом барон де Пикиньи, владетельный сеньор Моранвиля что в Вексене, всех кто увидит настоящую грамоту извещаем. Что мы, движимые христианским состраданием к некоему крепостному нашему именем Робер возрастом XVIII лет, не имеющему ни родителей, ни братьев, ни сестер, а также из любви к Богу решили. Отпустить его дабы из личной крепостной зависимости перешел он к свободному вилланскому праву. И еще мы именно Гийом сьёр де Моранвиль тронутые крайней бедностью человека нашего от всякого выкупа за отпускную грамоту вышеозначенного Робера освободить решили. С тем дабы обещался он от своего имени и от имени наследников крепко хранить нам вассальную верность согласно феодальному праву и кутюмам[28] Земли Вексен.[29] Дано в замке Моранвиль в III день августа лета от воплощения Господа и Спасителя нашего MCCCIVII». Вот и все, уф! Прочитать, так вроде немного, а писала вчера с утра и до обеда.