Айрис Дюбуа - Сломанный клинок

• Название: Сломанный клинок
• Автор: Айрис Дюбуа
• Издательство: Издательства: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01421-3

В романе Айрис Дюбуа «Сломанный клинок», написанном в лучших традициях А. Дюма и М. Дрюона, действие происходит в начале Столетней войны, во времена острейших междоусобных столкновений. Но прекрасной Аэлис, единственной дочери барона де Пекиньи, нет дела до того, кому достанется корона Франции, она понятия не имеет о планах отца выгодно выдать ее замуж. Девушку волнует лишь судьба ее тайного возлюбленного Робера, которого она знает с раннего детства. Чтобы добиться руки ясноглазой Аэлис, Робер готов покорить весь мир, мечтает заслужить золотые рыцарские шпоры. Они клянутся друг другу в вечной любви и верности. Но суждено ли юным влюбленным обрести счастье в круговороте жестоких событий, рыцарских поединков и кровавых битв?

---

Начинался последний акт драмы. Еще недавно казавшаяся неоспоримой, власть Этьена Марселя над Парижем становилась все более призрачной, а партия Валуа усиливала позиции с каждым днем. В ратуше тайными ее вождями были эшевены Белло и Майяр, после перемирия они постоянно переписывались с канцелярией регента, обсуждая условия его возвращения в Париж. Регент непреклонно требовал лишь одного — выдачи ему двенадцати зачинщиков смуты, включая Марселя. «Дабы поступить с ними по своему усмотрению». Сторону регента открыто держали и дворяне, в свое время укрывшиеся в Париже от Жакерии, и самыми деятельными среди них были Жан, сьёр де Шарни и еще один рыцарь по имени Пепен Дез-Эссар, родственник второй жены Этьена Марселя и ярый его противник.

Вечером 29-го было перехвачено письмо, подписанное секретарем герцога Нормандского. В письме снова повторялось требование выдать регенту главарей парижского «мятежа». Несмотря на поздний час, Марсель собрал в ратуше тех, чьей выдачи так упорно добивался Карл Валуа, — Туссака, Жиля, Леблона, Жиффара и еще с полудюжины смутьянов.

— Теперь сами можете убедиться: в городе заговор, — сказал он, зачитав письмо. — Так что же, ждать, пока всех нас поволокут на эшафот связанными, словно баранов под нож? Клянусь терниями, лучше убивать, чем самому быть убитым! Мы должны немедля истребить всех изменников, а в город пустить Наварру, если не хотим, чтобы вошел Валуа!

— Истребить всех не так просто, — заметил Филипп Жиффар. — У герцога в Париже много сторонников, всех не перережешь.

— Достаточно управиться с сотней главных, — возразил Туссак. — Завтра распорядимся пометить мелом определенные дома, и ночью…

— К ночи не успеть, — сказал Марсель. — Возьмем себе еще сутки. Днем раньше, днем позже — это уже дела не меняет.

— Тогда что же, в ночь на первое августа?

— Выходит, так. Надо только, чтобы к вечеру тридцать первого ключи от ворот Сен-Дени были в наших руках.

— Сен-Дени охраняют люди Майяра, эти ключей не отдадут.

— Значит, отберем силой!

— Майяр давно продался Валуа, нельзя было доверять ему такой большой участок стены…

— Кто же знал, что так получится…

— Ладно, — прервал Марсель, — теперь об этом толковать нечего! Майяра тоже пометить, а еще лучше уберем его раньше, чтобы не помешал. Завтра пошлю человека к Наварре, чтобы он к ночи вызвал англичан из Сен-Клу. Как только ворота будут наши, зажжем наверху огонь, и пусть входят. А с предателями к тому времени управимся. Клянусь терниями, регенту не видать Парижа как своих ушей!

Регент тем временем и сам пришел к такому же неутешительному выводу. Как он и опасался, достигнутое на мосту соглашение осталось пустым набором слов, армия растаяла, казна была опустошена. Дворянство заверяло его в преданности, но что толку? Даже верные бургундцы и те разбрелись по своим замкам, как только поняли, что платить больше не будут (видно, и в самом деле прошли добрые старые времена, когда вассал служил сюзерену как рыцарь, а не как наемник). Многочисленные титулы, на которые имел право старший сын короля, тоже мало что значили: герцогом Нормандским его теперь можно было называть разве что в насмешку, ибо в Нормандии грабительски хозяйничали злокозненные братья д’Эврё, регентство не давало пока никакой реальной власти. Его даже изгнали из собственной столицы — скоро полгода, как он топчется вокруг стен Парижа, словно попрошайка, надеющийся пробраться в дом с заднего крыльца…

Был, правда, еще титул дофина, и о нем Карл Валуа вспоминал теперь все чаще и чаще. Он любил свое новое владение — Дофинэ, одну из красивейших провинций королевства. Места несказанного очарования: горы, виноградники, чистейшие воды Дрома и Дюрансы, живописные города, и первый среди них — Гренобль, жемчужина края… Особенно приятно было, что население относилось к нему хорошо, его там любили, потому что провинция не была завоевана или насильственно присоединена к королевским доменам; последний ее правитель, бездетный Юмбер II, сам по доброй воле сделал его, Карла Валуа, своим наследником. Уехать бы туда, на юг, где много солнца, где люди приветливы и не гоняют своего правителя, точно затравленного зайца…

Он долго не решался заговорить с Жанной об отъезде: стыдно было признать свое поражение — регент, старший сын короля, и ничего не смог, не сумел, вынужден отступить перед шайкой обнаглевших суконщиков. Можно себе представить, какая слава пойдет о нем по всему королевству, уж кузен-то любезный об этом позаботится. Наконец решился, поговорил, и жена успокоила его: что за вздор, еще не хватало этих забот! Кузен пусть болтает, что ему будет угодно, его дела тоже не блестящи, со всем своим лукавством он пока мало чего добился. А мысль о том, чтобы поселиться в Дофинэ, обрадовала герцогиню несказанно: Жанна Бурбон давно уже тяготилась пребыванием на этом унылом, нищем, разоренном бесконечными смутами севере. О Париже после февральских ужасов она вообще не могла думать без содрогания.

Решено было ехать немедля. Карл распорядился ладить обоз, послал в Гренобль гонца, чтобы там все было приготовлено. Но 1 августа, едва отобедали, регенту доложили о прибытии делегации из Парижа.

Сразу догадавшись, что произошло нечто важное, Карл прошел в кабинет. Там стояли трое в пыльном дорожном платье, всех их он знал в лицо: Симон Майяр, брат Жана, и двое судейских — Этьен Альфонс и Жан Пастурель. Симон Майяр шагнул вперед на негнущихся от долгой скачки ногах.

— Сир, — сказал он, — соблаговолите вернуться в Париж, Этьен Марсель убит.

Регент долго молчал.

— Как это случилось? — спросил он наконец. — Когда?

— Сегодня ночью, сир. Изменник хотел открыть ворота англичанам короля Наварры, мой брат зарубил его на месте…

Странно, в эту минуту, когда сбылось то, чего он так долго желал, Карл Валуа не испытал радости, не ощутил вкуса победы. Первой мыслью было: как же так, ведь уже все решили, и Жанна так радовалась… Теперь ничего этого не будет — ни солнечного зеленого Дофинэ в кольце снежных гор, ни покойной жизни среди мирных и доброжелательных подданных…

У Симона прервался голос, он бросил взгляд на серебряный кувшин на столе. Заметив это, регент подошел, сам налил вина и подал Симону:

— Промочите горло, друг, вы устали. — Пока Майяр жадно пил, Карл обернулся к Пастурелю. — Domine magister,[100] я все же хотел бы знать подробности…

Адвокат кашлянул и начал говорить своим высоким, хорошо натренированным голосом, на той беглой упрощенной латыни, которая обычно служила в парламенте основным рабочим языком:

— Bene. Praepositus mercatorum mandavit regi Navarrae quod congregaret suos homines et veniret Parisium de nocte, et quod portas sibi patentes inveniret…[101]

Регент слушал невнимательно, — в сущности, все это не так уж его и интересовало. Это был не его личный триумф, сам он мало что сделал для того, чтобы события приняли такой оборот. Скорее уж судьба, знак свыше — и именно в момент слабости, когда уже готов был бросить все, отказаться, подобно Исаву продать право первородства. Какой был соблазн — предоставить Францию самой себе, пусть выкручивается как знает, что ему до этой огромной, враждебной, разодранной смутами страны… Но нет, не получилось! Регент подавил вздох и, глядя на Пастуреля, снова изобразил на лице заинтересованное внимание.

— Tunc mandavit rex suis Anglicis qui erant in Sancto Clodaldo ut venirent ad eum, — продолжал тот монотонно и деловито, словно зачитывая протокол допроса, — et congregavit quotquot potuit habere de hominibus et itr arripuit tendens Parisius…[102]

Карл сочувственно покачал головой, представив себе, как должен был беситься любезный кузен, когда очередная хитроумная затея пошла прахом. Видно, это и впрямь разные вещи — любить власть или иметь к ней подлинное призвание. Вот он, Валуа, не властолюбец; видит бог, никогда к власти не стремился, всегда рассматривал ее как бремя, порою невыносимое, превышающее человеческие силы. Может быть, именно поэтому он и станет когда-нибудь неплохим правителем?

Глава 32

Робер встал на ноги через неделю после встречи с отрядом итальянцев. Но Донати оказался прав — пробраться в Париж им тогда так и не удалось. Возле Энгьена Урбан оставил их с Катрин у знакомого лошадиного барышника, а сам отправился разведать как да что. Пропадал он целых два дня, но ничего утешительного не принес. Ему одному, сказал он, проникнуть в город, может, и удастся, если повезет; на худой конец, можно было бы попробовать вдвоем, но чтобы с конем и девкой — об этом и думать нечего. Предместья все выжжены от Батиньоля до Менильмонтана, там ни укрыться, ни прошмыгнуть даже в темноте, и всюду полно наваррцев, а от них ни одна девка не уйдет, не говоря уж о коне…

— Может, вдвоем попытаемся? — предложил он нерешительно. — Этих тут оставим, после вернемся, как поспокойнее станет…

Робер подумал и сказал, что если барышник согласится подержать Глориана в своих тайных конюшнях (он и сейчас продолжал приторговывать лошадьми, несмотря на окрестное разорение), — если согласится, то можно оставить на время. Катрин же оставлять не захотел.