Жюль Верн - Дети капитана Гранта

• Название: Дети капитана Гранта
• Автор: Жюль Верн
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1983

Переиздание известного романа французского писателя-фантаста.

В «Детях капитана Гранта» герои путешествуют по трем океанам, разыскивая неизвестно где потерпевшего кораблекрушение шотландского патриота-капитана Гранта, который отправился на поиски острова, куда могли бы переселиться шотландцы, освобождаясь от владычества Англии. Глубоко впечатляют страницы, где показаны жестокая эксплуатация, тяготы порабощенных народов.

В произведении широко развернута картина природы и жизни людей в различных частях света.

Перевод с французского: А. Бекетовой

Художник: В. И. Клименко

Печатается по изданию: Жюль Верн. Дети капитана Гранта. Петрозаводск, Карелия, 1976, 565 с.

---

Восклицание географа: «Быть не может!» — и последовавший за этим утвердительный кивок головы патагонца очень заинтересовали всех присутствующих.

— Что же это такое? — спросили они Паганеля.

— Молния! — ответил географ.

— Как! Молния способна произвести подобное опустошение? — воскликнул Том Остин. — Убить наповал стадо в пятьсот голов!

— Талькав это утверждает, и Талькав не ошибается. Я в данном случае верю ему, ибо грозы в пампе отличаются особой яростью. Лишь бы нам не испытать этого на себе!

— Что-то очень жарко, — промолвил Вильсон.

— Термометр показывает тридцать градусов в тени, — отозвался Паганель.

— Это меня не удивляет, — сказал Гленарван, — я чувствую себя так, словно по мне пробегает электрический ток. Будем надеяться, что эта жара недолго продержится.

— К сожалению, — возразил Паганель, — нам нечего рассчитывать на перемену погоды, на горизонте — ни облачка!

— Тем хуже, — заметил Гленарван, — наши лошади измучены зноем. Тебе, мой мальчик, не слишком жарко? — спросил он Роберта.

— Нет, сэр, — ответил мальчуган, — я люблю жару, она приятна!

— Особенно зимой, — глубокомысленно заметил майор, попыхивая сигарой.

Вечером сделали привал у заброшенного ранчо — глиняной мазанки с соломенной крышей; ранчо было обнесено частоколом, правда полусгнившим, но все же ночью он мог защитить лошадей от нападения лисиц. Самим лошадям эти звери не в силах причинять вреда, но они, хитрецы, перегрызают их недоуздки, и лошади пользуются этим, чтобы вырваться на свободу.

В нескольких шагах от ранчо была вырыта яма, служившая, очевидно, очагом, в ней еще сохранилась остывшая зола. Внутри ранчо имелась скамья, убогое ложе из бычьей кожи, котелок, вертел и чайник для кипячения «матэ». Матэ — напиток из настоя сушеных трав, очень распространенный в Южной Америке, так сказать чай индейцев, его пьют сквозь соломинку, как многие американские напитки. По просьбе Паганеля Талькав приготовил несколько чашек матэ, и путешественники с удовольствием запили им свой обычный ужин, найдя индейский напиток превосходным.

На следующий день, 30 октября, солнце поднялось как бы в раскаленном тумане и залило землю жгучими лучами. Температура в этот день была исключительно высока, а на равнине, к несчастью, нигде нельзя было укрыться от зноя. Однако маленький отряд снова храбро двинулся на восток. Несколько раз в пути встречались огромные стада животных, которые, не имея сил пастись под палящим солнцем, лениво валялись на траве. Сторожей, вернее — пастухов, не было видно, лишь собаки, привыкшие, утоляя жажду, высасывать молоко у овец, сторожили огромные стада коров, телят и быков. Рогатый скот здесь очень кроткого нрава, ему не присуще инстинктивное отвращение к красному цвету, которое столь свойственно его европейским собратьям.

— Это, несомненно, объясняется тем, что здесь они пасутся на республиканских пастбищах! — заметил Паганель, очень довольный своей, быть может несколько вольной, остротой.

К полудню в пампе начались какие-то изменения, которые не могли ускользнуть от глаз путешественников, утомленных однообразием этих мест. Злаки стали попадаться реже. Вместо них появились тощие репейники и гигантские чертополохи футов в девять высотой, способные осчастливить всех ослов земного шара. Там и сям росли низкорослые колючие кустарники темно-зеленого цвета. Как ни казались они невзрачны, а на такой иссушенной почве даже они были ценны. До этих мест влага, сохранявшаяся в глинистой почве равнины, питала пастбище; и ковер травы был густ и роскошен. Но здесь этот ковер, местами истертый, местами прорванный, обнажил свою основу и обнаружил скудность почвы. Талькав указал своим спутникам на эти явные признаки возраставшей засухи.

— Я лично ничего не имею против этой перемены, — заявил Том Остин, — трава, кругом трава — это в конце концов может и надоесть.

— Да, но там, где трава, там и вода, — отозвался майор.

— О, у нас недостатка в этом нет, — вмешался Вильсон, — и где-нибудь по дороге нам, конечно, встретится река.

Если бы Паганель слышал эту фразу, то, конечно, не упустил бы случая сказать, что между Рио-Колорадо и горами аргентинской провинции протекает очень мало рек, но он в этот момент объяснял Гленарвану явление, на которое тот обратил его внимание.

С некоторого времени в воздухе чувствовался запах гари, а между тем до самого горизонта не видно было никакого огня. Не замечалось и дыма — указания на отдаленный пожар. Таким образом, это явление нельзя было объяснить какой-нибудь естественной причиной. Вскоре запах горелой травы стал так ощутителен, что все, за исключением Паганеля и Талькава, были удивлены. На вопросы друзей географ, всегда готовый объяснить любое явление, поведал им следующее:

— Мы с вами не видим огня, но чувствуем запах гари. А ведь нет дыма без огня, эта пословица не менее правдива в Америке, чем в Европе. Значит, где-то что-то горит, но у этих памп столь ровная поверхность, что воздушные течения не встречают тут никаких препятствий, и нередко запах горящей травы можно почувствовать миль за семьдесят пять.

— За семьдесят пять миль? — недоверчиво переспросил майор.

— Да, именно, — подтвердил Паганель. — Я должен только добавить, что подобные пожары часто охватывают большие пространства и порой достигают огромной силы.

— Кто же поджигает прерии? — спросил Роберт.

— Иногда молния, когда травы очень высушены зноем, а иногда сами индейцы.

— А с какой целью они это делают?

— Они утверждают — не знаю, насколько это верно, — будто после таких пожаров в пампе лучше растут злаки. Это доказывало бы, что зола удобряет почву. А я полагаю, что цель этих пожаров — уничтожение миллиардов клещей, докучающих стадам.

— Но такой энергичный способ может стоить жизни кое-кому из животных, бродящих по равнине, — заметил майор.

— Случается, что сгорают целые стада, но какое это имеет значение при таком громадном количестве!

— Я не забочусь о них — это дело индейцев, — продолжал Мак-Наббс, — я думаю о путешественниках, которые проезжают через пампу. Ведь может случиться, что они будут застигнуты и охвачены пламенем?

— Конечно! — с видимым удовольствием воскликнул Паганель. — Это иногда случается, и я ничего не имел бы против присутствовать при подобном зрелище.

— Это похоже на нашего ученого, — сказал Гленарван. — В своей любви к науке он готов сам заживо сгореть.

— Ну нет, дорогой Гленарван, я ведь прочел Купера, и его «Кожаный Чулок» научил меня, как спастись от надвигающегося пламени. Надо просто вырвать траву вокруг себя по радиусу в несколько туазов. Нет ничего проще. Поэтому я нисколько не боюсь степного пожара и всеми силами призываю его.

Однако пожеланиям Паганеля не суждено было осуществиться, и его поджаривали лишь нестерпимо жгучие лучи солнца. Лошади задыхались в этой тропической жаре. Тени ложились лишь от изредка набегавшего на огненный диск облачка. Тогда всадники подгоняли лошадей, стараясь держаться в этой освежающей тени, которую вместе с облаком гнал вперед западный ветер. Но туча скоро обгоняла лошадей, и солнце, ничем не заслоненное, вновь заливало огненными потоками иссохшую почву пампы.

Когда Вильсон заявлял, что у них имеется достаточный запас воды, то он не принял в расчет неутолимой жажды, терзавшей в течение этого дня его спутников, а утверждая, что на пути наверняка встретится какая-нибудь река, он слишком поспешил. Мало того, что на пути не видно было речек, ибо однообразно-плоская почва не представляла для них удобного русла, но даже искусственные водоемы, вырытые индейцами, и те все пересохли. Видя, что признаки засухи с каждой милей увеличиваются, Паганель спросил Талькава, где тот рассчитывает найти воду.

— В озере Салинас, — ответил индеец.

— А когда мы приедем туда?

— Завтра вечером.

Обычно путешествующие на пампе Аргентины роют колодцы и находят воду на глубине нескольких туазов. Но наши путешественники, не имея необходимых для рытья колодцев инструментов, не могли прибегнуть к этому способу. Пришлось ограничиться небольшой порцией воды, и если отряд не испытывал мучительной жажды, то все же не имел возможности утолить жажду целиком.

Вечером, после перехода в тридцать миль, сделали привал. Все рассчитывали восстановить силы крепким сном, но ночью тучи назойливых москитов и комаров не дали никому покоя. Их появление указывало на предстоящую перемену ветра, который действительно вскоре изменил направление и задул с севера. Эти проклятые насекомые обычно исчезают из той местности лишь при южном или юго-западном ветрах.

Если майор спокойно переносил мелкие жизненные невзгоды, то Паганель все время негодовал на судьбу. Он проклинал москитов и комаров, он сожалел о том, что нет подкисленной воды, которая успокаивает жгучую боль от множества укусов. И хотя майор пытался утешить географа, утверждая, что надо считать себя еще счастливым, если из трехсот видов насекомых, известных естествоиспытателям, на них напали всего лишь два, Паганель все же проснулся в плохом настроении. Однако, когда отряд на заре собирался двинуться в путь, торопить ученого не понадобилось, так как в этот день предстояло добраться до озера Салинас. Лошади очень устали. Они чуть не умирали от жажды, и хотя всадники, заботясь о них, урезали свою порцию воды, ее все же было недостаточно. Засуха давала себя чувствовать еще сильнее, а зной при северном, несущем пыль ветре, этом самуме пампы, казался еще нестерпимей.