Илья Эренбург - Летопись мужества

• Название: Летопись мужества
• Автор: Илья Эренбург
• Жанр: Прочая документальная литература

Публицистический талант И. Г. Эренбурга с особой яркостью развернулся в годы Великой Отечественной войны. В настоящую книгу вошли его статьи и корреспонденции, написанные в эти годы для зарубежной печати. Несмотря на большую отдаленность от нас событий по времени, книга, несомненно, интересна и современному читателю, так как это летопись мужества советского народа в дни тяжелых испытаний, созданная по горячим следам, в огне событий. Второе издание книги «Летопись мужества» дополнено статьями И. Эренбурга, разысканными в архивах уже после выхода в свет в 1974 году первого издания этого сборника.

---

Вчера в институте керамики, как всегда, шли занятия: девушки рисовали на фарфоре цветы. Вдруг одна встала: «Нужно учиться кидать гранаты, бутылки с горючим…» Ее все поддержали. Милая курносая Галя говорит мне: «Каждая из нас, если до того дойдет, убьет хоть одного фашиста». Это не бахвальство. Каждый человек волен выбирать судьбу. Москва, как Галя, свою судьбу выбрала: если ей будет суждено, она встретит смерть, с одной мыслью — убить врага.

Актеры Камерного театра разбирают станковый пулемет, а два часа спустя гримируются, играют, повторяют торжественные монологи. Студентки литературного факультета, влюбленные в Ронсара или в Шелли, роют противотанковые рвы. Все это без патетических слов, без криков, без жестов. Героизм Москвы на вид будничен. Москва любила яркие хламиды — для масленицы, для театра, для праздника. Она веселилась в звонкой одежде рыцаря. Она идет навстречу смертельной опасности в шинели защитного цвета.

Сколько испытаний для женских сердец: от утра, когда ждет старуха мать почтальона — у нее четверо на фронте, до вечера, когда молодая мать, прижимая к себе младенца, прислушивается к голосам зениток. Москва всегда представлялась русским женщиной. За Москву, за мать, за жену сейчас сражаются люди от Орла до Гжатска… И женщина Москва подает бойцу боеприпасы, готовая, если придется, схватить ружье и пойти в бой.

Врагу не найти своей, второй Москвы: Москва одна. Я видел, как читали подросткам статью Ленина из «Правды» 1919 года «Москва в опасности». Они слушали угрюмо, потом загудели: «На фронт!» А в это время в московских церквах служили молебны за защитников Москвы, и старушки несли в фонд обороны обручальные кольца и нательные кресты.

Врагу не вызвать паники. Я слышал, как немцы по радио говорили: «Удирают красноармейцы, комиссары, жители». Это мечта Берлина. А Москва молчит. Она опровергает ложь немцев молчанием, выдержкой, суровым трудом. Идут на фронт новые дивизии. Везут боеприпасы. И город, древний город, моя Москва, учится новому делу: стрелять или кидать гранаты. И каждый день на фронтах, не только под Вязьмой, на далеких фронтах — у Мурманска, в Крыму — слышится голос диктора: «Слушай, фронт! Говорит Москва». Это коротко и полно значения. Пушкин писал: «Москва… как много в этом звуке для сердца русского слилось!» Не только под Вязьмой, от Мурманска до Севастополя миллионы людей сражаются за Москву.

Люди столпились, молча читают сводку. Все понимают: настали суровые дни. Что будет с Москвой?..

Сейчас мне рассказали о судьбе связиста Печонкина. Он был на наблюдательном пункте возле Гжатска, продолжал работать. Израсходовав все патроны и гранаты, он передал по проводу: «Работать дольше нет возможности. Немцы напирают со всех сторон. Иду врукопашную. Живым не сдамся».

11 октября 1941 года

В часы опасности сказались единство, крепость нашего народа. Несколько лет тому назад возле маленького города меня взял на свою телегу колхозник: согласился довезти до станции. Всю дорогу он ругал местные власти: секретаря районного Совета, начальника милиции, заведующего кооперативом. Я молчал. Вдруг колхозник сказал: «А ты кто будешь? Может быть, шпион? Покажи документ…» Я засмеялся: «Почему?» — «Ругаешь наших». — «Да ведь ругал ты…» И тогда колхозник ответил: «Мне ругать можно. Моя власть, вот и ругаю…» Я вспомнил эту историю потому, что она объясняет силу нашего сопротивления. Не механическая дисциплина, но глубокое народное сознание преграждает врагу путь к Москве.

Дороги из Москвы на запад и на юг: идут в бой свежие части, танки, везут боеприпасы. Эшелон за эшелоном. Регулировщики с флажками. Город ощетинился. Лица строже. В коридорах университета, в фойе театров, в кафе и столовых слышишь разговоры о том, как пользоваться бутылками с горючим, как стрелять из ручного пулемета, как рыть противотанковые рвы.

Бои на всех фронтах — от Орла до Гжатска — отличаются невиданным ожесточением. Пленные говорят, что им обещали: «Возьмите Москву, и будет мир». Немцы идут на смерть, чтобы выпросить себе у судьбы жизнь. Среди пленных попадаются солдаты, две недели тому назад привезенные из Франции и Бельгии. Гитлер оголяет побережье Атлантики. Его расчет прост: бить врагов, пока его враги не объединились. Немецкие танки сделаны не только в Германии, но и на парижских заводах. Немцы там тоже куют оружие против нас.

Красная Армия упорно обороняется. Третий день идут бои севернее Орла: немцы пытаются пройти к Мценску. На Западном фронте немцы прорвались к Бородину. Можно утром выехать из Москвы на фронт и вечером вернуться в редакцию…

Я видел артиллеристов. Они угрюмо повторяли: «В Москву мы его не пустим». Под частым холодным дождем…

Каждый час приносит новые примеры героизма. Лейтенант Васильев, окруженный немцами, крикнул бойцам: «В меня гранатами!» Он погиб, но с ним десяток врагов. Старый колхозник Бойчук приполз, раненный в ногу, чтобы рассказать нашим о расположении вражеской батареи. Танкист Герасимов, когда его танк загорелся, протаранил немецкий танк. Телефонист Коган до последней минуты сообщал о продвижении противника, последним его донесением было: «Ручной гранатой уложил четырех немцев». Так сражаются сотни тысяч бойцов.

Вчера женщины Москвы провожали молодых бойцов, принесли яйца, колбасу, папиросы. Не было слез. Не было и тех слов, которые у каждого на сердце: «Защити Москву!» Все понятно без слов.

25 октября 1941 года

Еще недавно я ехал по Можайскому шоссе. Голубоглазая девочка пасла гусей и пела взрослую песню о чужой любви. Тускло посвечивали купола Можайска. Теперь там немцы. Теперь там говорят наши орудия, они говорят об ярости мирного народа, который защищает Москву.

Еще недавно я писал в моей комнате. Надо мной висел пейзаж Марке — Париж, Сена. В окне, золотая и розовая, виднелась Москва. Этой комнаты больше нет. Моя корреспонденция не ушла вовремя, она устарела. Я пишу теперь новую. Пишущая машинка стоит на ящике.

Большая беда стряслась над миром. Я знал это давно: в августе 1939 года, когда беспечный летний Париж вдруг загудел, как развороченный улей. Каждому народу, каждому человеку суждено в этой беде потерять уют, добро, счастье. Мы многое потеряли. Мы сохранили одно: надежду.

Надевая солдатскую шинель, человек оставляет теплую, косматую, сложную жизнь. Все, что его волновало вчера, становится призрачным. Неужто он еще недавно думал, возле какой стены поставить диван, собирал гравюры или трубки? Россия теперь в солдатской шинели. Она трясется на грузовиках, шагает по дорогам, громыхает на телегах, спит в блиндажах и в теплушках. Она ничего не жалеет.

Взорван Днепрогэс, взорваны прекрасные заводы, мосты, плотины, вражеские бомбы сожгли Новгород, они терзают изумительные дворцы Ленинграда, они ранят нежное сердце Москвы. Миллионы людей остались без крова. Ради права дышать мы отказались от самого дорогого — каждый из нас и все мы, народ.

На восток идут длинные составы: станки и поэты, дети и архивы, лаборатории и актеры, наркоматы и телескопы. В 1914 году французское правительство было в Бордо, а парижские такси спешили навстречу марнской победе. В ноябре 1936 года правительство испанской республики уехало из Мадрида в Валенсию. Я пережил горечь этого поспешного отъезда. Но армия тогда удержала Мадрид. Она держала его и потом, два года, под бомбами и под снарядами. Не сила взяла Мадрид — измена. Москва теперь превратилась в военный лагерь: она освобождена от гражданской ответственности. Она может защищаться, как крепость. Она получила высокое право: рисковать собой. В этом значение последних событий.

Я видел защитников Москвы. Они хорошо дерутся… Земля становится вязкой, когда позади Москва, — трудно отступить на шаг. Враг напрягает все силы. За последние дни он кинул в Можайск и в Калинин новые дивизии: из Бретани, из Бордо, из Голландии. Каждый день Москва отбивает массированные налеты немецкой авиации. Много домов разрушено.

На юге немцы подходят к Ростову. Они мечтают прорваться на Кавказ. В эти солнечные дни поздней осени Гитлер торопится. И тихо-тихо в Европе. Только чешские герои и пятьдесят нантских заложников пали на бранном поле рядом с защитниками Москвы…

Я пережил исход из Парижа. Тогда из Франции уходила душа. Отчаянье французской армии, горе десяти миллионов беженцев могли бы родить сопротивление. Они родили равнодушие и старческий лепет Петэна. Неужели Гитлер надеется найти в России Лаваля? Вздорная мечта. У нас есть злые старички, у нас нет Петэнов. И воры у нас есть, но нет у нас Лавалей. Россия, вспугнутая с места, Россия, пошедшая по дорогам, страшнее России оседлой. Горе нашего народа обратится на врага.

Я ничего не хочу прикрашивать. Русские никогда не отличались аккуратностью и методичностью немцев. Но вот в эти грозные часы наши скорее бесшабашные, скорее беспечные люди сжимаются, закаляются.