Виктор Гюго - Том 14. Критические статьи, очерки, письма

• Название: Том 14. Критические статьи, очерки, письма
• Автор: Виктор Гюго
• Жанр: Критика

В четырнадцатый том Собрания сочинений вошли критические статьи, очерки и письма Виктора Гюго, написанные им в различные годы его творчества.

---

На бульваре Тампль закрываются кафе. Цирк «Олимпия» тоже закрылся. Театр «Гетэ» держится стойко, спектакль не отменен.

С каждым шагом я замечаю, что гуляющих все прибывает. Много женщин и детей. Проходят три барабанщика национальной гвардии — старые солдаты. Они с сосредоточенным видом бьют сбор. По-праздничному пышным снопом струй забил фонтан Шато д'О. Позади него, там, где спуск, помещается мэрия пятого округа. Главный вход и массивная решетка перед ним наглухо закрыты. Во входной двери я замечаю небольшие бойницы. У Порт-Сен-Мартен — ничего необычного, кроме толпы народа; люди мирно прохаживаются среди пехотных и кавалерийских частей, размещенных между Порт-Сен-Мартен и Порт-Сен-Дени. Касса театра Порт-Сен-Мартен закрывается. Снимают афиши, я читаю на них: «Мария Тюдор».

Омнибусы ходят. На всем пути я не слышал ни одного выстрела; только шум толпы и грохот экипажей.

Я возвращаюсь в квартал Маре. На улице Вьей-дю-Тампль перепуганные кумушки судачат у дверей домов. Вот подробности событий. Восстание прокатилось по этому кварталу. Около трех часов пополудни двести — триста плохо вооруженных молодых людей внезапно окружили мэрию седьмого округа, разоружили часовых и забрали у них ружья. Оттуда они побежали к городской ратуше и там проделали то же самое. Войдя в кордегардию, они радостно обняли офицера. После захвата ратуши перед ними встал вопрос — что же с ней делать? И они ушли. Захвати они Францию, не оказались бы они в таком же затруднении? Среди них много подростков четырнадцати — пятнадцати лет. Некоторые не умеют зарядить свое ружье, другие не в силах его нести. На улице Паради один из них, выстрелив, так и сел наземь. Двух барабанщиков, убитых во главе их колонн, перенесли в королевскую типографию, главный вход которой закрыт. Сейчас строят баррикады на улице Катрефиз и на углах смежных с ней узеньких улиц Бретани, Турен, Пуату; кучки людей настороженно прислушиваются к каждому звуку. Мимо меня, тревожно озираясь, проходит гренадер национальной гвардии в мундире, с ружьем за плечами.

Семь часов вечера. С моего балкона на площади Руаяль слышны частые ружейные залпы.

Восемь часов вечера. Я иду бульварами к церкви Мадлен. Бульвары запружены пехотой и конницей. Во главе каждого патруля идут несколько национальных гвардейцев. Гуляющие невольно смешиваются с войсками. Время от времени кордоны солдат, расставленные на некотором расстоянии друг от друга, вежливо переправляют толпу с одной стороны бульвара на другую. В театре «Водевиль» идет спектакль.

Час пополуночи. Бульвары опустели. Остались только войска, расположившиеся бивуаками в равных промежутках. Обратно я пошел извилистыми переулками квартала Маре. Всюду зловещая, немая тишина. На улице Вьей-дю-Тампль темно, как в печи. Там разбиты все фонари.

Площадь Руаяль превращена в военный лагерь. Перед мэрией разложены четыре больших костра; солдаты болтают и смеются, сидя вокруг них на своих ранцах. На фоне огней резко выделяются черные силуэты одних, отливают пурпуром лица других. Над пылающими кострами весело колышется майская листва деревьев, зеленая и свежая.

Мне нужно было опустить письмо в почтовый ящик. Я проявил в этом деле некоторую осторожность: ведь бравым национальным гвардейцам все внушает подозрение. Мне вспомнилось, как во время апрельского восстания 1834 года я шел мимо поста национальной гвардии, держа в руках томик сочинений герцога де Сен-Симона. Меня тотчас объявили сен-симонистом и едва не растерзали.

В ту минуту, когда я подходил к своему дому, эскадрон гусар, весь день простоявший наготове во дворе мэрии, галопом пронесся мимо меня к улице Сент-Антуан. Подымаясь по лестнице, я слышал, как вдали затихал конский топот.

Понедельник, 13 мая, 8 часов утра

К линейным войскам, стоящим лагерем на площади Руаяль, прибавилось еще несколько рот национальной гвардии; среди них расхаживает множество блузников; национальные гвардейцы и блузники озабоченно разглядывают друг друга. С улицы Па-де-ла-Мюль выезжает омнибус. Его заставляют повернуть обратно. Только что мой полотер, опершись на свою щетку, в раздумье сказал мне: «На чью сторону мне стать?» Помолчав, он прибавил: «Какое гнусное правительство! Мне следует от них тридцать франков, и я никак не могу их выцарапать».

Бьют сбор.

За завтраком я читаю газеты. Входит г-н Люфло. Вчера вечером он побывал в Тюильри. Обычный воскресный прием состоялся; у короля был усталый вид, у королевы — грустный. Затем г-н Люфло отправился бродить по городу. На улице Гранд-Юрлер он видел лежавшего на земле убитого рабочего в праздничной одежде; пуля попала ему в лоб. Уже смеркалось. Возле убитого горела свеча. На пальцах у него были кольца, в жилетном кармане — часы, с которых свешивалась куча брелоков.

Вчера, в четвертом часу дня, при первых выстрелах король вызвал маршала Сульта и сказал ему: «Маршал, вода становится мутной; надо выудить новых министров».

Час спустя, маршал явился к королю и, потирая руки, сказал со своим южным акцентом: «На этот раз, ваше величество, я думаю, наше дело выгорит!»

Действительно, сегодня утром в «Монитер» сообщение о новом министерстве.

Полдень. Выхожу из дому. С улицы Сен-Луи доносится ружейная пальба. Площадь Руаяль очистили от блузников, и сейчас туда пропускают только тех, кто там живет. Восставшие заняли улицу Сен-Луи. Опасаются, как бы они не проникли поодиночке на площадь Руаяль и не вздумали, укрывшись за колоннами аркад, обстреливать войска.

Двести двенадцать лет, два месяца и два дня тому назад Беврон, Бюсси д'Амбуаз и Бюке, с одной стороны, Бутвиль, Дешапель и Лаберт — с другой, среди бела дня, в этот же час, на этой же площади Руаяль дрались шпагами и кинжалами не на жизнь, а на смерть. Пьеру Корнелю был тогда двадцать один год.

Я слышу, как национальный гвардеец сетует на то, что так бессмысленно разрушили решетку, обломки которой еще валяются на мостовой. Другой национальный гвардеец говорит: «А я республиканец; это естественно, ведь я швейцарец».

Улицы вокруг площади Руаяль безлюдны. Перестрелка продолжается, очень частая, очень близкая.

На улице Сен-Жиль, у дома, где в 1784 году жила графиня Ламотт-Валуа, столь известная по «делу ожерелья», муниципальный страж преграждает мне путь.

В обход, переулком Дуз-Порт, я пробираюсь на улицу Сен-Луи. Она имеет странный вид. В одном конце ее рота солдат, развернувшись во всю ширину улицы, медленно шагает вперед с ружьями наперевес. Я попадаю в толпу людей, бегущих врассыпную. Только что на углу переулка Дуз-Порт убили какого-то молодого человека.

Дальше идти невозможно. Я поворачиваю обратно к бульвару. На углу улицы Арле — кордон национальной гвардии. Один из солдат, с голубой ленточкой за июльские дни, грубо останавливает меня: «Прохода нет!» Вдруг его голос смягчается: «Право, сударь, я вам не советую идти в ту сторону». Смотрю — это мой полотер.

Не считаясь с запретом, я дохожу до улицы Сен-Клод. Свернув туда, я вижу, что все прохожие ускоряют шаг. На противоположном конце улицы, у церкви, появился отряд пехоты. Вот две старухи: одна из них тащит на себе тюфяк и поминутно вскрикивает от ужаса. Иду дальше. Солдаты загородили конец улицы. Мимо меня опрометью бегут несколько молодых парней в блузах. Вдруг солдаты берут ружья на изготовку и целятся. Я едва успеваю броситься за тумбу, чтобы укрыть хотя бы ноги. Я попадаю под обстрел. Никто не ранен. Я иду навстречу солдатам, махая шляпой, чтобы они не возобновили огонь. Приближаюсь вплотную — ряды раздаются. Прохожу, но мы не обмениваемся ни единым словом.

Улица Сен-Луи безлюдна; такой вид улицы имеют летом, часа в четыре утра. Лавки заперты, окна закрыты, нигде ни живой души, яркий солнечный свет. На улице Руа-Доре соседи переговариваются, стоя у дверей. По улице Сен-Жан-Сен-Франсуа скачут две лошади, вероятно выпряженные из какой-нибудь повозки, взятой для сооружения баррикады; за лошадьми бежит растерянный возчик. В конце улицы Сент-Анастаз, по-видимому, стоят в засаде значительные силы национальной гвардии и линейных войск. Я расспрашиваю окружающих. С полчаса назад сюда пришли семь-восемь молодых рабочих, волочивших ружья, которые они не умели толком зарядить. Все юнцы лет по четырнадцать — пятнадцать. На глазах у жителей соседних домов и прохожих, внимательно следивших за их действиями, они молча приготовили свое оружие и захватили какой-то дом, где оказались только старуха и ребенок. Там они подверглись осаде, длившейся всего несколько минут. Выстрелы, от которых я укрылся, предназначались для тех из них, кто пустился бежать по улице Сен-Клод.

Все лавки заперты; открыт только кабачок, где пили вино участники восстания, а теперь — пьют национальные гвардейцы.