Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)

• Название: История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2)
• Автор: Уильям Теккерей
• Жанр: Классическая проза

В настоящий том входит вторая книга известного романа У.Теккерея "Пенденнис". Это, несомненно, один из лучших английских романов XIX века. Он привлекает глубоким знанием жизни и человеческой природы, мягким юмором и иронией, интересно нарисованными картинами английской действительности. Перевод с английского и комментарии М.Лорие.

---

— Возможно, дорогая леди Клеверинг, что мною руководили корыстные побуждения, — сказал он. — Всеми нами руководят корыстные побуждения, а я, не скрою, мечтал устроить брак между вашей дочерью и моим племянником.

Леди Клеверинг, возможно, удивило, что майору вздумалось породниться с ее семейством, однако же она ответила, что готова хоть сейчас дать согласие.

Но тут майор заговорил более откровенно.

— Дорогая моя, у моего мальчика всего пятьсот фунтов годового дохода, и десять тысяч, взятые за женой, мало ему помогут. Мы, не взыщите, можем найти и получше; он малый не глупый и осторожный; он теперь остепенился, способности у него — лучше некуда, и честолюбие есть, так что брак для него — это прежде всего средство улучшить свое положение в обществе. Если бы вы и сэр Фрэнсис захотели — а сэр Фрэнсис, поверьте, ни в чем вам не откажет, — вы могли бы помочь Артуру выдвинуться и показать, на что он способен. Зачем Клеверингу это место в парламенте? Ведь он и на заседаниях-то почти не показывается. А мой мальчик — так мне говорили люди, знавшие его в Оксбридже, — прославился там как оратор, ей-богу! Стоит только вдеть ему ногу в стремя и подсадить его, и он, я в том не сомневаюсь, отличится в любом бою. Я его проверял и, думается, хорошо его знаю. Продвигаться вперед не спеша, достигнуть цели только на склоне дней, как то сплошь и рядом бывает с юристами, — для этого он слишком ленив, беспечен, неустойчив. Но дайте ему первый толчок и возможность выбрать себе друзей — и, верьте моему слову, он составит себе имя, которым будут гордиться его сыновья. Для человека его склада я не вижу иной возможности parvenir [40], кроме разумной женитьбы — не на бесприданнице, с которой он вею жизнь будет прозябать на полторы тысячи в год, а на девушке, которой он может быть полезен, как она будет полезна ему, которой он может дать имя и видное положение в обмен за те преимущества, что она даст ему. И вам интереснее иметь зятя с весом, чем без конца держать мужа в парламенте, где от него никакого проку ни ему самому, ни другим. Теперь вам понятно, почему я принимаю в вас такое участие и предлагаю вам сделку, выгодную, как мне кажется, для обеих сторон.

— Вы же знаете, я и сейчас смотрю на Артура почти как на члена семьи, — сказала добрая бегум. — Он бывает у нас запросто. А я чем больше думаю о его покойной матери, тем больше понимаю, какая это была редкостная женщина, а уж ко мне-то никто не был добрее. Я даже заплакала, как узнала, что она скончалась, и траур бы надела, да только мне черное не к лицу. Мать-то, я знаю, мечтала женить его на Лоре. Ее вот и старая леди Рокминстер как родную любит, да оно и понятно — она хорошая девушка, лучше моей дочки. Я их обеих знаю. От моей Бетси… фу ты, Бланш… я мало вижу радости. Лучше Пену жениться на Лоре.

— Жениться от пятиста фунтов в год? Да вы с ума сошли, милейшая, — возразил майор Пенденнис. — Вы обдумайте то, что я вам сказал. Насчет своего злосчастного супруга ничего не предпринимайте, не посоветовавшись со мною; и помните, что старый Пенденнис всегда вам друг.

Незадолго до того у майора состоялся примерно такой же разговор с мисс Амори. Он разъяснял ей все преимущества задуманного им союза, высказал свое твердое убеждение, что лучшая, можно сказать, единственная прочная основа для брака — это взаимная выгода.

— Вы только посмотрите на все эти браки по любви, милая мисс Амори! Те, кто женился по любви, потом больше всего ссорятся, это уж известно; и если девушка сбежала с Джеком в Гретна-Грин, можно не сомневаться, что через некоторое время она сбежит с Томом в Швейцарию. Для вступающих в брак самое главное — договориться о взаимной поддержке. Она имеет средства, он их обращает на пользу. Жена моего мальчика подводит лошадь, а Пен скачет вперед и выигрывает приз. Вот это я называю разумным браком. Таким супругам есть о чем поговорить при встрече. А если единственный предмет разговора — это чувства, то будь вашим собеседником хоть сам Амур, — будь Бланш и Пен Амуром и Психеей, — они заскучают после первых же нескольких вечеров.

Что до мисс Амори, то она, за неимением лучшего, была согласна и на Пена. И разве девиц, подобных ей, так уж мало? И многие ли браки по любви оказывались счастливыми и прочными? Много ли фирм, учрежденных на чувствах, не кончают банкротством? Часто ли героическая страсть не вырождается в жалкое равнодушие, не терпит позорного поражения?

Такого рода философские взгляды майор упорно старался внушить и Пену, а Пен по складу своего ума умел видеть обе стороны вопроса и, отдавая должное чувствам, совершенно непостижимым для нашего милого майора, в то же время принимал в расчет и практическую жизнь и умел — или думал, что умеет, — к ней приспосабливаться. Так случилось, что в первую весну после смерти матери он находился под сильным влиянием дядюшкиных советов, стал своим человеком в доме леди Клеверинг и, еще не сделав предложения мисс Амори, в какой-то мере получил ее согласие: не будучи обрученным, считался почти женихом. Молодые люди держались между собой скорее по-приятельски, нежели как влюбленные, встречались и расставались одинаково беспечально. "Неужели я тот же человек, — думал Пенденнис, — который восемь лет назад испытал большую страсть, а в прошлом году сходил с ума по Бризеиде!"

Да, это был тот же Пенденнис, но Время принесло ему, как и всем нам, свои обычные дары, утешения, поправки. В сущности, мы меняемся очень мало. Когда мы говорим, что какой-нибудь человек уже не тот, каким мы его помним в молодости, и отмечаем в наших друзьях перемены (разумеется, к худшему), мы, возможно, забываем о том, что новые обстоятельства только выявляют ранее скрытые недостатки или достоинства, а не создают их. Сегодняшняя себялюбивая леность и равнодушие — следствие вчерашней себялюбивой страстности; высокомерие и усталость, восклицающие vanitas vanitatum [41], - всего лишь угасание больного аппетита, пресыщенного удовольствиями; наглость удачливого parvenu [42] — естественный венец отчаянной борьбы за существование. Наши внутренние перемены, подобно седине и морщинам, лишь отражают предначертанный рост и распад всего, что смертно: белоснежные пряди были когда-то черными кудрями; вялая тучность несколько лет назад была пышущим, румяным здоровьем; спокойная усталость, беззлобная, безропотная, во всем изверившаяся, была честолюбием, неуемным и пылким, и лишь после многих битв и поражений обернулась покоем и покорностью судьбе. Счастлив тот, кто способен великодушно принимать ее удары и протянуть победительнице свой сломанный меч мужественно и смиренно! Друг читатель! Не объемлет ли тебя ужас, когда, взяв книгу, чтобы развлечься, ты откладываешь ее, чтобы подумать, — не объемлет ли тебя ужас при мысли, что ты, который уже пережил свой успех или падение, уже занял высокое место над толпой или безнадежно затерялся в толпе, — который прошел через горнило тебе одному ведомых неудач, успехов, преступлений, раскаяния — сколько раз любил и разлюбил, плакал и снова смеялся, — что ты — тот же, кого ты помнишь ребенком, еще не пустившимся в плавание по жизни? Рейс был счастливым, корабль входит в порт, палят пушки и народ ликует — а удачливый капитан раскланивается, стоя у борта, но под звездой на его груди притаилась забота, о которой никто не знает; а не то — ты потерпел крушение и, привязав себя к обломку мачты, ждешь гибели в открытом море. И, скорее всего, погибающий и торжествующий одинаково вспоминают родной дом и пору детства, — одинокий на утлом плоту, что вот-вот захлестнет волнами; одинокий среди рукоплещущей толпы.

Глава LX Разговоры

В этот раз добрая бегум так разгневалась на двуличие и безрассудство своего супруга, что сперва наотрез отказалась помочь ему заплатить долг чести и заявила, что разъедется с ним и пусть сам, как знает, расплачивается за свое неисправимое слабоволие и мотовство. После рокового проигрыша на дерби этот незадачливый игрок был в таком состоянии духа, что старался никому не попадаться на глаза — ни своим приятелям по скачкам, ибо трепетал, что ему нечем будет заплатить им долги, ни жене, своему многострадальному банкиру, ибо не без оснований сомневался, позволено ли ему будет снова получить ссуду. Когда наутро леди Клеверинг спросила, дома ли сэр Фрэнсис, ей отвечали, что он дома не ночевал, но присылал человека с запиской к своему лакею и велел передать подателю почту и кое-что из платья. Стронг был уверен, что он не сегодня-завтра даст о себе знать, и действительно получил письмо с настоятельной просьбой приехать к своему убитому горем другу Ф. К. в гостиницу Шорта, что в Блекфрайерс, и спросить там мистера Фрэнсиса.

Так уж по-особенному был устроен этот баронет, что врал даже когда в этом не было нужды, и каждую новую схватку с судьбой начинал с того, что удирал и скрывался. Коридорный из заведения мистера Шорта, который носил письмо Клеверинга на Гровнер-Плейс и доставил оттуда чемодан, мигом смекнул, кто владелец этого чемодана, и сообщил об этом лакею, накрывавшему стол к завтраку, а тот принес эту новость в людскую, а оттуда ее передали миссис Боннер, экономке и доверенной горничной леди Клеверинг, а та сообщила ее самой миледи. Так все до одного обитатели дома на Гровнер-Плейс узнали, что сэр Фрэнсис, под фамилией Фрэнсис, скрывается в трактире на Блекфрайерс-роуд. И кучер сэра Фрэнсиса рассказал об этом кучерам других джентльменов, а те сообщили эту новость своим господам и в близлежащие конюшни Тэттерсола, где сразу же поползли зловещие слухи, что сэр Фрэнсис Клеверинг собирается совершить поездку по странам Леванта.