Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

• Название: К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.
• Автор: Георгий Чиж
• Жанр: Путешествия и география

---

Консепсия молча берет у отца подзорную трубу, и долго она дрожит в ее нервных, далеко вперед вытянутых руках. И вдруг горизонт заволакивается не то туманом, не то появившейся на глазах влагой.

– Ты устала смотреть, дитя, – приходит к ней на по­мощь, отнимая трубку и нежно обнимая, отец и видит, как две крупные слезинки падают на землю: «Нет, не любит...»

Резанов, тоже с трубкой в руке, – на капитанском мо­стике, рядом с Хвостовым. Он видит на далеком берегу хо­рошо освещенную группу лиц и Консепсию, но трубка не дро­жит в его руке и глаза не заволакиваются туманом.

Случайно брошенный в сторону Хвостова взгляд застав­ляет присмотреться к нему пристальнее: тот же, как в дале­ком прошедшем, точно камея, тонкий энергичный профиль и вместе с тем что-то новое, бодрое.

– Николай Александрович, а как ваше с Давыдовым ухаживание? – с игривой ноткой в голосе спрашивает он.

– Великолепно! – отвечает Хвостов. – Мы не теряли времени даром, Николай Петрович, и, носясь верхом по горам и долам с сестрами да на охотах с братом, многое успели высмотреть.

– Да ну? – удивился Резанов. – Например?

– Извольте: испанцы здесь слабее, чем мы у себя на островах, в десять раз. Индейцы-туземцы ненавидят франци­сканских патеров до глубины души, они считают себя хозяе­вами своей земли и мечтают о чьей-нибудь поддержке против ига испанцев. А самое главное, плодороднейшие земли вплоть до самого Сан-Франциско беспрепятственно могут быть за­няты без сопротивления хоть сейчас. Об этом Давыдов гото­вит доклад.

–Ха-ха-ха! – смеется Резанов. – А мне и невдомек, что вы политикой занимались!

– Доклад о военном положении, Николай Петрович, у ме­ня готов, – серьезно говорит Давыдов.

– А я устал, Николай Александрович, смертельно устал, – говорит Резанов после долгого молчания и, переда­вая трубку Хвостову, спускается в каюту. Там он садится в мягкое кресло, в сладком изнеможении закрывает глаза и мысленно созерцает только что виденную, такую красивую в лучах заходящего солнца группу.

Думает он и о поразившей его перемене в Хвостове. «Не­ужели воскрес? Поскорей надо дать ему новое дело».

Уже на следующий день Резанов принялся за работу.

«Опыт торговли с Калифорнией, – писал он графу Ру­мянцеву, – доказывает, что каждогодне может она произво­диться по малой мере на миллион рублей.

Ежели б ранее мыслило правительство о сей части света, ежели б уважало ее, как должно, ежели б беспрерывно сле­довало прозорливым видам Петра Великого, при малых тогдашних способах Берингову экспедицию для чего-нибудь начертавшего, то утвердительно сказать можно, что Новая Калифорния никогда б не была гишпанскою принадлеж­ностью, ибо с 1760 года только обратили они внимание свое и предприимчивостью одних миссионеров сей лучший кряж земли навсегда себе упрочили. Теперь остается еще не заня­тый интервал, столь же выгодный и весьма нужный нам, и ежели и его пропустим, то что скажет потомство?

Предполагать должно, что гишпанцы, как ни фанатики, не полезут далее, и сколь ни отдалял я от них подозрение на нас, но едва ли правительство их поверит ласковым словам моим.

Часто беседовал я о гишпанских делах в Америке с калифорнским губернатором. Они похожи на наши.

«Я получил от своих приятелей из Мадрита сведения о том, – говорил он, – как ругали там Калифорнию мини­стры: «Уж эта Калифорния, проклятая земля, от которой ничего нет, кроме хлопот и убытка!» Как будто я виною был бесполезных в ней учреждений. И это в то время, когда тор­говля получила великое покровительство и класс людей, в ней упражняющихся, до того ныне уважен, что король, вопреки дворянских прав, дал многим достоинства маркизов, чего в Гишпании никогда не бывало».

«Скажите, – спросил я, – что стоит в год содержание Калифорнии?»

«Не менее полумиллиона пиастров».

«А доходы с нее?»

«Ни реала. Король содержит гарнизоны и военные суда, да миссии он обязан давать на созидание и укрепление церк­вей, ибо весь предмет его есть – распространять истинную веру, и потому, как защитник веры, жертвует он религии все­ми своими выгодами».

Я много сему смеялся.

Теперь перейду к исповеди частных приключений моих. Не смейтесь, ваше сиятельство, но никогда бы миссия моя не была бы столь успешной, если бы не помощь прекрасного пола.

В доме коменданта де Аргуелло две дочери, из которых одна, по заслугам, слывет первою красавицей в Калифорний. Я представлял ей климат российский посуровее, но притом во всем изобилии, она готова была жить в нем. Я предложил ей руку и получил согласие.

Предложение мое сразило воспитанных в фанатизме ее родителей, разность религий и впереди разлука с дочерью были для них громовым ударом. Они прибегнули к миссио­нерам, а те не знали, как решиться, возили бедную мою кра­савицу в церковь, исповедали ее, убеждали к отказу, но ре­шимость ее, наконец, всех успокоила. Святые отцы оставили дело разрешению римского престола».

Так писал Резанов. Многие из его предложений были осу­ществимы.

Нерадостными новостями встретил его Баранов. За время плавания в Калифорнию на Кадьяке скорбут унес семнадцать человек русских и много туземцев, в Ново-Архангельске шестьдесят человек были при смерти.

К концу марта, однако, подошла ранняя сельдь, и люди стали оживать, а к прибытию Резанова осталось больных всего одиннадцать человек.

В октябре захвачен был колошами Якутат. Опять вспых­нули волнения среди чугачей, медновцев и кенайцев.

В проливах гуляли и обторговывали русских целых четыре бостонских судна, да столько же ожидалось.

«Когда же избавимся мы от гостей сих и как, ежели не будем помышлять о прочном устроении флотилии нашей? – взывал Резанов в своих письмах в Петербург. – Я писал, почему считаю бесполезным входить в какие бы то ни было переговоры с правительством американских штатов о берегах здешних. Усилите край здешний, они сами по себе оставят их...»

Но все эти вопли оставались без ответа.

13. В ОБРАТНЫЙ ПУТЬ

Суета на «Неве» из-за отплытия с Кадьяка началась 14 июня 1805 года. В кубрике оживление: матросы дружно вдруг заговорили о родине, как о чем-то близком, – вот-вот увидишь ее собственными глазами, вдохнешь острый парной запах родной деревни.

Команда «Невы» отдохнула, отъелась, настроение бодрое, ноги сами носят. В последние дни стоянки на Кадьяке капи­тан стал как-то снисходительнее – делал вид, что не заме­чает, как матросы таскали на корабль выменянные у тузем­цев, а может, и купленные и даже, может быть, выигранные в азартные игры шкурки и разные интересные местные из­делия...

Вдали показался величественный Эчком. За ним Ново-Архангельск, на фоне темно-зеленой хвои двадцатисажен­ных елей, лиственницы, пихты и американского кипариса – ярко-зеленая листва дикой яблони. Еще дальше – заволочен­ные синей дымкой высокие горы.

Все потрясены; как в сказке, перед изумленными взорами широким полукругом раскинулся новый город. У воды, отра­жаясь в ней, громадное здание с двумя башнями по бокам. Это казарма гарнизона. Дальше внушительный корпус для лавок и материального склада. Пристань с громадным сара­ем и двухэтажным, обращенным к морю вторым складом, дом для служащих, эллинг с кузницами. По правую сторо­ну – еще дом, кухня, баня.

Удивлению прибывших нет границ, когда Баранов пока­зывает свое хозяйство. Восемь домов – это и так всем видно, но, оказывается, кругом разведены и щеголяют густой зе­ленью овощей пятнадцать огородов...

– Юрий Федорович, прошу обратить особое внимание на то, к чему вы сами щедро руку приложили, – говорит Баранов и ведет к скотному двору.

Какое богатство: четыре коровы, две телки, три быка, овца и баран, три козы, свиньи, куры...

– Да вы североамериканский крез, Александр Андре­евич, – смеется Лисянский, – а кроме того, маг и волшеб­ник. А сами-то где живете?

– Я? А так... Я еще не вполне устроился, – смущенно бормочет главный правитель Русской Америки. – Потом по­кажу, а теперь пойдемте обедать.

Проходят мимо нескольких колошских юрт. Здесь жи­вут немногие не устроенные еще каюры и кадьякские аме­риканцы.

– Вот еще не успел... но к осени устроим и этих... – как бы извиняясь, говорит Баранов.

– А это что? – спрашивает Лисянский, указывая на до­щатый, наскоро сшитый сарайчик с одним слюдяным окошком у самой земли.

– Здесь пока я... – сконфуженно говорит Баранов и ста­рается заслонить собой вход.

Но гости бесцеремонны и, главное, на Кадьяке наслы­шались легенд о Баранове, которого знают хорошо не только побережье Северной Америки, но даже Калифорния, Санд­вичевы острова и капитаны судов всего мира.

Входят...

«Пять аршин на шесть, – мысленно определяет Лисян­ский, осматриваясь, – высота до потолка около четырех...»

На покрытой густой плесенью деревянной стене – отсы­ревшая одежда, на кое-как подвешенной полке – книги, на деревянном некрашеном столике – бумаги и вместо лампы ситхинский «чадук». В углу – постель из набитого мхом тюфяка и такой же подушки. На простыне лежит, видимо вместо одеяла, дорожный суконный плащ. Весь угол комнаты в воде, которая доходит до половины обеих ножек косо стоящей койки.