Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

• Название: К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.
• Автор: Георгий Чиж
• Жанр: Путешествия и география

---

«Юго-восточная мель, на которую сел корабль наш, назвал я Невскою, – записал он у себя в дневнике, – острову, по настоянию моих подчиненных, дал имя Лисянского, а громадную мель около острова назвал Крузенштерновой...»

В конце ноября в португальской колонии Макао встрети­лись с «Надеждой». До двадцатых чисел января 1806 года были вынуждены заниматься «расторжкой» – сбывали меха, коими набиты были трюмы «Невы». Только в последний день января при свежем попутном ветре оба корабля благополучно вышли из залива Макао. В Индийском океане разминулись. И хотя было условленно о встрече на острове Святой Елены – не встретились. Поговаривали, что Лисянского тяготила опека Крузенштерна и он, пользуясь быстроходностью своей «Невы», улизнул. Потом, в Петербурге уже, узнали, что Лисянский впервые в истории парусного флота проделал огромный путь от Кантона до Портсмута безостановочно...

* * *

На прощальном обеде в честь экипажа «Надежды» у гу­бернатора острова Святой Елены много говорилось о войне, начавшейся между Францией и Англией в союзе с Россией, о французских военных кораблях, крейсировавших вдоль за­падных берегов Европы и Африки... «Удастся ли пройти в Балтику?» – с тревогой раздумывал Крузенштерн.

Пасмурный и недовольный собою, бродил он по кораблю, не находя себе места. «Вот когда надо было держаться во что бы то ни стало вместе», – думал он, и досада на Лисянского не оставляла его ни на минуту.

Было еще и другое, беспокоившее Крузенштерна обсто­ятельство: стремясь поскорее закончить кругосветное плава­ние, он пренебрег выполнением некоторых важных государственных заданий. Так, незаконченным оставлено было обсле­дование Сахалина, брошено важнейшее для России обсле­дование устья Амура...

14. ПОСЛЕДНЯЯ ДОРОГА

Резанов все еще оставался в Ново-Архангельске. Резуль­таты Калифорнийской экспедиции и добытые в Сан-Франциско сведения радовали его. Правда, Калифорния не покрывала японской неудачи, но зато разрешала к обоюдной выгоде вопрос снабжения островов хлебом. Кроме того, теперь можно было с достаточным основанием судить о необходимых меро­приятиях для дальнейшего устроения и усиления русских владений в Северной Америке. А если к этому прибавить пред­полагавшуюся на обратном пути домой хотя бы летучую ревизию Сибирского генерал-губернаторства, то Резанов мог считать изложенные в его инструкции поручения выполнен­ными.

Чем дальше отходила японская неудача, тем хладнокров­нее и спокойнее Резанов подвергал неоднократной проверке случившееся. Стало совершенно ясно, что причиной провала вовсе не являлись какие-либо допущенные им промахи, а об­стоятельства, которых ни предвидеть, ни тем более устранить со стороны никто не мог, – они таились глубоко в недрах внутриполитической жизни самой Японии.

Резанов раздумывал: что предпочесть – немедленное воз­вращение в Петербург, чтобы там добиться осуществления ряда необходимых мероприятий, или задержаться в Ситхе для проведения намеченных им реформ?

Мысленно он прикидывал время, ориентируясь когда-то предположенными сроками обследования Сахалина и устья Амура и встречи кораблей в Кантоне. Выходило так, что только к средине 1807 года «Надежда» и «Нева» могут до­браться до Петербурга... Проходило лето 1806 года – значит, необходимо было торопиться.

Он случайно взглянул на бухту: новенькие, только недавно спущенные со стапелей «Тендер» и «Авось» лениво покачи­вались на воде вместе с «Юноной». Они уже успели совер­шить несколько коротких рейсов по промыслам, чтобы пока­зать всем растущую мощь русских. Воинственное настроение соседних племен, однако, путало карты: суда нужны были в Ситхе.

«Пора, однако, подвести итоги и принять окончательное решение...» – пришел к заключению Резанов. Снова нача­лись частые и длительные беседы с Барановым, в которых иногда принимали участие и Хвостов с Давыдовым.

– Я считаю, – говорил Резанов, – что вам, Александр Андреевич, предстоит выполнить две главные задачи, а имен­но: оставив на время продвижение на север и северо-восток, где нам пока никто и ничто не угрожает, решительно устре­миться на юг, к устью Колумбии или еще дальше – в Кали­форнию, и обосноваться где-нибудь вблизи Сан-Франциско. Надо обласкать независимых индейцев, обещать им всяческую поддержку против посягательств на их независимость со сто­роны гишпанцев, приобрести у них за деньги небольшой клочок земли для постройки крепости и взять для обработки в аренду незанятые места – на первое время столько, чтобы можно было прокормить население наших островов. Потом, не откладывая, вы приступите к заселению интервала между новым нашим заселением и островами возможно более ши­рокой полосой внутрь материка. Тут необходимо действовать примером, показом: миролюбивым отношением к туземцам, трудолюбием и, что очень важно, собственным процветанием.

– Попробуем, Николай Петрович, и, полагаю, сделаем, – сказал Баранов. – Даст бог, выйдет... А вот мужиков скоро не народишь.

– Да за мужиками, Александр Андреевич, дело не станет, не беспокойтесь – переселим... Чем, к примеру, плохи земле­робы из Малороссии? В Калифорнии климат, что под твоей Полтавой или Хоролом, и земля изобильная, плодородная, хотя и не чернозем... А добровольцы найдутся – народ смелый, с ухваткой, подымаются с места легко. Надо только обеспечить переселенцев избами, скотом, лошадьми. Да и Гишпания подсобит, ежели тонко провести дельце, – об этом мы в Питере позаботимся...

– Тогда легче будет, Николай Петрович, и с сандвичевскими королями, что дружбу предлагают, торговлишку заве­сти... Корабликов эдак бы пяток в год с разным добром из Санкт-Петербурга. Вот бы ахнули кругом! – И засмеялся Баранов, и глаза его заискрились от удовольствия.

– Ну вот, – с облегчением сказал Резанов, поощренный поддержкой Баранова, – теперь снова и снова поговорим о моряцкой вольнице... Что, ежели, например, вам в помощ­ники, с непосредственным вам подчинением конечно, подки­нуть молодого, предприимчивого и смелого капитана флота, чтобы морским делом ведал, а?

– Это было бы неплохо, – одобрил Хвостов. – Тогда, кроме условий контракта, с которым военные моряки не счи­таются, действовала бы военная субординация... Вот только подходящего человека из здешних моряков я не вижу.

– Не видите, – усмехнулся Резанов, – а я вижу!

Он выразительно посмотрел на Хвостова. Тот густо по­краснел.

– Через каких-нибудь пять лет здесь создалась бы своя крепкая флотилия, – продолжал Резанов, – должное число людей и достаток. Можно было бы тогда заняться как сле­дует не только севером, но и Курилами... А теперь пора нам с вами, господа офицеры, в путь-дорогу... А что, – вдруг ве­село закончил он, – если бы на прощание я предложил завт­ра нам вчетвером прогуляться пикничком на ту сторону бухты?

Необычность предложения поразила Баранова Он с не­скрываемым удивлением уставился на Резанова: не ослышал­ся ли?

На следующий день, около полудня, самый легкий и бы­строходный ситхинский ял, выгребая вдоль берега к выходу из гавани, вошел в крохотный, хорошо укрытый зеленью заливчик и причалил к берегу. Гребцы перенесли на сухую по­лянку брезент, посуду и закуски и, по приказанию Резанова, удалились. Резанов был задумчив и молчалив, у спутников нарастало недоумение и любопытство.

Как гостеприимный хозяин, не позволяя себе помогать, он наполнил стаканчики, разложил по тарелкам закуски и пред­ложил тост за здоровье Александра Андреевича – «исключительного правителя и человека, предоставленного самому себе благодаря попустительству плохо знающего положение вещей Петербурга».

– Я поставил себе первейшей целью, дорогой Александр Андреевич, положить этому конец, – сказал он, – и хочу вам торжественно об этом заявить.

Баранов был растроган и, расплескивая от волнения вино, провозгласил тост за здоровье Николая Петровича, «не ща­дящего сил и здоровья для блага далекого края».

– У нас в Петербурге, – сказал Резанов, – до сих пор представляют себе, что наша Российско-Американская ком­пания – дело предпринимательское, промышленное и тор­говое, и только. Лишь очень немногие понимают, что это не так, что наше укрепление здесь и расширение есть первейшая государственная задача.

– В вашем лице, – обратился он к морякам, – я вижу молодое поколение, охваченное благородными чувствами, и взываю к вашей самоотверженной помощи. Я наблюдал в вас минуты слабости, – он пристально уставился на Хвостова, – но теперь я торжествую вместе с вами вашу победу, победу духа. Унижающее вас падениями прошедшее – позади, а впе­реди подвиги и слава... Вы, Гавриил Иванович, – перевел он взгляд на Давыдова, – скромно укрываетесь в тени, жертвуя собой ради святого чувства дружбы. Что может быть краше? Что может быть выше? Вы воскрешаете собой незабвенные образы героев древности Кастора и Поллукса. Хвала вам!