Ханиф Курейши - Будда из пригорода

• Название: Будда из пригорода
• Автор: Ханиф Курейши
• Жанр: Прочая детская литература

---

Джамила пыталась завербовать меня в качестве напарника для тренировок, но сегодня мне было не до того.

- Почему обязательно начинать бегать в восемь утра? - хныкал я.

- Куба победила бы, если бы поздно вставала, так? Фидель и Че не продирали глаза в два часа дня, так? У них не было времени даже побриться!

Анвар не одобрял её тренировки. Он был уверен, что на занятиях по карате и во время долгих пробежек по городу она встречается с мальчиками, и нередко шпионил за ней. Как-то бежит она по Дептфорд-Парк, и видит - Пупсик прячется в дверном проеме, из поднятого воротника торчит его волосатый нос. Когда она послала папочке воздушный поцелуй, он с раздражением отвернулся.

Вскоре после того, как его волосатому носу был послан поцелуй, не достигший цели, Анвар установил в доме телефон и часами висел на нем, закрывшись в гостиной. В остальное время телефон был заперт. Джамила пользовалась автоматом на улице. Анвар вынес тайное решение: Джамиле пора замуж.

В результате всех этих телефонных переговоров брат Анвара в Бомбее нашел Джамиле мальчика, который воспылал желанием переселиться в Лондон на правах её мужа. Правда, мальчик этот был уже далеко не мальчиком. Ему стукнуло тридцать. В качестве приданого стареющий мальчик потребовал теплое зимнее пальто от Мосс Бразерз, цветной телевизор, и, что совсем уму непостижимо, полное собрание сочинений Конан Дойла. Анвар на все согласился, но пошел к папе на консультацию. Папе страсть к Конан Дойлу показалась подозрительной.

- Такое ни один нормальный индиец читать не станет. Мальчика необходимо проверить - и немедленно!

Но Анвар проигнорировал совет. Между папой и Анваром и раньше случались трения по поводу детей. Папа страшно гордился тем, что у него два сына. Это значит, уверял он, что у мужчины "хорошее семя". А поскольку Анвар произвел только одну дочь, значит, у него "слабое семя". Папа не упускал случая подколоть Анвара.

- Ну, разумеется, потенции у тебя больше, чем на одну девчонку, но производительной способности за всю жизнь только и хватило, что на одну девчонку.

- Да пошел ты, гад! - бесился Анвар. - Это жена виновата. У неё матка сжалась, как чернослив.

Анвар объявил Джамиле о своем решении: она выходит замуж за индийца, и он приедет, получит свое пальто и жену, и будет счастлив всю оставшуюся жизнь в её мускулистых руках.

Потом Анвар снял для новобрачных квартиру по соседству.

- Большая, на двоих детей хватит, - сказал он испуганной Джамиле. Взял её за руку и добавил: - Ты будешь счастлива.

Ее мама сказала:

- Мы оба за тебя очень рады, Джамила.

- А ты ему что на это? - спросил я на ходу.

- Ой, Кремчик, я могла бы просто выйти из комнаты, и до свиданьица, только меня и видели. Обратилась бы за помощью в Совет. Или ещё куда. Жила бы у друзей, ударилась в бега. Если бы не мама. Он срывает зло на Джите. Бьет.

- Бьет? Правда?

- Да, бил, пока я не пригрозила, что отрежу ему патлы ножом для разделки мяса, если он ещё раз её тронет. Но он и без физического насилия может превратить её жизнь в сплошной кошмар. Напрактиковался за столько.

- Ну и ну, - сказал я: что ещё на это скажешь. - В конце концов, он же не может заставить тебя делать то, что ты не хочешь.

Она обернулась к нему.

- Не может!? Ты не все знаешь. Кое-о-чем я умолчала. Пошли ко мне. Пойдем, Карим, - настаивала она.

Мы зашли в их магазин с черного хода, и Джамила наскоро соорудила кебаб с чапати, на сей раз с луком и зеленым чили. Кебаб пустил коричневый сок на сырой лук. Чапати обжигал мне пальцы: смертельный номер.

- Отнеси его наверх, ладно, Карим? - попросила она.

Ее мама крикнула из-за кассы:

- Нет, Джамила, не води его туда! - и с грохотом уронила бутылку молока, до полусмерти напугав покупателя.

- А что такое, тетя Джита? - спросил я. Она чуть не плакала.

- Пойдем, - сказала Джамила.

Я уже открыл рот пошире, чтобы затолкать туда как можно больший кусок, но Джамила потащила меня наверх, а её мама кричала вслед:

- Джамила, Джамила!

Мне вдруг захотелось домой: хватит с меня семейных драм. Ибсена я мог и дома почитать, было бы желание. К тому же, с помощью Джамилы я хотел понять, как мне относиться к папе и Еве, придерживаться широких взглядов на этот вопрос, или наоборот. А ей, оказывается, совсем не до того.

На середине лестницы я почуял какой-то неприятный запах. Запах ног, грязного белья и газов, смешавшись, достиг моих чутких ноздрей. У них дома всегда была помойка, побитая мебель, захватанные двери, обои столетней давности, окурки повсюду, но никогда не воняло ничем кроме восхитительной стряпни Джиты в больших, подгоревших кастрюлях.

Анвар сидел на кровати в гостиной, хотя обычно он спит на другой кровати и в другом месте. На нем была поношенная, чуть ли не заплесневелая, куртка от пижамы, а ногти на ногах, как я заметил, сильно напоминали орехи кешью. Рот его был почему-то открыт, и он тяжело дышал, как будто долго бежал за автобусом. Он был небрит и сильно похудел с тех пор, как я его в последний раз видел. Сухие губы потрескались. Кожа пожелтела, глаза запали, вокруг них образовались синяки. Рядом с кроватью стоял грязный, ржавый горшок, полный мочи. Я никогда не видел умирающих, но был уверен, что Анвару недолго осталось. Он смотрел на мой дымящийся кебаб так, будто это был инструмент для пыток. Я стал ускоренно жевать, чтобы от него избавиться.

- Почему ты не сказала, что он нездоров? - шепотом спросил я Джамилу.

Но я видел, что дело здесь не просто в болезни, потому что к жалости в её глазах подмешивалась изрядная доля гнева. Она смотрела на своего старика, но он избегал встречаться с ней взглядом, и ко мне не обернулся, когда я вошел. А глядел он, как всегда, прямо перед собой, в экран телевизора, правда, телевизор был выключен.

- Он не болен, - сказала она.

- Не болен? - Тогда я сказал Анвару: - Здравствуйте, дядя Анвар. Как дела, босс?

Голос у него изменился, стал тонкий и слабый.

- Убери этот чертов кебаб от моего носа, - сказал он. - И эту чертову девчонку забери.

Джамила тронула меня за руку.

- Смотри.

Она присела на край кровати и склонилась к нему.

- Пожалуйста, прошу тебя, прекрати.

- Отстань! - рявкнул он. - Ты мне не дочь. Я не знаю, кто ты такая!

- Ради бога, перестань! Вот Карим, который тебя любит...

- Да, да! - сказал я.

- Он принес тебе замечательно вкусный кебаб!

- Чего ж он тогда его сам лопает? - резонно спросил Анвар.

Она выхватила у меня кебаб и помахала им перед папиным лицом. От этой процедуры из моего бедного кебаба на кровать посыпались кусочки мяса, чили и лука. Анвар не обратил на это внимания.

- Что тут происходит? - спросил я Джамилу.

- Только погляди на него, Карим, он не ест и не пьет уже восемь дней! Он умрет, Карим, умрет, если не будет есть!

- Да. Так и помереть недолго, босс, если не будете есть как все.

- Не буду. И помру. Если Ганди одной только голодовкой освободил Индию от англичан, я таким же макаром сумею добиться повиновения в собственной семье.

- Что вы от неё хотите?

- Чтобы она вышла замуж за мальчика, которого мы с моим братом для неё выбрали.

- Но это дико и старомодно, дядя, - объяснял я. - Так давным-давно никто не поступает. Замуж выходят по любви, если вообще выходят.

Но подобные представления о современных нравах были далеки от его собственных.

- Мы живет по другим законам. И на том стоим. Она должна делать то, что я велю, или я умру. Она меня убьет.

Джамила шарахнула кулаком по кровати.

- Это так глупо! Такая пустая трата времени и жизни!

Анвар был непоколебим. Я всегда любил его за легкое отношение ко всему на свете; он не делал из мухи слона, как мои родители. И вдруг развести такую бодягу из-за дочкиного замужества - до меня это не доходило. Было, конечно, грустно видеть, что он с собой делает. Я не понимал, как можно такое творить, пустить насмарку свою и чужие жизни, как сделал это папа, связавшись с Евой, не понимал срывов Теда, не понимал этой дурацкой голодовки дяди Анвара. Как будто некие внешние обстоятельства помутили им разум; они жили в мире иллюзий.

Меня просто трясло от безрассудства Анвара, надо вам сказать. Я все качал и качал головой, не мог остановиться. Он укрылся в замкнутом пространстве, куда не было доступа ни здравому смыслу, ни убеждениям, ни доказательствам. Даже такие доводы, как счастье - я имею в виду счастье Джамилы, - которые зачастую лежат в основе любого решения, - здесь были бессильны. Мне, как и ей, захотелось выразить свои чувства действием. Видимо, это единственное, что нам оставалось.

Я в ярости лягнул горшок Анвара, и волна мочи окатила свесившуюся до пола простыню. Он не пошевелился. Мы с Джамилой вышли из комнаты. Пусть поспит в собственной моче. Я представил, как позже он поднесет этот конец простыни к носу, ко рту. Разве не был он всегда добр ко мне, мой дядя Анвар? Всегда принимал меня таким, какой я есть, никогда не оговаривал. Я ринулся в ванную комнату, схватил мокрую тряпку, вернулся и тер простыню, пока не убедился, что она больше не воняет. С моей стороны было глупо настолько возненавидеть его неблагоразумие, чтобы облить мочой кровать. Но, отжимая простыню, я сообразил, что он даже не понимает, зачем я ползаю около него на коленях.