Игорь Тимофеев - Бируни

• Название: Бируни
• Автор: Игорь Тимофеев
• Издательство: Мол. гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Книга молодого советского литератора и историка И. Тимофеева посвящена одному из крупнейших ученых-энциклопедистов средневекового Востока, Абу-Рейхану Мухаммеду ибн Ахмеду аль-Бируни, жившему в X–XI веках нашей эры. Уроженец Хорезма, Бируни прожил нелегкую, полную драматических событий жизнь. Его перу принадлежат трактаты по математике и астрономии, физике и ботанике, географии и истории. След, оставленный Бируни в истории культуры народов, населяющих Среднеазиатские республики Советского Союза, поистине огромен, как и его влияние на мировую культуру в целом.

---

Но сразиться с македонскими фалангами хорезмийцам не пришлось. Их страна так и осталась за пределами многоязычной пестрой империи Александра. Сохранил Хорезм свою независимость и от государства Селевкидов, основанного после смерти Александра на завоеванных им территориях одним из его военачальников, Селевком Никатором.

К концу I тысячелетия до н. э. Хорезм превратился в одно из самых могущественных государств Средней Азии. Еще в первой половине II века до н. э. хорезмийцы начали успешное наступление на эллинистическую Бактрию, около 170 года до н. э. захватили Согдиану, несколько позднее — Чач.

Скрупулезно, век за веком, изучая историю Хорезма, Мухаммед с радостью обнаружил, что с тех пор и вплоть до арабского завоевания в VIII веке хорезмийцам больше не приходилось испытывать ни горечи крупных военных неудач, ни унижений перед иноземными завоевателями. Правда, в начале нашей эры страна была включена в состав Кушанской империи, но эта зависимость оказалась поверхностной и непрочной, и два ее века обернулись для хорезмийцев скорее приобретениями, чем потерями. Кушанское царство возникло, пережило апогей своей славы и ушло, растворившись в темноте небытия, а Хорезм остался стоять как стоял, и его столица Топраккала, первоначально небольшое городище, расширилась, приросла поселениями ремесленников и торговых людей и в III веке н. э. уже была крупным городом с могучими крепостными стенами, рынками, садами, великолепным хорезмшахским дворцом.

Век сменялся веком, и чем ближе по времени становились события прошлого, тем больше сведений о них оказывалось в исторических трудах, которые Мухаммед заглатывал жадно, один за другим, торопясь и тревожась, что в спешке может пропустить что-нибудь важное, без чего не сомкнется в единую цепь непрерывное и нерасчленимое движение эпох. Чем ближе по времени, тем больше подробностей, и если о кушанах не набиралось в совокупности и десяти страниц, то Сасанидам, вторгшимся в III веке в Среднюю Азию, посвящены целые тома. И это не удивительно — ведь у персов принято считать, что история начинается с воцарения первого сасанидского монарха Ардашира, а все, что было до него, относится к области преданий и мифов.

Задавшись целью возродить во всем великолепии былую славу Ирана и приняв древний титул шахиншаха, или «царя царей», первые сасанидские монархи много и успешно воевали, и вскоре их держава стала безраздельно господствовать в Западной Азии. Преемник Ардашира Шапур I бесстрашно скрестил свой меч с римлянами и нанес им ряд сокрушительных поражений. Пленение в 260 году н. э. римского императора Валериана поставило точку в летописи военных кампаний Сасанндов на Западе.

Стремясь предельно расширить свои владения, Сасаниды начали вторжение в глубь Средней Азии, и в надписи, высеченной Шапуром в честь своих побед на знаменитом «Камне Зороастра», указывалось, что к сасанидской державе «царь царей» присоединил силой такие области, как «Туран, Макуран, Парадан, Индия и Кушаншахр вплоть до Пешкабура и до Каша, Согда и Чача».

Среди упомянутых шахиншахом стран Хорезма не было. Да и не могло быть. Мухаммед отлично знал, что в хвастливой реляции Шапура содержалось явное преувеличение. Ведь народы Средней Азии так и не покорились завоевателям, и владения Сасанидской империи ограничивались в III веке Мервским оазисом, горными областями к востоку от Герата. Хорезм, отделенный от Хорасана труднопроходимой пустыней, остался в стороне от драматических коллизий эпохи и, по свидетельству большинства источников, в третьем веке переживал период экономического и культурного расцвета.

В 305 году хорезмшах Африт построил на правом берегу Джейхуна мощную крепость Фир, куда через некоторое время перенес свою резиденцию. Так появился Кят, благословенная столица Хорезма, в которую из Топ-рак-калы потянулся трудовой люд, промышлявший мелкой торговлей и ремеслом. Сюда же двинулись из всех областей купеческие караваны, столица Афригидов наполнилась многоязыким гулом, и в ее амбарах, что выросли на рынках по обоим берегам Джардура, скопилось товаров, которых хватило бы на века.

Так бы и катилась арба по наезженной дороге, но на свете ничто не вечно. В V веке рухнула, расколовшись на куски, Великая Римская империя — и земля наполнилась гулом, тем, что предшествует подземным толчкам, но тогда еще мало кто отдавал себе отчет, что гибель Рима означает крушение целой эпохи.

Приметы нового обнаружились и в Хорезме: всюду строились укрепленные замки богатых землевладельцев-дехкан, свободные общинники, являвшиеся за помощью в тощие годы, получали участки земли, но, впрягаясь в ярмо издольной аренды, уже не могли освободиться от него до самой смерти. Их дети получали в наследство лишь застарелые долги и звались кедиверами — издольщиками, на чьих шеях с каждым годом все туже затягивался феодальный аркан.

В стране стало неспокойно. По-прежнему горели огни в алтарях зороастрийских храмов, и мобеды, закатывая глаза, на память читали авестийские гимны, но сладкое зелье манихейской ереси уже всюду будоражило умы, в тайные проповедники, бросая вызов зороастрийской ортодоксии, торопливо нашептывали: человек не должен подчиняться злу, но всей своей жизнью обязан тянуться к свету, деятельно способствуя победе светлого начала над силами зла.

В конце V века до Хорезма донеслись новые гулы: некто по имени Маздак, то ли человек, то ли бог, объединил обездоленных в Иране и призвал их к борьбе с угнетателями. Доброе начало уже одержало верх, учил Маздак, а зло — это хаос, который люди должны преодолеть. Тысячи безземельных и малоземельных крестьян, умиравших от голода, откликнулись на призыв Маздака: запылали дворцы и усадьбы знати, полетели с плеч родовитые головы, землю, пропитанную крестьянским потом, обагрила вельможная кровь. Лишь в 529 году Сасанидам удалось подавить бунт, да и то пришлось прибегнуть к хитрости: притворившись сторонником маздакитских идей об имущественном равенстве, наследник саса-нидского престола Хосров Аноширван заманил Маздака в свой дворец и вероломно убил во время пира. Вслед за этим по всему Ирану началось массовое избиение маздакитов. Спасаясь от преследований, они уходили в подполье, бежали в Азербайджан и Среднюю Азию, где их проповеди встречали горячее сочувствие местной бедноты. Костер крестьянской смуты был погашен, но угли продолжали тлеть, и достаточно было небольшого ветерка, чтобы огонь вспыхнул с новой силой.

Следующий, VII век принес новые тревоги, и не только Хорезму. Еще на рубеже столетий ничто не предвещало Сасанидской империи стремительного заката — Ктесифон по-прежнему угрожал Константинополю, ослабленному жестокими внутренними усобицами, и боевые кавейские стяги[5] не раз победно трепетали на ветру над зеркалом Босфора. Одолев не без помощи императора Маврикия своего врага узурпатора Бахрама Чубина, Хосров II Апарвез после убийства Маврикия властолюбивым Фóкой объявил Византии войну и прошел стремительным маршем по ее владениям — один за другим подчинились его власти города Антиохия, Иерусалим, Александрия Египетская, и лишь на азиатском берегу Босфора спешились персидские воины, чтобы перевести дух перед новым молниеносным броском. Казалось, Византии уже не оправиться — победные реляции летели, обгоняя одна другую, в шахиншахские резиденции Дастагирда и Персеполя, поражавшие воображение современников своими сказочными богатствами и изысканностью вкуса… К началу века Хосров Апарвез восстановил границы древней империи Ахеменидов, и иранское воинство, свято чтившее боевые традиции предков, по-прежнему считало себя непобедимым.

Но уже первые годы седьмого столетия принесли горькие разочарования. Император Ираклий, сменивший на византийском престоле незадачливого Фоку, сумел переломить ход событий — оставив ликующих персов на берегу Босфора, у самой своей столицы, он морем переправил огромное войско к кавказским берегам и, совершив стремительный рейд в глубь Армении и Азербайджана, внезапно появился у стен Дастагирда, где позволил себе отдохнуть от походных тягот в опочивальне «царя царей».

Так фортуна повернулась спиной к Хосрову Апарвезу, опытному воину и охотнику, понимавшему, что шакалы не упустят случая наброситься на раненого льва. Преданный своими военачальниками, он погиб в темнице, и в сутолоке дворцовых распрей так и осталось неизвестным, чья рука нанесла ему последний удар. Наследовавший Хосрову его сын Кавад процарствовал всего полгода и скоропостижно отправился в мир иной: злые языки утверждали, что тому причиной были не козни Ахримана[6], а неосторожно пригубленный кубок с вином. С той поры усидеть на сасанидском престоле стало не проще, чем на спине норовистого скакуна — вереница беспомощных и безликих шахиншахов прошла за считанные годы через тронный зал, пока наконец уставшая от кровавого разгула знать не поставила у кормила власти внука Хосрова II — Ездигерда, которому суждено было стать последним в ряду сасанидских царей.