Антон Чехов - Том 22. Письма 1890-1892

• Название: Том 22. Письма 1890-1892
• Автор: Антон Чехов
• Издательство: Наука
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1976

Двенадцать томов серии — это своеобразное документальное повествование Чехова о своей жизни и о своем творчестве. Вместе с тем, познавательное значение чеховских писем шире, чем их биографическая ценность: в них бьется пульс всей культурной и общественной жизни России конца XIX — первых лет XX века.

В четвертом томе печатаются письма Чехова с января 1890 по февраль 1892 года.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Получили ли две рукописи?*

Был у меня вчера кн. Урусов, сидел от 7 ч. до 12½ ночи и рассказывал про французских литераторов. Это упитанный, богатый, умеющий увлекаться Флобером и <…>, и, по-видимому, очень довольный собою человек. Но и у него есть заноза в мозгу. Как у Вас прогрессивный паралич, так и он думает, что у него спинная сухотка. Это его мучительная и ровно ни на чем не основанная idée fixe[20], поддерживаемая в нем подагрическими болями и частыми беседами с докторами.

Из Петербурга, из Вильны и из разных российских городов я получаю письма насчет «Дуэли»*. Пишут какие-то незнакомцы. Письма в высшей степени задушевные и доброжелательные. В провинциальных газетах стали критиковать «Дуэль» уже после третьего фельетона*. Значит, можно рассчитывать, что книжка окупит себя.

Когда выйдет в свет «Каштанка», прикажите послать 100 экз. в правление Общества покровительства животным.

Вчера какой-то, по-видимому, очень молодой человек прислал мне из Воронежа* рукопись листов в 40, мелко исписанную. Роман. Название очень новое: «Нищие духом». Умоляет юный автор прочесть и написать ему свое мнение. Можете себе представить мой ужас! Стал я ночью перелистывать роман, а там всё честное прошлое, служение народу, общность интересов, заходящее солнце… Другой, но уже не юный, а отставной полковник*, принес мне две рукописи: «Непрошенные цивилизаторы, или Плоды невежества» и «Знаменитый извозчик». Во второй рукописи изображен идейный молодой человек, который из нужды пошел в извозчики (укор равнодушному обществу, доводящему своих лучших представителей до такого ужасного положения); ну, извозчик сидит на козлах и разговаривает со своими седоками о Марксе, Бокле и логике Милля.

Гуревич не дала аванса*. Какова? Я не огорчился, конечно, но ее-то положение! Нет денег у бедняжки, а в типографию надо, за бумагу надо, авторам надо, Филоксере* надо… Мне за мой рассказ приходится рублей 600. Написал ей, чтоб не стеснялась и высылала мне гонорар, когда ей угодно и удобно. Кстати сказать, я «выскочил». Я столько написал, что если мне будут присылать гонорар аккуратно, то я проживу безбедно до самого отъезда на дачу.

Да хранит Вас аллах! Акакий Московский весьма достоин того, чтобы стать штатным сотрудником «Нового времени»*.

Ваш А. Чехов.

Суворину А. С., 4 декабря 1891*

1055. А. С. СУВОРИНУ

4 декабря 1891 г. Москва.

4 дек.

Посылаю Вам моск<овский> фельетон*. Хотел изобразить кратко московского интеллигента. Сел вчера писать, но мешали посетители, так что писал сегодня и спешил. Не знаю, что вышло. Должно быть, неважно. Если бросите, в претензии не буду. Но никому не говорите, что я автор*.

Хотел было переписать, да некогда, пора на почту. Простите.

Получили корректуру «Каштанки»?*

Ваш молитвенник

А. Чехов.

Тихонову В. А., 8 декабря 1891*

1056. В. А. ТИХОНОВУ

8 декабря 1891 г. Москва.

8 декабрь.

30-го ноября, дорогой Владимир Алексеевич, я послал Вам рассказ*, прошло уже десять дней, а от Вас — ни гласа, ни воздыхания*…Получили ли Вы рассказ? Не затонул ли он где-нибудь в житейских волнах? Годится ли он? И проч. и проч. Если рассказ годится, то пришлете ли Вы мне корректурку, как я просил? В письме, приложенном к рассказу, я также вопиял к Вам насчет авансика. Вы как-то в одном из своих писем проговорились, что можно получить «и вперед». Посылая рассказ свой, я вспомнил об этом «и вперед» с особенным удовольствием, так как у меня денег буквально ни гроша. Надо в Питер ехать, а у меня даже на билет нет, и я сижу у моря и жду погоды. Просто хоть караул кричи! Вот что значит путешествовать.

Как Вы живете? Какова у Вас подписка? Рекламируется «Север» хорошо, и успеха ждать можно.

У нас в Москве новостей никаких. Может быть, они и есть, но я об них ничего не знаю, так как по целым дням сижу дома и выздоравливаю от инфлуэнцы. Говорят, что в театрах скучно. О хороших новых пьесах что-то не слышно. Мороз в 23 градуса.

Отвечайте и вообще пишите поподробнее*. Еще одно: если будете высылать мне деньги, то нельзя ли устроить эту церемонию через контору бр. Волковых (Невский), переводом по телеграфу. Расходы по переводу мои. Страсть, как приспичило!

Всего хорошего! Когда буду в Питере, увидимся. Остановлюсь я у Суворина, а Вашего домашнего адреса я не знаю.

Поклон общим знакомым.

Ваш А. Чехов.

Смагину А. И., 10 декабря 1891*

1057. А. И. СМАГИНУ

10 декабря 1891 г. Москва.

10 дек.

Что Вы с нами делаете?!?!

Прошло уже — шутка сказать! — 20 дней, как Вы держите нас в томительном ожидании. Когда, когда же, наконец, придет ответ на наши письма? Мы не только согласны покупать хутор, но даже уже мебель уложили и продали всё, что показалось нам не нужным для хутора.

Нет, согласитесь, это безбожно. Если мы до 15-го декабря не получим ответа, то решим, что дела наши — табак!

Все наши здравствуют и Вам кланяются.

Пишите же! Мы просили подобие плана*, но это не значит, что нам нужен архитекторский чертеж. Набросайте карандашиком, приблизительно, вот и всё. И вообще не особенно усердствуйте, ибо мне уже снилось, как Вы из своего прекрасного далека* грозились мне кулаком за то, что я причиняю Вам столько беспокойства и хлопот.

Иван обнадеживает, что 5-го апреля Вы будете в Москве. Вот кабы! Из Москвы бы и поехали вместе.

Будьте здоровы. Пишите!!!

Ваш А. Чехов.

Географ.

Егорову Е. П., 11 декабря 1891*

1058. Е. П. ЕГОРОВУ

11 декабря 1891 г. Москва.

11 дек.

Уважаемый Евграф Петрович, вот Вам история моего неудавшегося путешествия к Вам. Я собирался ехать к Вам не с корреспондентскими целями, а по поручению, или, вернее, по соглашению с небольшим кружком людей, желавших сделать что-нибудь для голодающих. Дело в том, что публика не верит администрации и потому воздерживается от пожертвований. Ходит тысяча фантастических сказок и басен о растратах, наглых воровствах и т. п. Епархиального ведомства сторонятся, а на Красный Крест негодуют. Владелец незабвенного Бабкина*, земский начальник, отрезал мне прямо и категорически: «В Москве, в Красном Кресте, воруют»! При таком настроении администрация едва ли дождется серьезной помощи от общества. А между тем публике благотворить хочется, совесть ее потревожена. В сентябре моск<овская> интеллигенция и плутократия собирались в кружки, думали, говорили, копошились, приглашали для совета сведущих людей; все толковали о том, как бы обойти администрацию и заняться организацией помощи самостоятельно. Решили послать в голодные губернии своих агентов, которые знакомились бы на месте с положением дела, устраивали бы столовые и проч. Некоторые главари кружков, люди с весом, ездили к Дурново просить разрешения, и Дурново отказал*, объявив, что организация помощи может принадлежать только епарх<иальному> ведомству и Красному Кресту. Одним словом, частная инициатива была подрезана в самом начале. Все повесили носы, пали духом; кто озлился, а кто просто омыл руки*. Надо иметь смелость и авторитет Толстого*, чтобы идти наперекор всяким запрещениям и настроениям и делать то, что велит долг.

Ну-с, теперь о себе. Я с полным сочувствием относился к частной инициативе, ибо каждый волен делать добро так, как ему хочется; но все рассуждения об администрации, Красном Кресте и проч. казались мне несвоевременными и непрактическими. Я полагал, что при некотором хладнокровии и добродушии можно обойти всё страшное и щекотливое и что для этого нет надобности ездить к министру. Я поехал на Сахалин, не имея с собой ни одного рекомендательного письма, и однако же сделал там всё, что мне нужно; отчего же я не могу поехать в голодающие губернии? Вспоминал я также про таких администраторов, как Вы, как Киселев, и все мои знакомые земские начальники* и податные инспектора — люди в высшей степени порядочные и заслуживающие самого широкого доверия. И я решил, хотя на небольшом районе, если можно, сочетать два начала: администрацию и частную инициативу. Мне хотелось поскорее съездить к Вам и посоветоваться. Мне публика верит, поверила бы она и Вам, и я мог рассчитывать на успех. Помните, я послал* Вам письмо. Тогда в Москву приехал Суворин; я пожаловался ему, что не знаю Вашего адреса. Он телеграфировал Баранову, а Баранов был так любезен, что прислал Ваш адрес. Суворин был болен инфлуэнцей; обыкновенно, когда он приезжает в Москву, мы целые дни проводим неразлучно и толкуем о литературе, которую он знает превосходно. И на сей раз толковали, и кончилось тем, что я заразился от него инфлуэнцей, слег в постель и стал неистово кашлять. Был в Москве Короленко и застал меня страждущим*. Осложнение со стороны легких сделало то, что я маялся целый месяц, безвыходно сидел дома и ровно ничего не делал. Теперь дела мои пошли на поправку, но всё еще я кашляю и худею. Вот Вам и вся история. Если бы не инфлуэнца, то, быть может, нам вместе удалось бы сорвать с публики тысячи две-три или больше, смотря по обстоятельствам.