Антон Чехов - Том 24. Письма 1895-1897

• Название: Том 24. Письма 1895-1897
• Автор: Антон Чехов
• Издательство: Наука
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 1977

Двенадцать томов серии — это своеобразное документальное повествование Чехова о своей жизни и о своем творчестве. Вместе с тем, познавательное значение чеховских писем шире, чем их биографическая ценность: в них бьется пульс всей культурной и общественной жизни России конца XIX — первых лет XX века.

В шестом томе печатаются письма с января 1895 по май 1897 г. Чехов жил в это время в Мелихове, наезжая в Москву и Петербург.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

1978. А. С. СУВОРИНУ

15 апреля 1897 г. Мелихово.

15 апр.

Я уже дома и оба Ваши письма получил своевременно. Всё обстоит благополучно, самочувствие у меня великолепное и, если бы не надзор за мной и не ветер, который дует уже третий день, то было бы совсем хорошо. Мои бациллы поуспокоились, по-видимому, и дают себя знать только по утрам, когда я кашляю, а больше ничего.

Миша убедительно просит, чтобы Вы прислали ему его водевиль «Ваза»*. Он теперь у меня, стало быть, адресуйте «Вазу» в Лопасню. Говорит, что экземпляр, имеющийся у Вас, это единственный.

Когда Вы уезжаете за границу? Застану ли я Вас в Петербурге, если приеду в первых числах мая? Если не застану, то не поеду, подожду до осени.

В 17 верстах от меня есть небольшой театр, освещаемый электричеством. Это в Покровском-Мещерском. Сюда 4-го июня соберутся доктора со всей губернии, около 100 человек*, не считая членов их семейств. Я, ввиду электричества, решил поставить «Ганнеле»: пьеса совсем подходящая для публики, которая на 1/8 будет состоять из психиатров и на 1/2 из добрых чувствительных людей. В клиниках была у меня Озерова, и я попросил ее сыграть 4-го июня Ганнеле. Она тотчас же согласилась*, но как великая артистка не замедлила поставить непременное условие: чтобы играла музыка М. М. Иванова, к которой она привыкла. Придется обратиться к другой актрисе, менее великой, так как возиться с музыкой совсем неохота. Вот что: не сохранились ли у Вас какие-нибудь бутафорские вещи, которые Вы могли бы одолжить мне для спектакля? Например, одеяния и крылья ангелов… Это всё стоит не дорого, но среди моих знакомых на 50 верст нет ни одного человека, который сумел бы скроить и слепить эти штуки, а в готовом виде они нигде не продаются.

Поздравляю Вас, Анну Ивановну, Настю и Борю с праздником и желаю всех благ.

Ваш А. Чехов.

Меньшикову М. О., 16 апреля 1897*

1979. М. О. МЕНЬШИКОВУ

16 апреля 1897 г. Мелихово.

16 апр.

Дорогой Михаил Осипович, у меня немножко подгуляли легкие*. 20-го марта я поехал в Петербург, но на пути у меня началось кровохарканье, пришлось задержаться в Москве и лечь в клиники на две недели. Доктора определили у меня верхушечный процесс и запретили мне почти всё интересное.

Лидии Ивановне и Яше передайте мой сердечный привет и благодарность. Я дорого ценю их внимание и дружеское участие.

Сегодня голова болит. Испорчен день, а погода прекрасная, в саду шумно. Гости, игра на рояле, смех* — это внутри дома, а снаружи скворцы.

Из «Мужиков» цензура выхватила порядочный кусок*.

Спасибо Вам большое. Крепко жму руку и желаю счастья. Сестра шлет Вам поклон.

Ваш А. Чехов.

Нет худа без добра. В клинике был у меня Лев Николаевич*, с которым вели мы преинтересный разговор, преинтересный для меня, потому что я больше слушал, чем говорил. Говорили о бессмертии*. Он признает бессмертие в кантовском вкусе; полагает, что все мы (люди и животные) будем жить в начале (разум, любовь), сущность и цели которого для нас составляют тайну. Мне же это начало или сила представляется в виде бесформенной студенистой массы; мое я — моя индивидуальность, мое сознание сольются с этой массой — такое бессмертие мне не нужно, я не понимаю его, и Лев Николаевич удивляется, что я не понимаю.

Отчего до сих пор не вышла Ваша книга*? В клинике у меня был И. Л. Щеглов*. Он стал лучше, точно выздоравливает. Переезжает в Петербург.

Эртелю А. И., 17 апреля 1897*

1980. А. И. ЭРТЕЛЮ

17 апреля 1897 г. Мелихово.

Лопасня, Москов. губ. 97 17/IV.

Милый друг Александр Иванович, я теперь дома. До праздника недели две я лежал в клинике Остроумова, кровохаркал; доктора определили верхушечный процесс в легких. Самочувствие у меня великолепное, ничего не болит, ничто не беспокоит внутри, но доктора запретили мне vinum, движения, разговоры, приказали много есть, запретили практику — и мне как будто скучно.

О народном театре ничего не слышно. На съезде говорили о нем глухо и неинтересно*, а кружок, взявшийся писать устав и начинать дело, по-видимому, немножко охладел. Это, должно быть, благодаря весне. Из кружка видел одного только Гольцева, но не успел поговорить с ним о театре.

Нового ничего нет. В литературе затишье. В редакциях пьют чай и дешевое вино, пьют невкусно, походя — очевидно, от нечего делать. Толстой пишет книжку об искусстве*. Он был у меня в клинике и говорил, что повесть свою «Воскресение» он забросил*, так как она ему не нравится, пишет же только об искусстве и прочел об искусстве 60 книг. Мысль у него не новая; ее на разные лады повторяли все умные старики во все века. Всегда старики склонны были видеть конец мира и говорили, что нравственность пала до nec plus ultra, что искусство измельчало, износилось, что люди ослабели и проч. и проч. Лев Николаевич в своей книжке хочет убедить, что в настоящее время искусство вступило в свой окончательный фазис, в тупой переулок, из которого ему нет выхода (вперед).

Я ничего не делаю, кормлю воробьев конопляным семенем и обрезываю по одной розе в день. После моей обрезки розы цветут роскошно. Хозяйством не занимаюсь.

Будь здоров, милый Александр Иванович, спасибо тебе за письма и дружеское участие*. Пиши мне, немощи моей ради, и мою неаккуратность в переписке не ставь мне в большую вину. Я буду впредь стараться отвечать на твои письма тотчас же по прочтении.

Крепко жму тебе руку.

Твой А. Чехов.

На конверте:

Ст. Кулики Сыз. Вяз. ж. д.

Его высокоблагородию Александру Ивановичу Эртелю

Батюшкову Ф. Д., 21 апреля 1897*

1981. Ф. Д. БАТЮШКОВУ

21 апреля 1897 г. Мелихово.

97 21/IV. Лопасня, Москов. губ.

Милостивый государь Федор Дмитриевич!

Вы собирались ко мне во вторник, а телеграмма Ваша* пришла в среду утром. Полагая, что Вас уже нет в Москве, я не телеграфировал Вам, а стал поджидать письма от В. А. Гольцева*, которое Вы обещали мне в Вашей телеграмме и которого я, кстати сказать, еще не получил.

От всей души благодарю Вас за приглашение и вообще за Ваше письмо*. Я непременно пришлю рассказ для «Cosmopolis’а»*, но — когда? Право, не знаю. В последнее время я считаюсь больным, врачи предписали мне праздность — и я стараюсь следовать этому предписанию, стараюсь не писать. Мне гораздо лучше, чем было в марте, но всё же в смысле здоровья будущее мое неопределенно, и потому не могу пообещать Вам ничего определенного. Прошу Вас подождать до осени. Если же случится, в течение лета напишу рассказ, то я не замедлю прислать его Вам. Рассказ, по всей вероятности, не превысит полулиста. Пишу я вообще мало, компактно (не более 10 листов в год — при счастливых условиях, обыкновенно же не более 5–7), и потому volens-nolens приходится брать подороже.

Позвольте пожелать Вам всего хорошего. Если будете писать мне еще раз, то кстати напишите, кто такой г. Ортманс, издатель «Cosmopolis’а»*, т. е. идейный он человек или просто так? «Cosmopolis» может иметь успех в России, но небольшой в первые годы. Чем солиднее, серьезнее, литературнее поведете это дело, тем лучше и, признаюсь, я рад, что Вы ученый. В руках Сигмы русский отдел не имел бы никакого успеха ни у публики, ни у литераторов, у Вас же он пойдет, только придется потерпеть и не смущаться, когда Вас будут упрекать, что журнал скучен, сух и т. п., и если г. Ортманс идейный человек, а не просто издатель, то в течение 4–5 лет «Cosmopolis» станет крепко на ноги.

Еще раз желаю Вам успеха и всего хорошего и еще раз благодарю.

А. Чехов.

Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 21 апреля 1897*

1982. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)

21 апреля 1897 г. Мелихово.

Жан со Студеной горы! Для меня Ваш приезд будет удобен во всякое время* дня и ночи, для Вас же удобнее всего выехать из Москвы на утреннем поезде, в 9 ч., и приехать ко мне в час дня. Если Вы дня за 2–3 черкнете мне, то я вышлю за Вами на станцию буцефала. У меня есть и телеграф. Решив, например, ехать ко мне в среду, Вы могли бы телеграфировать лишь одно слово, по схеме: «Лопасня. Чехову. Среда». Подписи не нужно, и таким образом вся телеграмма будет стоить только 30 коп. Когда приедете, дам Вам пообедать и потом поведу во флигель, построенный специально для Вас.

Пробуду я в Мелихове до сентября 1899 года, ждать Вас к себе буду весь апрель и весь май.

Местность у нас некрасивая, унылая, похожая на Ваш трагический почерк, но зато не сыро, не бывает туманов и собаки не злые. Буде пожелаете, поедем вместе в монастырь Давыдову Пустынь — это в 3–4 верстах от нас.

Ваше стихотворение получил* и, прочитав громогласно всему семейству, спрятал его в свой архив. Благодарю и обещаю прислать Вам на Рождество поздравительное стихотворение; я уже подобрал рифмы: бациллы — крокодилы.