Сергей Снегов - В мире фантастики и приключений. Выпуск 8. Кольцо обратного времени. 1977 г.

• Название: В мире фантастики и приключений. Выпуск 8. Кольцо обратного времени. 1977 г.
• Автор: Сергей Снегов
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Сборник "Кольцо обратного времени" объединяет произведения в основном ленинградских авторов. В нем наравне с известными писателями — И. Варшавским, В. Шефнером, О. Ларионовой, А. Шалимовым — представлены молодые фантасты, делающие первые шаги в этом популярном жанре.

Открывает сборник роман С. Снегова "Кольцо обратного времени" — завершающая часть трилогии "Люди как боги".

Содержание:

Что такое научная фантастика и каково ее место в общем потоке советской литературы?

Сергей Снегов. Люди как Боги

Илья Варшавский. Инспектор отдела полезных ископаемых

Ольга Ларионова. Вернись за своим Стором

Вадим Шефнер. Курфюрст Курляндии

Борис Никольский. "Наездник"

Дмитрий Романовский. Честь имею представить — Анна Каренина

Александр Хлебников. Третья мировая война

Галина Панизовская. Выход из одиночества

Александр Шалимов. Эстафета поколений

Феликс Суркис. Сердце плато

Андрей Балабуха. Пограничник

Леонид Агеев. Анюта

Александр Щербаков. Сервис

---

Он подошел к окну и, нажав клавишу, подождал, пока молочная пелена между стеклами опустилась до уровня его подбородка. Город широкими террасами уходил вниз, к морю, но моря не было видно; за окном ровно гудел пропитанный снегом ветер.

— Маринка, — тихонько сказал он. — Маринка, — повторил он, как позывные, — Маринка.

Речистер отошел от окна, на ходу выудил из лежавшей на столе початой пачки новую палочку биттерола и остановился у двери, опершись плечом о косяк и приплюснув нос к скользкому силиглассу. Маринка лежала — легкая и тающая, как улыбка Чеширского Кота. У Речистера захватило дыхание, он поперхнулся биттеролом и со злостью бросил огрызок на пол. Тотчас же из своего гнезда выскочила мышь-уборщица и с легким шорохом утащила добычу. Но Речистер не заметил этого. Все виденные им когда-либо антропологические и социологические графики обрели внезапно осязаемую сущность; экспоненциальные кривые взметнулись из океана косной материи, и там, в высоте, затрепетала на их концах иная материя — совершенствующая и познающая себя. Она была так гармонична и прекрасна, что Речистер ощутил боль, ту трудно переносимую боль, которая граничит с наслаждением. И имя ей, этому совершенству, этой боли, было — Маринка. Он не выдержал, надавил плечом — наискось снизу вверх, силиглассовые створки разошлись, он бросился к Маринке и вдруг увидел, что она уже не спит и протягивает к нему руки…

— Маринка, — чуть ли не закричал он, зарываясь в нее лицом и чувствуя, как в ее руки приходит невозможная, небываемая сила, — я остаюсь. Маринка!

В жизни каждого — за редчайшими исключениями — пограничника — наступал момент, когда он переставал быть пограничником. Это происходило по-разному: одни оседали на планетах, которые начинали обживать и уйти откуда вместе с Границей уже не находили в себе сил; другие просто исчезали, поняв, что не здесь могут они раскрыть себя до конца; третьи не возвращались из отпусков… Как Речистер. И он знал, что никто не осудит его. Потому что здесь люди нужны так же, как там, и каждый сам находит себе место. И мое место здесь, подумал Речистер, на Лиде, старой и уютной Лиде, где есть Маринка.

— Клод! — позвала Маринка.

Речистер не отозвался, наверное, просто не расслышал, — он принимал второй душ. Маринка уже знала эту его привычку — каждый раз принимать все три душа, причем в строгой последовательности: водяной — ионный — лучевой. Ей по большей части хватало какого-нибудь одного, но эта манера Клода нравилась ей — потому просто, что это была маленькая частичка его "я", и она сама открыла ее в нем. Маринка подошла к гардеробу, подумала немного, потом набрала шифр. На несколько секунд вспыхнул голубой глазок, потом створки разошлись, и Маринка вынула еще чуть теплый костюм. Она подержала его в руках, повертела, критически проверяя цвет, фактуру и линии. Хорошо, решила она. Такой костюм вполне подходил — полуспортивный, из серого с нечетким отливом грациана, он создаст утреннее настроение. В том, что он придется Клоду впору, она не сомневалась, — глаз у нее был достаточно наметан.

Легкое шуршание в ванной сменилось полной тишиной — Клод перешел под лучевой душ. Маринка заторопилась, и само то, что ей приходится торопиться, доставило ей радость, о существовании которой она и не подозревала еще три месяца назад. Это чудесно — делать что-то для Клода, делать так, чтобы он не заметил, как она старается, и делать это всегда. Ведь теперь это будет всегда, потому что Клод остается. Остается, сказала она про себя, и это слово породило в ней какое-то новое чувство, остается — со мной. Для меня. Из-за меня.

Она подошла к пульту пищеблока, просмотрела меню, не удовлетворившись этим, быстро прогнала по экрану каталог, потом бегло взяла аккорд на панели заказа. И у нее осталось еще две-три минуты, пока Клод там, в ванной, потягивается под неощутимо-теплым дыханием полотенца. Маринка юркнула в спальню л остановилась перед зеркалом. Несколькими движениями, скорее рефлекторными, чем необходимыми, она поправила волосы, одернула свитер, мелко покусала губы, потом остановила взгляд на своем отражении. Я, подумала она, почему я? Клод Речистер, пограничник, "человек с Тартесса" — и Маринка Нун, студентка Академии обслуживания. Не может быть. Но она знала, что может, что есть, — и это было счастье.

— Может, все же пойдем в кафе? — спросил Речистер, появляясь в дверях ванной. — А то знаешь, как-то… — Он передернул плечами.

— И вы все там такие? — улыбнулась Маринка.

— Какие?

— Одичалые. Ну зачем ходить куда-то, когда можно позавтракать дома?

— Сфера обслуживания, — сказал Речистер. — Ясно. Может, хоть в комнате? Не могу я есть в координаторской. Неуютно. И вообще завтракать вдвоем — архаизм.

— Сам ты архаизм, — сказала Маринка. — Огромный архаизм. Рыжий. Я люблю тебя.

Как и всякий нормальный человек, Маринка владела своим телом. Но то, что делал Клод, всегда ставило ее втупик. Вот и сейчас — она просто не поняла, каким образом он, только что спокойно стоявший рядом с ней, оказался вдруг сидящим на полу, прижавшись щекой к ее коленям. Рука ее почти невольно скользнула в дебри его шевелюры. Легким движением она запрокинула Клоду голову и заглянула в глаза: из их прозрачной глубины плеснуло на нее такое восхищение, что ей стало страшно. Она улыбнулась и взъерошила Клоду волосы. Он смешно, совсем по-кошачьи потерся головой о ее колени и замер; только кожей Маринка чувствовала его дыхание. Какой-то доверчивой незащищенностью пахнуло на нее от всего этого, и она невольно почувствовала себя много опытнее и старше. Пусть он "человек с Тартесса", координатор Клод Речистер — все равно он просто влюбленный мальчишка Клод, которого она должна оберечь в этом непривычном для него, пограничника, Внутреннем мире. От чего оберечь — она не знала, просто в ней зашевелился инстинкт, мохнатый и древний, как горные медведи Заутанского заповедника. И тот же инстинкт подсказал ей слова:

— Тебе не хочется завтракать в кухне? Это естественно: ведь ты мужчина. Мужчина вдвойне, потому что ты пограничник. Но попытайся взглянуть на нее моими глазами, увидеть в ней не парадоксальное нагромождение техники, а одно из величайших достижений человечества. И не улыбайся, Клод, это не так уж нелепо!..

В первую секунду Речистер поразился тому, как может Маринка сейчас говорить о таком отвлеченном, таком неглавном, зачем нужен ей этот исторический экскурс. Но потом внутренняя логика и властная страстность ее слов, казалось, не подбираемых сознательно, как это всегда было с ним, а спонтанно самозарождающихся по мере необходимости, увлекли его. И вдруг — внезапным озарением — он действительно увидел. Увидел ее глазами, и от этого видимое стало осязаемо близким.

…На протяжении Темных веков кухня была символом закабаления женщины. И естественно, что женщина рвалась к равноправию с мужчиной. В Предрассветные века она получила это равноправие. Но что принесло оно ей? Труд на благо общества плюс ту же кухню…

В итоге женщины стремились избавиться от того, что присуще им изначала: от деторождения, воспитания детей, заботы о домашнем уюте. Общество же старательно помогало им в этом, создавая пункты общественного питания, дома бытовых услуг, систему яслей, детских садов и интернатов. Эти институты должны были заменить женщину-мать, женщину-кормилицу, женщину — хранительницу домашнего очага. И если находились женщины, не хотевшие отказываться от всего этого, — их считали патологическими самками, тормозящими эволюцию. К чему это привело"? К снижению демографического коэффициента, к появлению узкобедрых амазонок, больше похожих на мужчин, чем на женщин.

Только создание первой Сферы обслуживания положило начало новой эре — эре подлинного освобождения женщины, всех ее творческих возможностей. Человечество поняло наконец, что нельзя требовать от женщины полного уподобления мужчине. Ей вернули возможность рожать детей и воспитывать их самой, а не в инкубаторах-интернатах; ей вернули возможность создать свой дом, где она может накормить и одеть своего мужа, — не потому, что он не в состоянии сделать этого сам, а потому, что это доставляет ей радость и никто не имеет права лишать человека радости. При этом женщина остается полноправным членом общества, потому что Сфера обслуживания позволяет ей сделать за несколько минут то, на что раньше требовались многие часы…

Кухня была символом закабаления женщины, и диалектически закономерно, что кухня же стала символом ее освобождения. И как может женщина, понимая все это, не любить свою кухню?!

Маринка замолчала. Мелькнула нелепая мысль — за такую филиппику Дин поставил бы ей высший балл. И вдруг она увидела устремленный на нее взгляд Речистера: выражение его глаз постепенно менялось, как меняется свет звезд, когда ты удаляешься от них с субсветовой скоростью. Ей стало зябко.