Ролло Мэй - Смысл тревоги

• Название: Смысл тревоги
• Автор: Ролло Мэй
• Издательство: Независимая фирма “Класс”
• Жанр: Психология
• Год: 2001
• ISBN: 5-8635-034-0

Пытаемся ли мы разобраться в психологических причинах кризисов в политике, экономике, предпринимательстве, профессиональных или домашних неурядицах, хотим ли углубиться в сущность современного изобразительного искусства, поэзии, философии, религии — везде мы сталкиваемся с проблемой тревоги. Тревога вездесуща. Это вызов, который бросает нам жизнь. В книге выдающегося американского психотерапевта Ролло Мэя феномен тревоги рассматривается с разных позиций — с исторической, философской, теоретической и клинической точек зрения. Но главной его целью стало размышление о том, что значит тревога в жизни человека и как можно ее конструктивно использовать.

Книга ориентирована не только на читателя-специалиста. Она доступна студенту, ученому, занимающемуся общественными науками, или обычному читателю, который хочет разобраться в психологических проблемах современного человека. Фактически, эта книга обращена к читателю, который сам ощущает напряженность и тревожность нашей жизни и спрашивает себя, что это значит, откуда берется тревога и что с ней делать.

---

Но дальнейшие исследования детских страхов показали, что Уотсон чрезмерно упрощает положение вещей. Различные исследователи пришли к выводу, что два этих «первоначальных типа страхов» встречаются отнюдь не у всех младенцев. По словам Джерсильда, «нельзя выявить изолированные стимулы, которые бы вызывали реакцию страха… Ситуации, которые могли бы спровоцировать у младенца так называемый «врожденный» страх, это не просто шум или потеря опоры, но любой интенсивный, внезапный, неожиданный или незнакомый стимул, с которым организм как бы не умеет обращаться»[197]. Другими словами, та ситуация, на которую организм не способен адекватно отреагировать, содержит в себе угрозу и вызывает реакцию тревоги или страха.

Я думаю, что споры о «врожденных страхах» между защитниками гипотезы об инстинктах и бихевиористами были сражением с ветряными мельницами. Попытка ответить на вопрос, с какими конкретными страхами рождается младенец, заводит нас в лабиринт неверных представлений. Более уместный вопрос звучит так: какие способности организма (неврологические и психологические) позволяют ему адекватно действовать в ситуации угрозы? Что же касается вопроса о «врожденном» или «приобретенном», достаточно лишь предположить, что когда способности организма неадекватны ситуации, он реагирует тревогой или страхом, и сегодня это происходит совершенно так же, как во дни наших предков. Проблема «приобретения» страхов и тревоги после рождения сводится к двум вопросам — созревания и обучения. У меня, кроме того, вызывает сомнение классификация Уотсона: можно ли вообще отнести описанные им реакции младенцев к категории «страхов»? Не являются ли они скорее недифференцированными защитными реакциями, которые правильнее было бы назвать словом «тревога»? Эту гипотезу подкрепляет неспецифический характер подобных реакций — тот факт, что «страх» не возникает постоянно у одного и того же ребенка в ответ на один и тот же определенный стимул.

Созревание, тревога и страхи

Подход Уотсона к детским страхам обладает и еще одним недостатком: в нем не учитывается такой фактор, как созревание. Вот что говорит по этому поводу Джерсильд: «Если на какой-то стадии развития у ребенка появляется новое поведение, которого не было раньше, из этого не всегда следует, что новое поведение появилось благодаря обучению»[198].

Обсуждая реакцию испуга, мы уже отмечали: в первые недели жизни младенца эта реакция почти не сопровождается тем, что можно было бы назвать эмоцией страха. Но чем старше становится ребенок, тем в большей мере реакция испуга сопровождается вторичным поведением (страх и тревога). Изучая реакции детей, Джерсильд обнаружил, что к пяти-шести месяцам у ребенка появляются признаки страха при приближении к нему незнакомого человека, хотя раньше у ребенка не было подобных реакций.

Геселл изучал реакции младенцев, которых помещали в небольшой манеж. Его работы очень важны для понимания обсуждаемого нами вопроса. Младенец десяти недель от роду не проявляет недовольства; в двадцать недель появляются легкие признаки беспокойства, в частности, младенец постоянно вертит головой. (Я полагаю, что поведение младенца в данном случае выражает настороженность и легкую тревогу; младенец ощущает беспокойство, но не может найти определенный объект, вызывающий опасения.) В тридцать недель в той же ситуации младенец «может проявить бурную реакцию, например, начать плакать, и тогда его реакция уже является страхом»[199]. По словам Джерсильда, «тенденция реагировать на окружающее как на опасную или потенциально опасную ситуацию связана с уровнем развития ребенка»[200].

Очевидно, что уровень зрелости является одним из определяющих факторов реакции ребенка на опасную ситуацию. Данные исследований говорят о том, что сначала младенец реагирует рефлекторно (реакция испуга) и его реакция диффузна и недифференцированна (тревога). Хотя подобную реакцию в первые несколько недель жизни может вызывать и вполне конкретный стимул (например, падение), чаще это происходит у детей постарше, когда они обретают новые способности, позволяющие воспринимать конкретную ситуацию как опасную. Если говорить о конкретных страхах, то не появляются ли они позже, по мере взросления ребенка? Как указывал Гольдштейн, страх перед конкретным объектом предполагает наличие способности объективировать, то есть различать конкретные объекты в окружающей среде. А эта способность опирается на определенную зрелость нервной системы и психологии; чем ниже уровень такой зрелости, тем в большей мере младенец склонен к диффузным недифференцированным реакциям.

Рене Спиц ввел в обиход выражение «тревога восьмимесячных детей». Этот термин описывает беспокойство ребенка в возрасте от восьми до двенадцати месяцев при встрече с незнакомым человеком. Ребенок может испытывать замешательство, заплакать, отвернуться и поползти к своей матери. Спиц объясняет эту тревогу тем, что ребенок в процессе своего развития научился синтезировать свои наблюдения и начал распознавать свою мать и знакомые вещи. Но его восприятие еще не достаточно стабильно, так что появление незнакомого человека там, где должна бы находиться мать, его нарушает. Поэтому вид незнакомого человека вызывает у младенца тревогу[201].

По мнению Джерсильда, дальнейшее развитие ребенка качественно изменяет стимулы, провоцирующие страх. «Когда у ребенка развивается способность к воображению, объектами его страхов становятся воображаемые опасности; когда ребенок начинает понимать смысл соревнования и может оценить свой статус среди других детей, появляются страхи, связанные с потерей положения, насмешками и неудачами»[202].

Очевидно, что появление страхов, связанных с соревнованием, говорит о том, что ребенок уже осуществляет достаточно сложную интерпретацию окружающего. Умение интерпретировать требует определенного уровня зрелости. С другой стороны, на этот процесс влияет опыт и обучение в контексте культуры. Как показывают исследования, количество страхов, связанных с соревнованием, увеличивается по мере взросления ребенка. Кроме того, отмечен еще один интересный факт: вспоминая о своих детских страхах, взрослые гораздо чаще говорят о волнениях, связанных с соревнованием и социальным статусом, чем опрошенные дети в любой из изученных групп. Это объясняется тем, что взрослые «редактируют» свои воспоминания, отбирая те источники страхов и тревоги, которые вышли на первый план уже во взрослом возрасте.

Нет необходимости детально описывать всестороннее изучение детских страхов, проведенное Джерсильдом. Из полученных им результатов рождаются две важные проблемы, о которых стоит поговорить, поскольку они помогают лучше понять взаимоотношения страхов и стоящей за ними тревоги.

Во-первых, работы Джерсильда показывают, что детские страхи имеют «иррациональную» природу. Можно было наблюдать огромное расхождение между объектами детских страхов и «самими плохими событиями» в их реальной жизни, о которых детей опрашивали позже[203]. К «самым плохим событиям» относились болезни, травмы, неприятности и другие происшествия, которые действительно происходят в жизни ребенка. Но страхи «преимущественно касались каких-то неопределенных несчастий, которые могут случиться». Испуг при реальной встрече с животным отнесли к разряду «самых плохих событий» менее двух процентов опрошенных детей, зато страхи, связанные с животными, испытывали четырнадцать процентов. Животные, вызывающие страх, как правило, были достаточно экзотическими: львы, гориллы или волки. Страх остаться одному в темноте испытывали пятнадцать процентов детей, а в реальности этот опыт пережили только два процента. Страхи перед таинственными существами — призраками, ведьмами и т. п. — составили девятнадцать процентов от всех страхов (самая большая группа). Как заключает Джерсильд, «значительная часть страхов, описанных детьми, не имеет почти никакого отношения к тем неприятностям, которые дети переживают в реальности»[204].

Эти выводы могут показаться загадочными. Следовало бы ожидать, что ребенок будет бояться того, что действительно причиняет ему неприятности. Обращая внимание на тот факт, что количество «воображаемых страхов» увеличивается с ростом ребенка, Джерсильд объясняет это развитием «способности воображения». Действительно, развитие соответствующей способности объясняет, почему дети используют воображаемый материал. Но, на мой взгляд, это не объясняет того, почему воображаемые вещи так часто становятся именно предметом страхов.

Вторая проблема, вытекающая из работы Джерсильда, касается непредсказуемости страхов. По словам Джерсильда, полученные им данные показывают, что предсказать, испугается ребенок или нет, крайне трудно: