Николай Кузнецов - Фронт над землей

• Название: Фронт над землей
• Автор: Николай Кузнецов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Брови вырастут новые, густые и красивые. И ресницы тоже, - ласково приговаривал голос. - Обгорели немного, вот и все...

Я с трудом открыл глаза и с радостью увидел склонившегося надо мной человека - того же самого, с суровой складкой на лбу, с расширенными зрачками. Это был Лелеко.

- Как вы себя чувствуете, Николай Федорович? - спросил он.

- Нормально, - сказал я.

- Ну вот и хорошо! - обрадовался мой спаситель. Затем добавил: - А теперь нужно немного выпить. Всего несколько глотков.

Одной рукой Лелеко осторожно приподнял мою голову, а другой поднес к губам маленький металлический стакан.

- Пейте.

Я сделал несколько глотков спирту и обессиленно откинулся на его сильную руку.

- Хорошо, хорошо, - приговаривал Лелеко, глядя на меня, как на больного малыша. - А теперь поедим. Вот та-ак. - И поднес ко рту густо намазанный маслом ломоть душистого черного хлеба.

Солдаты приветливо смотрели на меня и улыбались. Им, наверно, было приятно от мысли, что они все-таки разыскали летчика и теперь стоят и видят, как он оживает у них на глазах.

- Ну, в путь, да побыстрее, - приказал Лелеко, и сам впрягся в лямки, чтобы помочь уставшим товарищам.

Вскоре мы добрались до их радиостанции.

Неподалеку слышались тяжелые орудийные раскаты.

- Леня, помоги-ка! - крикнул Лелеко в темноту. Скрипнула дверь, и передо мной вырос среднего роста плечистый мужчина в гимнастерке.

- Нашли? - обрадованно спросил он.

По крутой лесенке меня внесли в землянку и уложили на нары. Доски были устланы соломой и покрыты сверху брезентом. Коптилка тускло освещала толстые бревенчатые стены и закопченный потолок.

Теплая вода. Белые простыни. Укол. Лелеко еще раз тщательно обработал рану и покачал головой.

- Ближайший госпиталь в Крестцах, - сказал он и вынул карманные часы. - До них километров тридцать, а машина будет только утром. Придется ждать.

Сделав еще один укол, фельдшер предложил мне выпить кружку тонизирующей, как он сказал, жидкости. По вкусу она напоминала крепко заваренный чай, с примесью спирта и чеснока. Я с трудом осилил кружку, но потом почувствовал, как по всему телу разливается приятное тепло. Солдат, которого звали Леней, принес котелок дымящейся картошки с мясными консервами.

- Ешьте, товарищ летчик!

После еды клонило ко сну. Лежа на нарах, я слышал, как выходил и снова входил Лелеко, как он разговаривал вполголоса с Леней. До меня донеслось имя Алексея Борисовича. "Наверное, Панов", - подумал я.

- Предлагают выслать самолет, - сказал Лелеко. - Да разве мы подготовим площадку? Кругом лес, кусты... Я передал, пусть вышлют машину с врачом. На всякий случай, если не придет наша... Да, тяжелое у него ранение. Пожалуй, повреждена плевра... Хорошо бы ему сейчас переливание крови сделать.

Разговор то затихал, то начинался вновь. Люди выходили из землянки и возвращались в нее почти бесшумно. Наконец я уснул или впал в забытье.

В маленьких оконцах уже серело утро, когда Лелеко разбудил меня:

- Николай Федорович, пора завтракать.

Намочив кусок бинта, он обтер мне лицо. Я выпил чаю и неохотно съел ложку макарон. Затем меня одели, запеленали в спальный мешок и на носилках вынесли из землянки. От яркого солнечного света я невольно зажмурился, а когда снова открыл глаза, то увидел под елью грузовую машину с опущенными бортами и нескольких солдат, хлопочущих возле нее.

- Сюда, сюда! - крикнул один из них.

Крепкие руки приподняли носилки и поставили их на толстую подушку из молодых еловых веток, которыми был устлан весь пол в кузове грузовика. Лелеко посадил Леню с шофером, а сам остался рядом со мной.

По тряской дороге проехали километров восемнадцать. Послышался гул встречного грузовика. Хлопнула дверца кабины. Кто-то спросил:

- Далеко ли до переднего края?

- Передний край велик, - ответил Лелеко. - На какой вам нужно участок?

Незнакомец зашуршал бумагой, - видимо, он развернул карту и показывал что-то моим провожатым.

- Вот сюда.

- Да это же к нам! - воскликнул фельдшер. - Вы, случаем, не от Панова?

- Так точно, от Панова. Штурман полка капитан Хасан Ибатулин.

- За летчиком?

- Точно, за ним. Где он? Жив?

- У нас в кузове...

Сердце забилось от радости. Дорогие ребята, все-таки отыскали. Хасан Ибатулин вскочил на колесо - и я увидел его расплывшееся в улыбке широкое лицо.

- Ничего, Коля, все будет в порядке, - сказал он, касаясь ладонью моего обожженного лица. - Хочешь шоколаду?

Не дожидаясь ответа, Хасан отломил от плитки кусочек.

- Ешь, дорогой, ешь. Скоро доберемся до Крестцов, в госпиталь. Все будет хорошо, - приговаривал штурман.

Полковая машина развернулась, и мы тронулись дальше...

Когда меня положили на операционный стол, я увидел хирурга - небольшого роста усталого мужчину.

- Ну-ну, посмотрим вашего героя, - сказал он врачу нашего полка, приехавшему вместе с Ибатулиным.

Срочные приготовления. Бинты, лекарства, инструментарий. Я чувствовал тупую боль и постанывал. Видимо, хирург резал ткань вокруг раны. Наконец я услышал, как звякнул, упав на дно тазика, первый осколок.

- Здорово же они тебя, мерзавцы, - приговаривал врач, углубляясь в рану. Осколки один за другим со звоном падали в тазик.

- Так, говоришь, вчера утром? - спросил он стоявшего за его спиной Ивана Федоровича.

- Утром, - подтвердил тот.

- Молодцом, молодцом.

Закончив операцию, хирург выпрямился, тяжело вздохнул. Затем вытер потное лицо и, немного подумав, тихо сказал:

- Видать, в рубашке ты родился, приятель. Еще бы миллиметра два и...

Иван Федорович перебил его:

- Дело не в рубашке, коллега, а вот в этом. - И показал хирургу мой пробитый осколком партийный билет.

- Как это произошло? - удивился врач.

- Вопрос достаточно ясен, - вмешался в их беседу стоявший у двери Хасан Ибатулин. И штурман довольно точно нарисовал картину ранения.

- Спасли ордена и партбилет, - закончил он.

- Да, да, - быстро проговорил хирург, - если бы не было партбилета и орденов, осколки вошли бы глубже, мне не пришлось бы латать легкое и доставать из-под лопатки вот этого солдата с ружьем от Красной Звезды... Надо посмотреть еще завтра, а может быть, и послезавтра. Вы, коллега, конечно, останетесь? спросил он Ивана Федоровича.

- До завтра останемся, - ответил за врача Ибатулин.

Меня унесли в школьный класс, превращенный в госпитальную палату. Ночь прошла в кошмарном бреду. Друзья были возле меня, подавали пить, вызывали дежурную сестру.

Утром в сопровождении Лени вернулся Лелеко. Он еле держался на ногах от усталости: всю ночь помогал вывозить со станции раненых, тушить пожары и восстанавливать железнодорожные пути.

- Пришли попрощаться, - сказал Лелеко с доброй улыбкой. - Рады, что операция прошла благополучно. Верим, все будет хорошо.

В этот день хирург снова занимался моей раной. Когда закончил, удовлетворенно произнес:

- Ну, соколик, теперь будешь жить сто лет!

Видимо, он окончательно убедился в том, что опасность миновала. Однако и на этот раз рану не зашили, а стянули металлическими скобками.

Из операционной меня унесли в другую, более светлую и чистую палату. Положили на мягкую койку с белыми простынями и пышными подушками. Прощаясь после обхода с Иваном Федоровичем и Хасаном, врач сказал:

- Вот немного подлечим Кузнецова и отправим в тыл. Там его быстро поставят на ноги.

- А мы хотели забрать его домой, - возразил Ибатулин.

- То есть как это - домой?! - удивился врач.

- К себе в часть, - пояснил Хасан. - У нас там есть лазарет, врачи, ну... и все прочее.

- Вот именно "прочее"! - возмутился хирург. - Да вы думаете, что говорите?! У него большая грудная мышца разорвана. Ему специалисты нужны, длительное лечение. А вы хотите человека оставить без руки!

Ибатулин смутился. Он не стал настаивать, но, видимо, остался при своем мнении. Я же, слушая Хасана, только радовался: уж очень не хотелось расставаться с родным полком.

Ибатулин и полковой врач тепло попрощались со мной.

- Выздоравливай побыстрее, - шепнул мне Хасан. - А уж мы с Алексеем Борисовичем что-нибудь придумаем.

Проснувшись на другое утро, я почувствовал себя значительно лучше, чем накануне, и решил написать домой письмо. Мало ли что могла подумать Анна!

Подозвал сестру и попросил у нее карандаш и бумагу.

- Вам же двигаться нельзя, - улыбнулась девушка. У нее были усталые, но ласковые глаза. - Вы продиктуйте, а я сама напишу, хорошо?

Она присела на угол кровати и, согнувшись над тумбочкой, написала мое послание. Конечно, это было не совсем то, что я хотел. Аня все равно будет тревожиться, увидев незнакомый почерк. Но другого выхода не было. "Через недельку, - подумал я, - мне полегчает, и тогда напишу сам".

В палате, где я лежал, подобрались хорошие ребята. И это скрашивало будни госпитальной жизни. Те, что поправлялись и уже могли ходить, ухаживали за тяжелоранеными. Обслуживающего персонала в госпитале не хватало, и это все прекрасно понимали.