Алек Экзалтер - Коромысло Дьявола

• Название: Коромысло Дьявола
• Автор: Алек Экзалтер
• Жанр: Фэнтези

Религиозная сайнс фэнтези для верующих и не очень верующих в XXI веке от нашей христианской эры.

---

И тем и другим его в избытке, как и всех нас, пичкали с самого рождения. Вернее, с первых обращенных к нам слов, какие мы можем понять и запомнить.

С самого нежного возраста — Филипп, увы, не мог вспомнить точную дату — он стал понимать: оказывается, взрослые говорят совсем не так, как они думают, и думают вовсе не так и не о том, о чем говорят с детьми.

Так вот, папа радостно говорит с ним по-английски, но, жаль, плохо понимает по-русски и по-испански. Мама с дедушкой не совсем понимают по-английски, тогда как страшно радуются, коль скоро сынуля и внучек им отвечает и о чем-нибудь их спрашивает на родном испанском языке.

С русским языком у мамы с дедушкой дела обстоят неважно. Зато старшая сестренка Леночка свободно говорит по-русски. Взрослые и дети во дворе, на улице, на пляжном Молодежном озере в парке, по телевизору и по радио тоже только на русском переговариваются.

Но ничегошеньки не соображают, когда с ними разговариваешь простыми и понятными словами на испанском языке мамы и дедушки или по-английски, как с папой.

Примерно в возрасте 3 лет Филиппа, прямодушно и чистосердечно считавшего все три языка своими родными, постигло неприятное и разочаровывающее понимание — дед, отец и мать нарочно разговаривают с ним только по-испански или обязательно по-английски.

Отец-то точно его обманывает. Никаким-таким англичанином он не был. Врал, значит. И по-русски болтает будь здоров, когда надо и по-испански чешет. Дед с матерью врут меньше, потому что он испанец, а она испанка.

Дед ему на чистом русском языке сам признался в семейном педагогическом вранье, рассказав, как он был против английского.

Тем не менее "интеллигентствующие упрямцы" мама и папа Филиппа его не послушали. Сестра Лена подтвердила показания деда Пепе, обозвав брата "придурком с экспериментом" и с чьих-то злобных слов — "полиглотом недоношенным".

Ленкину непонятную ругань Филипп отчетливо запомнил, как и то, что она прикидывалась, будто ей эти иностранные языки "до фиолетова фонаря".

"Ага, попалась на вранье, паскудина!"

Она ему точно зверски завидовала и ревновала к тому, как же "эти родители с ним носятся как с больным".

К 4 годам Филипп понемногу начал разбираться, когда и на каком языке его обманывают, как самостоятельную суверенную личность, имеющую приватные интересы, профит и понимание действительности.

Понятно, тому подобной терминологией он тогда не владел. Но осознанные понятия уже имелись, так же, как и твердая память, вовсе не вытесненная в дальнейшем куда-то на задворки подсознания обилием внешней информации и гормональной бурей полового созревания.

В немалой степени развитию памяти и понимания Филиппа способствовали многоязычные уроки чтения и письма, впервые преподанные ему в 4 года, после того, как он на радость папе с мамой стал активно интересоваться часто встречавшимися на экране телевизора, во взрослых книгах и журналах чудесными буквами и цифрами.

Они были дивно интересными и занимательными на папином компьютере. Там волшебным образом появлялись виртуальные буквы: русские, английские, большие и маленькие. Филипп нередко смотрел, как папа сосредоточенно страдальчески работает над кандидатской диссертацией, заполняя дисплей словами и предложениями.

Так что, когда ему исполнилось 5 лет он легко и непринужденно начал много читать. Без разбора. То, что на глаза попадется.

Читал по собственному желанию с упоением. Никому и в голову не приходило заставлять его читать насильно.

К небезопасному компьютеру его не подпускали, шибко здоровье берегли. Но в выборе книг и в чтении не ограничивали. Считали: ребенку полезнее читать, чем тупо таращиться в телевизор и портить глаза.

В то же время эпизодические занятия писаниной ему ужасно не нравились. Мука мученическая!

Зачем учиться писать ручкой прописи-каракули, если кругом сплошь печатные буквы? Будь то по телевизору или на компьютере.

Впрочем, до первого класса его никто чистописанием, заучиванием на память стихов и песен не утруждал. Паче педагогических чаяний, не до обучения глупейшему чтению вслух и письму было его дедушке и бабушке, приглядывавших за ним, пока родители-учителя трудились в школе.

Бабушку Зою он тоже отменно помнил. Перво-наперво ее вкуснейший слоеный торт, грандиозный "Наполеон" на свои именины и… недожаренную картошку по будням, небрежно нарезанную толстыми кругляками.

Однако больше времени Филипп проводил не с ней, а с любимым дедом. Слушал и запоминал. В том числе витиеватые и затейливые испанские ругательства деда Хосе. Переводил он их потом, втихомолку, с секретным словарем ненормативной лексики из дедовой библиотеки.

Частенько дед неприлично жаловался внуку на тупоумную дочку-ханжу Амелию, на блудного сынка-хитрованца, то бишь на предприимчивого московского дядю Гену.

Очень обижало благородного идальго, как беспардонно Филькина мамаша стала по паспорту обрусевшей Амелией Иосифовной Бланко-Рейс. А сыночек-то Энрике Хосе и прочая безобразно записался "неким жидовствующим" Генрихом Иосифовичем Рейесом.

После позорного распада СССР Хосе Бланко-Рейес сильно сдал и одряхлел. Вместе с великой империей провалилась в тартарары вся его прежняя жизнь.

Подкосила старика и ужасная агония жены, долго и страшно умиравшей от лейкемии. С концами добил деда государственный переворот 1996 года, когда президент Лыченко обеспечил себе пожизненное суверенное президентство.

На дармовщинку приобретенная белоросская независимость и суверенность и подавно не пришлись по нраву старому коммунисту. С распадом Советского Союза он, никуда не уезжая, вторично оказался в шкуре эмигранта.

К тому же дед на дух не терпел строителей "мертворожденного мелконационального капитализма".

Думал, как бы вернуться умирать на родину. Но не успел. Умер на свежеиспеченной чужбине от обширного инфаркта в декабре 1996-го.

После новогодних праздников родители взяли Филиппа и Леночку на церемонию прощания с дедом. Вчетвером они с дядей Геной привезли в Испанию урну с прахом бывшего капитана советской военной разведки Хосе Бланко-Рейеса и с борта прогулочного катера развеяли его бренные останки на рейде порта Картахена. В точности, как велел в завещании дед.

Маленькому Филиппу потом долго снились веселое слепящее полуденное солнце и его ярчайшие отражения на пенных гребнях морских волн. Материалистическая обрядовая сторона смерти его нисколько не испугала. В книгах и фильмах тоже люди привычно умирают, их по-всякому хоронят.

Горе и печаль прошли мимо него стороной. К тому же в окончательную смерть деда он не верил, потому как помнил о нем.

Не забыл он и того, как скандалившие родители обсуждали вопрос, возвращаться им или нет в Белороссию под абсолютную власть "батьки Лыча". Отец был "против", мать "за".

Вернулись в Дожинск втроем. Леночку на зимние каникулы оставили погостить у мадридских родственников.

Филипп Ирнеев обо всем помнил, никого и ничего не забывал. Но никогда не давал воспоминаниям о вчерашнем прошлом безраздельно овладеть его разумом и телом. Не позволял он подобного безобразия и заботам завтрашнего дня.

15 лет спустя Филипп по-прежнему видел счастливые и благорасположенные к нему сны.

Счастливый человек, он ведать не ведал о детских кошмарах или же, проснувшись, не помнил о них так, как другие напрочь забывают о долгих месяцах и годах ребячьего горя и счастья.

Сегодня на сон грядущий Филипп приказал себе увидеть и встретиться с феей из парка. Он было хотел ей позвонить или послать эсэмэску, дабы пожелать спокойной ночи, но передумал. Рановато покамест изображать безумно влюбленного, беспокоящего женщину в половине второго ночи.

Через минуту-другую он спокойно заснул и реально назначил фее Веронике в бирюзовом платье свидание в знакомом старом парке, договорился с Петром насчет времени и койко-места. И увидел девушку своей мечты в бикини и без всего.

Коль скоро любите любящих вас, какая вам за то благодарность?

— 2 —

В ту майскую благорастворенную пятницу Филипп проснулся и встал едва только забрезжил рассвет. Даже раньше. Вернее, при первом утреннем намеке на приближение признаков восходящего солнца.

Блаженно и мечтательно улыбаясь, он потянулся, расстался со спальными атласно-боксерскими трусами, слегка заскорузлыми и неуютно шершавыми в паху по естественной причине быстрых ночных сновидений и здоровой юношеской физиологии.

Еще раз гибко и пластично потянулся, расправил плечи, изогнул назад обнаженный корпус и медленным текучим движением опустился на мостик. Так же плавно и медленно оторвался от пола с глубоким выдохом, выпрямился, набросил махровый банный халат и пошел под душ.