Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там

• Название: Разъезд Тюра-Там
• Автор: Владимир Ковтонюк
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-901049-85-3

После окончания в 1962 году Московского авиационного института Владимир Александрович Ковтонюк некоторое время работал на лётных испытаниях межконтинентальных баллистических ракет.

О жизни испытателей в непростых условиях, о том, как усилия каждого из них, складываясь воедино, укрепляли государственную позицию на международной арене.

О том, каким невероятным образом испытания ракет оказались вдруг связанными с гибелью советского вертолета во Франции, о любви, о розыгрышах и курьезах, о счастливых случайностях и драмах рассказывается в этой книге.

Автор не претендует на документальное изложение событий, поэтому совпадения с реальными событиями и людьми случайны.

---

Вот и обязан начальник отдела Михаил Рувимович Гнесин не только анализировать результаты огневых испытаний или определять причину взрыва двигателя на стенде, но и особым чутьём предвидеть, составляя план заводу, какие элементы конструкции решат вдруг изменить конструкторские отделы.

Двигатель поступает на стенд, который был, как правило, частично разрушен предыдущим испытанием, особенно, если речь идет о начальном этапе огневых испытаний нового двигателя. Но к моменту поступления очередного двигателя стендовая бригада, работая круглосуточно и без выходных, обязана восстановить стенд. Через стендовые переходные устройства двигатель упирается в тензомессдозу — стальной цилиндр с наклеенными на него тензометрическими датчиками. По едва уловимым деформациям цилиндра, регистрируемым тензодатчиками при работе двигателя, определяют силу тяги.

Топливные магистрали двигателя через сильфоны соединяются со стендовыми трубопроводами. Мотористы через технологические трубки подключают к многочисленным штуцерам двигателя датчики для измерения параметров, проверяют герметичность стыков.

Особого контроля требует установка трубок к датчикам. Дело в том, что температура газов в камере сгорания достигает 3500 градусов по Цельсию, и понятно, что даже кратковременный проток по трубке газов с высокой температурой приведет к прогоранию штуцера на камере сгорания.

Чтобы этого не случилось, в соответствии со стендовой инструкцией мотористы перед установкой на двигатель должны заполнить трубки спиртом.

Но это — если бы работали немецкие мотористы. Те всё сделали бы точно по инструкции на проведение огневых стендовых испытаний.

Наши же доморощенные умельцы построили график замерзания спиртоводной смеси в зависимости от температуры окружающей среды и исправно им пользуются, не давая напрасно пропадать такой стратегически важной жидкости, как спирт.

Мотористы, работающие на стенде, в основном бывшие матросы-подводники Северного флота, то есть те люди, которые воспитаны трудной долей подводника и принципом «все за одного, один за всех». Дисциплинированность и чувство ответственности у таких ребят въелись в кровь.

Вот и ведёт пальцем по графику, в который раз, чтоб не ошибиться, Валерий Вахтин, вот и доливает он бережно, по капле, бесцветную, заменяющую валюту, жидкость со знакомым, веселящим запахом из одной мензурки в другую. И уж тут можно быть уверенным, все будет сделано точно по графику, лишь бы по непредвиденной причине не перенесли испытание на вечер, когда мороз станет забирать всё круче и круче.

Огневые испытания в те времена проводились сразу же, по готовности двигателя и стенда. Единственным аргументом в пользу задержки пуска было направление ветра в сторону Москвы. Но в таком случае, даже если двигатель стоял на стенде, с подключением трубок к датчикам можно было подождать.

Если направление ветра не менялось в течение суток, то испытание все равно проводили. Тогда грохот работающего двигателя был слышен даже на Соколе. Струя раскалённых газов, под наклоном вылетающая из сопел двигателя, ударялась в железобетонный отражатель на дне оврага, рядом с Химкой, и взлетала ввысь, может быть, на километр. И только через несколько минут на близлежащий прекрасный дубовый лес с шуршанием начинал осыпаться дождь черных крупинок прореагировавших компонентов.

Пуск двигателя, наблюдение за его работой и останов осуществляются из пультовой — бетонного сооружения со стенами такой прочности, что не под силу никакому взрыву.

Пожалуй, только взрыв атомной бомбы только мог бы перевернуть его, да и то, если бы эпицентр располагался в непосредственной близости.

Пусками руководил Марк Маркович Рудный. На этом человеке, ставшем начальником стенда всего через пару лет после окончания института, лежала вся ответственность за испытание.

Техническим заданием на огневое стендовое испытание задавалось время работы двигателя и диапазоны изменения давления в камере сгорания. Как правило, время работы устанавливалось от ста до двухсот секунд, это в том случае, если двигатель работал нормально. Если же в процессе работы появлялась «высокая частота», Рудный должен интуитивно, в доли секунды, по одному ему ведомым признакам, нажатием кнопки выключить двигатель до взрыва.

Выключать же двигатель беспричинно раньше заданного времени недопустимо, в этом случае задание на испытание считается невыполненным.

На каждом испытании Марк Рудный, находясь в состоянии невероятного напряжения, наблюдал через бронестекло за работой двигателя. И уж если он нажал пресловутую кнопку, то необходимость выключения двигателя обязательно подтверждалась в последствии записью параметров на осциллограммах[1].

По мере достижения успехов в доводке двигателей, их производство и испытания перекочевали в Днепропетровск, на Южный машиностроительный завод.

И тут ЖРД вновь показали свой неуемный характер: двигатели, прекрасно, без замечаний, работавшие в Химках, на стендах в Днепропетровске вновь стали взрываться.

Те же материалы, такие же высокоточные детали, точно такие же двигатели — в Химках работали, а в Днепропетровске — взрывались. Южмаш делал двигатель за двигателем, специалисты из Химок, находясь в командировке безвылазно, месяцами работали от зари до зари, на стенде перебывало руководство даже самого высокого ранга, а двигатели всё равно взрывались.

Наконец, в Министерстве общего машиностроения, образованном вновь после снятия Хрущева, не выдержали, и на Южмаш прилетел Сергей Александрович Афанасьев.

— Если допустишь отставание от Америки, я тебе голову оторву! — по-товарищески, как коммунист коммунисту, пообещал Леонид Ильич Брежнев на заседании Политбюро Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза, утверждавшего Афанасьева на должность Министра общего машиностроения.

Афанасьев, проработавший в Великую Отечественную войну на сталеплавильных печах одного из Пермских заводов, человек могучего телосложения и двухметрового роста, с искривлённым, перебитым носом, отчего его лицо выглядело свирепым и бескомпромиссным, собрал в кабинете Главного конструктора ракеты Михаила Кузьмича Янгеля совещание. На совещание был вызван и Главный конструктор двигателей академик Валентин Петрович Глушко.

Для доклада министру были подготовили необходимые графики, таблицы, схемы и руководитель нашей выездной бригады Игорь Клепиков рассказал обо всем Глушко, а тот на совещании — министру.

Министр, может быть, для самоутверждения, а может, раздраженный тем, что сорваны все сроки, установленные Центральным комитетом и Комиссией по военно-промышленным вопросам, а двигателя все нет, рассматривая график устойчивой работы двигателя по давлению в камере сгорания и соотношению компонентов топлива, принародно, в том числе в присутствии подчинённых Главным конструкторам сотрудников, сказал в адрес Глушко довольно-таки грубым тоном:

— Для того чтобы изобразить такой график, можно и не быть академиком!

Так, листом бумаги-миллиметровки с парой кривых линий, проведенных через россыпь точек, отмечавших результаты испытаний, выглядела черная кошка, пробежавшая между двумя высокопоставленными людьми, игравшими ключевые роли в отечественной космонавтике. И след, оставленный ею, сохранил злопамятную свежесть до самой смерти одного из них.

Тем не менее, допинг, полученный от министра и сверхнапряженная атмосфера, сложившаяся на стендовых испытаниях маршевых двигателей, заставили всех участников процесса пошустрее шевелить извилинами и привели к положительному результату. Предположили, казалось бы, невероятное: на устойчивую работу двигателя каким-то образом оказывают влияние стендовые трубопроводы. Оказалось, что в Днепропетровске сильфоны, соединяющие стендовые трубопроводы окислителя и горючего с соответствующими магистралями двигателя, другой конфигурации и жесткости, чем в Химках.

Как только сильфоны были заменены, умопомрачительный грохот отлично заработавших двигателей показался всем самой мелодичной из всех ранее слышанных песен.

До отъезда Химкинской бригады в Москву был один день, и химчане радостно двинули на пляж.

В Днепропетровске пляж находится на Комсомольском острове и путь на него лежит через парк, который во всех городах Украины непременно называется именем Тараса Шевченко. Видимо, это является своеобразной гарантией от частых переименований.

Едва испытатели вошли в парк, как путь им преградил шинок, расчётливо поставленный поперёк парковой аллеи. Учитывая праздничное состояние души, попыток миновать его не было и в помине. Шинок был набит, казалось, до отказа полулитровыми бутылками, наполненными вином «Надцни-пряньске» стоимостью рубль и семнадцать копеек за бутылку. Каждую бутылку украшала лубочная этикетка, наспех и вкось приклеенная в каком-нибудь соседнем колхозе.