Юрий Маслов - Уходите и возвращайтесь

• Название: Уходите и возвращайтесь
• Автор: Юрий Маслов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1976

Повесть о курсантах военного авиационного училища.

_{Рисунки А. Ерасова}

---

— На полную?

— А ты думаешь, выгнали бы?

— Сам удивляюсь, что мы еще не в штатском, — усмехнулся Никита.

— Не вытурили бы, — подумав, уверенно сказал Сережка.

— Это почему же?

— Мы, старик, перспективные. Никита схватился за бока и захохотал:

— А ты нахал, Серега, крепкий нахал.

— Нахальство — второе счастье. — Сережка почесал за ухом. — Где бы нам все-таки курева раздобыть?

— У курсантика, — сказал Никита. — Он там, по-моему, уже храпит.

— Верно. Как это я раньше не сообразил? — Сережка подошел к двери и негромко три раза стукнул.

— Чего тебе? — послышался глухой окающий бас.

— Во-первых, не тебе, а вам; во-вторых, дрыхнуть на посту не положено; а в-третьих, мог бы уже догадаться и угостить нас сигаретой.

Второкурсник недовольно засопел. Ответить в более развернутой форме ему явно мешала табель о рангах. К тому же он прекрасно знал, за что сидят ребята, и ничего, кроме симпатии и уважения к ним, не испытывал.

Дверь приоткрылась, и курсант протянул Сережке четыре сигареты и коробок спичек.

— Спасибо, — сказал Сережка. — Ты во сколько сменяешься?

— В восемь.

— Передай Черепкову… Знаешь его?

— Парашютист который?

— Вот именно, Парашютист. Так передай ему, чтобы, как стемнеет, притащил нам сигарет. Понял?

— Сделаю.

Дверь захлопнулась.

— Славный паренек, — сказал Сережка, — а главное — сговорчивый.

— Наш. — Никита жадно затянулся. — С Волги.

— А вот в школе, старик, — Сережка задумчиво потер подбородок, — ты, наверное, это тоже замечал: и парни неплохие, и котелок работает, а каши с ними не сваришь. Почему?

— Каждый свою лямку тянет, — сказал Никита, — а мы одну общую. В этом все дело.

Алик прибежал сразу после отбоя. Караульный, видимо предупрежденный своим напарником, пропустил его без звука.

— Как там Баранов? — спросил Никита.

— Свирепствует. Кричит: кого слова не берут, с того шкуру дерут. — Алик выудил из карманов сигареты и озадаченно осмотрелся: — Не Рио-де-Жанейро. Разве можно асов в таких хоромах держать? А вы тоже хороши, не могли предупредить… Я бы к вам с удовольствием присоединился.

— Нельзя, старик, — фыркнул Сережка, — больше двух — банда.

— Ладно, — обиженно протянул Алик и скороговоркой: — Какие ЦУ будут? Быстренько. А то у парнишки, — он скосил глаза на караульного, — пять нарядов вне очереди. Засекут — вместе с вами сидеть придется.

— В городе будешь — зайди к Татьяне, — сказал Никита.

— Обязательно, старик. Не воспользоваться твоим отсутствием — грех.

Никита улыбнулся.

— И объясни ей все… Толково и с юмором.

— Он такого наплетет, что она задумается: а не дала ли маху? — хихикнул Сережка.

Алик погрозил ему кулаком и захлопнул дверь.

Атмосфера в кабинете начальника училища была напряженной. Разговор шел долго, каждый выкурил уже не по одной сигарете, но к единому мнению собравшиеся так и не пришли. Обычно люди, сидевшие сейчас перед генералом Малининым, понимали друг друга с полуслова, но на этот раз в их единодушии произошел раскол, поэтому все испытывали неловкость.

Малинин, которому надоело гнетущее молчание, наконец не выдержал и, щелкнув портсигаром, придвинул к себе характеристики Мазура и Бойцова.

— Вы пишете, что это их первое нарушение, — обратился он к заместителю командира эскадрильи по строевой и физической подготовке капитану Левину. — Прежде, как я понял, они у вас ходили в отличниках и никаких особых проступков не совершали. Верно?

— Верно, — угнетенно ответил Левин.

— А что вы теперь скажете?

— Я отвечаю за дисциплину на земле, — снова ушел от прямого ответа Левин. — Летать их… другие учат.

— Понятно, — побагровел Малинин, поворачиваясь к Баранову. — Вам слово, капитан.

— Мне, товарищ генерал, трудно быть судьей. Это мои ребята, ребята талантливые, настойчивые, и поверьте мне на слово: они летчики милостию божьей. В общем, я воздержался бы.

— Значит, против исключения.

— Против.

— А вы, Евгений Николаевич? — обратился Малинин к Малышеву.

— Исключить! — сверкнул глазами подполковник. — Если б они в провода врезались!.. Я как представлю — у меня мороз по коже! Одинцова мы хотели выгнать за то…

— …что он накануне полетов выпил, — сказал Храмов, поднимаясь. — В этом его главная вина.

— Хорошо, — остановил его Малышев. — Я в любом случае за исключение. Простить — значит развязать руки другим.

Малинин раздраженно кивнул и посмотрел на Храмова:

— А вы что скажете?

Храмов встал и, одернув китель, задумался.

— Когда парню двадцать, он порывист и горяч и зачастую сдержанность старших расценивает как ревность, как недооценку своих еще скрытых талантов. Мазур и Бойцов во время своего полета наверняка думали о другом. — они хотели показать нам свое искусство, нестандартность мышления в бою, храбрость и волю.

— Авиация — не арена для трюков, — угрюмо заметил Малышев.

— Но разве Мазур трюкач? Бойцов ухарь, который летает только во имя риска, на потеху зрителей? Аудитории у них не было. Единственным очевидцем их мастерства оказались вы. Да и то случайно.

— Если я вас правильно понял, вы против наказания? — проговорил Малышев.

— Я не против наказания, наказание — это тоже воспитательная работа. Я — против исключения. Иногда легче отмахнуться от беспокойного человека, чем дать ему совет, где нужно — поддержать, когда нужно — предупредить. Мазур и Бойцов выдержали испытание на прочность, доказали, что современная техника им по плечу, и я предлагаю дать ребятам возможность исправиться. Думаю, они это поймут и оценят лучше, чем исключение.

— Ну и какую меру наказания вы предлагаете? — спросил Малинин.

— Самое страшное наказание для них — отстранить от полетов.

— Они уже наказаны, товарищ генерал, — вставил Левин. — Восьмые сутки сидят.

— Сидят? — удивился Малинин.

— Сидят, — нахмурился Малышев. — Пятнадцать строгого.

— Это меняет дело, — сказал Малинин. — Два раза наказывать за одно и то же — плохой тон. — Он задумался, затем повернулся к Баранову и сказал: — Когда отсидят, зайдите вместе с ними ко мне. Нам есть о чем поговорить…

Был вечер. Сережка, который уже смирился с положением заключенного и репутацией воздушного хулигана, преспокойно спал в своем углу. «Не тревожь тревоги свои, и тревоги оставят тебя», — сказал он беспокойно шагавшему из угла в угол Никите. И заснул. Мгновенно. Он вообще любил поспать. И теперь, когда представилась такая возможность; храпел чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Никита ему искренне завидовал. И он был бы не прочь таким образом скоротать время: проснуться, выбить на нарах зарубку — еще один день прошел — и снова на боковую. Но у него ничего не выходило. Как только он закрывал глаза, на душе становилось так тягостно и тоскливо, что он моментально вскакивал и с яростью попавшейся в капкан дикой кошки принимался мерить тяжелыми шагами комнату. Алик возник в проеме двери, как привидение.

— Не спишь? — спросил он тихо.

— Как видишь… — Никита горько улыбнулся, ожидая, что и Алик улыбнется ему в ответ. Но друг остался серьезен. Его это озаботило и насторожило. — Сдала она экзамен?

— Пятерка, — кивнул Алик.

— Ты ей рассказал?

— Понимаешь, старик… — Алик вдруг замялся. — Я решил ее не расстраивать.

— То есть как это… решил? Она же еще больше волноваться будет!

Алик отвел в сторону глаза и жалко улыбнулся:

— В общем, я не мог.

Никита рванул Алика за гимнастерку.

— Что с ней? — И голос его был так глух и безжалостен, что Алик не выдержал, нарушил данное Славке слово молчать.

— Нога сломалась, — сжавшись, пролепетал он.

— Нога?!

— Да не ее, самолетная…

Никита молча опустился на нары. Он почувствовал такую усталость, какую не испытывал после самых жестоких перегрузок, когда земля вздыбливается, поворачивается вокруг своей оси и все сливается в неудержимом вращении. У него защипало кончики пальцев, точно он отморозил руки. Никита поежился и только тут услышал страшно далекий, приглушенный расстоянием голос:

— Да ты не волнуйся, ну, побилась слегка… С кем не бывает? Отделалась одними царапинами…

— Где она?

— В больнице.

— В какой?

— В первой.

— Отделение?

— Хирургическое.

— Снимай ремень! Алик молча подчинился.

— И сиди здесь. Я вернусь. Скоро. До смены караула. — Никита опрометью бросился за дверь.

Курсант его даже не окликнул. Он, видимо, принял его за Черепкова и, довольный тем, что это непредвиденное свидание так быстро и благополучно закончилось и ему не нагорит, осторожно задвинул засов.