Федор Сологуб - Том 5. Литургия мне

• Название: Том 5. Литургия мне
• Автор: Федор Сологуб
• Издательство: Интелвак
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-93264-036-7, 5-93264-022-7

Пятый том собрания сочинений Федора Сологуба включает в себя мистерии, драмы и трагедии, а также повести «Барышня Лиза», «Острие меча», и книгу рассказов «Слепая бабочка». Большинство произведений издается в наши дни впервые.

К сожалению, в файле отсутствует повесть «Острие меча».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Вновь Пришедшие. Ужасное слово — вовеки.

Шелест Камышей. Доколе не распадутся чары великой богини, равняющей горы и долы и низводящей тени в ад. Доколе не придет последний, и несокрушимый воздвигнется мост.

Мгновенные молнии.

Далекий Вопль Прометея. Расторгну оковы — и ты погибнешь, неправедный.

Вновь Пришедшие. Чей вопль доносится к нам? Не голос ли это страдающего бога?

Шелест Камышей. Прикованный Прометей грозит богам светлого Олимпа.

Змея. Боги трепещут, но смеются.

Тени Умерших удаляются. Сцена тонет в непроглядном мраке. Слышен затихающий плеск Леты. Внезапная молния разрезывает мрак — и черная завеса раздвигается, открывая темный чертог Аида. На престоле — Аид, и рядом с ним Персефона. Угрюмо и мрачно лицо Аида, и весь он туманный и еле зримый. Приготовлена трапеза. Подземные боги безмолвно предстоят царю и царице.

Аид. Тоскуешь и плачешь, милая супруга! Не осушая глаз, плачешь. Или сладки тебе слезы? Мне, познавшему конец всякого страдания и всякой радости и этим познанием утвердившему мою державу, мне, богу отжившего, забавны стоны скорби, — но тебя, возлюбленная супруга, мне жаль. Что может сравниться со скорбью богини?

Персефона. Только ад полон моими стонами, — не омрачен златокудрый метатель стрел. Только ад, озаренный безрадостными созвездиями неподвижных молний, рождаемых вечным трением янтарных смол, только ад слышит мои стенания.

Аид. О Персефона! Ты, делящая со мною власть над всем, что было, что жило, что перешло в вечное нет для жизни, неизменной вовеки, — о чем ты можешь тосковать? Непонятна мне тоска твоя, — к зыбким, к неверным переживаниям обращены твои желания, к поспешным утверждениям над безднами мировой пустыни.

Персефона. Здесь, где в мертвом свете мертвых смол бледные проходят передо мною тени и ни единого не вижу милого лика, кого я встречу? Кому скажу привет и сладостное «да» жизни? Кому покличу: «Желанный, милый! Явись мне ныне, сойди ко мне?»

Аид. Неисчислимо население моего царства, — призови кого хочешь, возведи к себе, утешь себя, как пожелаешь.

Персефона. Я ли утешусь призраками и бледными тенями? На то ли мне величие богини?

Аид. И если хочешь, призови, кого хочешь, из Зевесова светлого мира, — к тебе придет всякий, чье имя скажет твой нежный и сладостный голос.

Персефона. Увы! Мрачною скорбью овеяно мое смутное сердце, — только мертвые, только мертвые приходят к нам из-под милого Зевесова полога, — с золотых полей, взлелеянных моею тоскующею матерью.

Змея. Низойдет и Он.

Персефона. И если Он нисходит, желанный, нисходит он без Гиметского сладкого меда, — только воск — его белые руки, и в померкших очах его скорбь.

Змея. Выпью свет очей.

Аид. К нам приходят все — от нас же никто не найдет дороги.

Тихий Шелест Камышей. Восстанет, воскреснет.

Аид. Добром и злом взвешены и разделены человеческие деяния, добро и зло многие и разные строят дороги. Но все земные дороги приходят в нашу вечную область. Всякое сказывание жизни встречает свое окаменяющее нет и влечется им к берегам Леты. Всякий, кто в ответ первому искусителю сказал когда-то: «Да, хочу жить!» — кончает свой путь у того столба при входе в мои чертоги, на котором я начертал вечное слово: «Нет возврата».

Эхо. Нет возврата.

Тихий Шелест Камышей (как отзвук Эха). Возврата.

Далекий Вопль Прометея. Расторгну узы — погибнешь, погибнешь, неправедный! Зажгу огни, которые ты не погасишь.

Персефона. Все к нам приходят… Как домой, приходят все… Но скроешь ли от меня скорбную истину? Приходят все неволею.

Эхо. Неволею.

Тихий Шелест Камышей (как отзвук Эха). Волею.

Аид. От берегов, где плещет Лета, я слышу хриплый, вещательный крик, — адские вороны кричат, вещая о том, что придут многие, герои и воины, падшие в славных боях за прекрасную Елену.

Персефона. За бедный призрак красоты, за изменчивую земную личину небесной очаровательницы. О счастье земного безумия! О счастливые! О неразумные! Устремились за нею, а быстрый ветер умчал далеко, в страну иную, и похитителя, и его добычу. И не похитителя радует добыча.

Аид. Стремящийся творит сам свои цели. Стрела ранит, вонзаясь, хотя бы и ошибся глаз мечущего стрелы.

Персефона. Из-за призрака, из-за бледной тени стали призраками и под вечную сень сошли мужи, полные доблестей и силы. О злосчастный род людской! О безумное своеволие Айсы! Не истощив своей злобы над людьми и над богами, простерлась ты, страшная Тень! Над богами царящая Ананке, зачем, зачем навеки скорбию омрачила ты сердце мое?

Аид. Пойми, как противоречивы помыслы и желания твои, Персефона.

Персефона. О, да! Иначе как бы не найти им воплощения? Увы! В зыбкое море изменчивости брошены земные утверждения.

Аид. Ныне, Персефона, как и прежде, согласно завету гостеприимства, достойного царского чертога, предложим доблестным пришельцам разделить нашу трапезу.

Персефона. Я встану с моего темного, с моего пышного ложа, я сниму мою тяжелую диадему и царскую мою багряницу, я пойду им навстречу, я омою усталые ноги бедным героям, я поклонюсь вечной муке высокого стремления к призрачной, недостижимой цели. Они хотели, они посмели.

Аид. Ты — богиня и царица. К чему твой труд и унижение? Уже и то им будет великою честью, что ты склонишь к ним божественный взор, и они утешат тебя земною своею и грубою речью. Склониться же перед ними ты не можешь.

Персефона. Утешат. Увы! Они только расскажут, только вспомнят, только повторят. Они мертвые, как мое вечное в скорби сердце, — сладкое упоение предчувствий не взволнует их крови. Мертвы, и слова их — бледные тени свершенных и несвершенных дел.

Вновь Пришедшие (входя в чертог). Приветствуем тебя, великий обладатель и господин наш Аид. Отныне и вовеки мы в твоей власти. И тебе привет, гостеприимная богиня, опечаленная царица Персефона.

Аид. Подъявшие труды, свершившие подвиги, исполнившие тяжкие заветы жизни, пожелавшие, достигшие или отвергнутые и перешедшие Летийские шумные волны, — приблизьтесь, займите места за нашим царским столом, разделите с нами нашу святую и божественную трапезу.

Тени Вновь Пришедших заняли места за царским столом. Протесилай против Персефоны. Мертвое ликование.

Персефона (Протесилаю). Милый гость, поведай нам, кто ты, и откуда, и почему ты печален.

Протесилай. Я — Протесилай, сын Ификла, царь Филаки. Через мрачную Лету принес я печаль о милой моей Лаодамии. На призыв доблестного царя Агамемнона поспешил я с моею ратью к стенам далекой Трои.

Персефона. Зачем?

Протесилай. Мы вознамерились отомстить дерзкому похитителю прекрасной Елены и возвратить ее в ее дом, ее мужу, царю Менелаю.

Персефона. Милый гость, тщетным желанием горело сердце ваше, за призраком устремились ваши доблестные рати. Похититель не сохранит своей добычи, но не вернуть, никогда не вернуть того, что похищено.

Протесилай. От живущих на земле сокрыты веления судьбы. Но долг царя и воина повелел мне идти туда, куда устремились и все ахейские рати. Оставив недостроенный мой дом, расставшись с милым другом моим Лисиппом и после первой брачной ночи покинув мою возлюбленную жену Лаодамию, я вверил мою жизнь ветрам, и морю, и жребию битв.

Персефона. И ты увидел стены Трои? Поверг врага решительным ударом?

Протесилай. О царица! Прельщенный громким зовом славы, я первый вышел из корабля на берег и первый был убит дарданцем. И не увижу моей Лаодамии.

Персефона. Милый герой, утешься питиями и яствами подземного мира.

Протесилай. Разлука с милою Лаодамиею омрачает мое сердце, — а ты, великая царица мира, в который сойдут все, насладившиеся светом солнца, скажи мне: отчего скорбию омрачены твои взоры?

Персефона. Милый гость с милой земли, открою тебе печаль моего сердца, — грустно мне, о золотых тоскую я стрелах и о милом, вожделенном мне. Не веселит меня власть над этим великим миром, ни многообразие утешений, которые непрерывно предстают очам моим в образе переходящих в неизменную вечность сладостных мгновений жизни, — ничто не радует меня.

Протесилай. Славная царица, супруга великого и могущественного владыки, в чьей власти все мы, свершившие подвиги и труды жизни, — тебе ли печалиться? Ты ли в чем чувствуешь ущерб или недостаток? Всегда получающая, все сохраняющая, ничего не отдающая, ты, и миродержавным Мойрам страшная, — ты ли тоскуешь?