Луис Ламур - Походный барабан

• Название: Походный барабан
• Автор: Луис Ламур
• Жанр: Путешествия и география

Ученый, воин, влюбленный, отважный искатель знаний и счастья, один из самых ярких героев писателя — Кербушар устремляется в путешествие неслыханной дерзости, полное опасности, страстей и леденящих душу тайн — через всю Европу, русские степи и византийские чудеса Константинополя...

---

— Ну да, ну да! Конечно же! Мне следовало бы сразу вспомнить! Но я думал, что все друиды уже давно умерли.

— В моей стране обычаи держатся подолгу; но сейчас лишь немногие придерживаются древних ритуалов и владеют тайным древним знанием.

— Это тем, которое заучивают наизусть, да? Которое отец читает сыну на память и обучает его?

— В моем случае — дядя племяннику. У нас в роду друиды с материнской стороны.

Он был так же заинтригован, как был бы я на его месте.

— Ты меня заинтересовал. Я хотел бы поговорить об этом. Писали, что друиды владели тайными знаниями, более неизвестными, и обладали великой силой ума.

Я ещё никогда не пытался использовать знания, которым был обучен в детстве, кроме самой памяти. В Кордове перевести или переписать книгу значило для меня запечатлеть её в памяти — хотел я того или нет. Что же до тайного знания, то я был один из немногих живущих, обученных его применению. Может быть, теперь настал час…

Здесь чудеса — дело признанное и повседневное, здесь верят во всевозможные тайны и таинства, иногда с полным основанием, но большей частью — без. В городе и по соседству есть ещё храмы, где отправляются древние греческие ритуалы. Это я узнал от греков-купцов в караване.

Андроник — человек, искушенный в интригах, привычный к покупке и продаже сведений…

— Я только недавно прибыл в ваш город, — сказал я, — мое богатство пропало, когда печенеги напали на наш караван. Мне нужно отыскать способ возместить свои потери, иначе придется уехать отсюда.

— О, так ты один из тех купцов, которые были с гансграфом фон Гильдерштерном?

Я удивился, что он знает об этом, но он только улыбнулся:

— Мы получаем сведения о таких случаях. Так надо, потому что у нас много врагов, и родина многих из них — степи Руси. Ну, и здесь есть такие, которые ожидали выгодной торговли с гансграфом. Что ж… мне жаль.

Филипп воспользовался этой минутой и налил по стакану Андронику и Бардасу.

Бардас тоже воспользовался минутой:

— Есть основания считать, что этот человек вступил в город, не пройдя контроля…

Андроник не обратил на него внимания:

— Цезарь писал о друидах… — Он взглянул на меня: — Ты владеешь этим знанием?

— Мой род — древней крови. Такое знание передается из поколения в поколение с клятвой на крови.

Он задумчиво взглянул на меня; взгляд был оценивающим, испытующим.

— Многое бы я отдал за такое знание…

Он повернулся к Бардасу:

— Где твой кошелек?

У того лицо словно окаменело, однако он, хоть и с явной неохотой, достал кошелек. Андроник взвесил его на руке, потом положил передо мной.

— Пожалуйста, прими вот это. Мы с тобой должны вскоре поговорить.

Он встал.

— Идем, Бардас… — и чуть задержался: — Вот это древнее знание… Я слышал о способах развития ума и даже о предвидении будущего. Это правда?

— Я не знаю, что ты слышал, — осторожно ответил я. — У нас множество тайн…

Потом они ушли, однако во взгляде, который кинул на меня Бардас, светилась незамутненная ненависть.

Филипп долго сидел молча, потом сказал очень спокойно:

— И многолик же ты, Кербушар. Не знаю, что о тебе думать…

— Думай обо мне вот что: я — человек, которому нужно выжить, а на дорогах своих я кое-чему научился, как и подобает человеку.

— Ты много потерял при нападении куманов. Но не думаю, что ты потерял все.

— Блага этого мира, Филипп, теряются легко. Огонь, буря, воры и война — наши постоянные спутники, но то, что сохранил разум — то навеки наше. Я потерял даже свой меч. А все оставшееся — это то, что я знаю, и немного благоразумия, чтобы правильно воспользоваться своим знанием.

— Разочаровать Андроника опасно.

— Я его не разочарую. Может быть, он получит даже немного больше, чем рассчитывает, — и немного меньше…

Мы помолчали, потом я заметил:

— Выдающийся, блестящий человек, но дилетант. Он хотел бы получить мои знания в виде пилюли, чтобы можно было проглотить их одним глотком. Он хочет волшебства, Филипп, но недостаточно… недостаточно.

— Ты его не знаешь. Он хочет всего, что существует, а когда получает, тут же начинает желать большего.

— Когда он узнает, что для овладения моим знанием потребуется десять лет учения, если он способный ученик, и пятнадцать — если не очень способный, его интерес увянет… Такое знание рождается в боли, голоде и неустанном упражнении ума и тела. Боль и голод он ещё кое-как выдержит, но упражнение?.. Да никогда!

— Ты можешь предвидеть будущее, Кербушар?

— А кто этого хочет? Наша жизнь держит завесу между ожиданием и ужасом. Ожидание — это морковка, которую подвешивают перед мордой осла, чтобы он постоянно бежал вперед. А ужас — то, что он увидит, если отведет глаза от морковки…

— Ты слишком мрачен.

Конечно, я был мрачен, хоть это у меня и не в обычае. Не навеял ли это чувство Андроник? Или, может быть, Бардас?

— Люди его любят. Хотят, чтоб он стал императором.

— Толпа всегда желает сделать своего героя императором, однако не успеет он стать императором, как у толпы появляется новый герой, которого она желает поставить на его место… Если когда-нибудь станешь героем толпы, Филипп, помни: каждый, кто рукоплещет тебе, носит за поясом нож убийцы.

Глава 45

Я сидел один в комнате, предоставленной Филиппом, перед стопкой бумаги, и собирался начать зарабатывать себе на жизнь. Кошелек, который дал мне Андроник, был достаточно увесист, но я не привык надеяться на подарки.

Милости высокопоставленных особ, мужчин или женщин, похожи на краску смущения на щеках куртизанки — они так же редки, на них так же приятно смотреть и на них так же нельзя полагаться.

Мое обладание эзотерическим знанием поставило меня в такое положение, что, действуя с умом, я мог бы стать достаточно важной персоной.

Андроник может и вправду когда-нибудь сделаться императором, да и сейчас его могущество уступает только могуществу самого Мануила…

На этот раз я решил переписать «Кабус-Намэ» — превосходную книгу принца Гурганского.

Ни одна другая книга не учит столь многому в области практических дел жизни, и во время долгого похода через Европу я много раз читал и перечитывал её страницы. Однако, приступая к делу, я не начал с самого начала, а выбрал одну из позднейших глав, в которой принц рассматривает особенности службы властителям.

Едва лишь начав, я вспомнил мысль, которую тут же записал. Несомненно, она пришла мне в голову в связи с моим нынешним положением:

«Едва лишь когда-нибудь властитель твой покажет, что

твое положение при нем прочно, с того самого мига начи-

най чувствовать себя неуверенно».

Далее следовала мысль, что тот, кто спорит с царем, умирает ранее назначенного ему часа.

Эти мысли стоило запомнить; о характере Мануила мне не было известно ничего, кроме того, что он любитель войны и охоты, но ни Андронику, ни Бардасу я не доверял.

Целую ночь я переносил из памяти на бумагу страницы книги, которую перечитывал так часто; но, поскольку я с детства был обучен дословному запоминанию, это не составляло никакого труда. Нужно было лишь записать строку или мысль из книги, чтобы её содержание тут же вставало в памяти.

Я писал до тех пор, пока не отяжелели веки, а потом потянулся, расправляя члены, подошел к окну и, распахнув его, поглядел на ночь и на город.

Поверх блестящих куполов, поверх темных зеркальных вод Золотого Рога смотрел я в сторону Азии.

Скрытый во мраке за входом Золотого Рога, лежал Босфор — а за ним моя судьба.

Там ждал меня не только отец, но и что-то еще.

Было ли это предчувствие? Или древнее друидское знание? А может быть, какая-то атавистическая память звала меня обратно?

Мы, кельты, очень давно пришли из Центральной Азии — по крайней мере, так говорится в самых древних сказаниях. Не потому ли живет во мне какое-то побуждение возвратиться назад по следам переселявшихся народов? Не осталось ли там, позади, чего-то утерянного? А может быть даже, я должен вернуться туда, как некоторые рыбы возвращаются в речки, где родились, чтобы выметать икру?

А мой отец? Каким он окажется теперь, мой отец, герой моего детства? Старым? Седым? Сгорбленным? Потерявшим свою прекрасную силу? Изувеченным? Ослепленным?

Мог бы Андроник открыть передо мной ворота Аламута? Или Мануил? Судя по всему, что я слышал, этого не смог бы сделать никто, но что такое, в конце концов, один раб для владык мира? Может быть…

В конце концов я уснул.

Меня разбудил рассветный холод. Пели первые дневные птицы, журчала вода во внутренних фонтанах в доме, и я снова вернулся к столу.

Это был тот час, когда ум свеж, час первой и величайшей ясности. Мысли текли легко, словно вода из родника, и я писал, писал, писал…

Пришел Филипп, за ним следовал раб с завтраком.

— Я слышал, как ты здесь ходишь… — Он поднял несколько листков: — Можно взглянуть?