Гальфрид Монмутский - История бриттов. Жизнь Мерлина.

• Название: История бриттов. Жизнь Мерлина.
• Автор: Гальфрид Монмутский
• Издательство: Наука
• Жанр: Поэзия
• Год: 1984

Основной труд Гальфрида Монмутского — «История бриттов» («История королей Британии»).

Знакомство автора с античной традицией, литературный талант и смелая фантазия позволили ему создать увлекательное историческое повествование. Определенные хронологические рамки рассказу придают указания на события библейской и античной истории. Однако в отличие от большинства средневековых хронистов Гальфрид начинает свой труд не от сотворения мира, а от разрушения Трои и странствий Энея.

Историю Британии Гальфрид Монмутский стремится представить в контексте событий мировой истории и показать, что ее правители связаны родственными узами с героями древности.

---

Французский филолог-медиевист Пьер Галле высказал предположение, что "Версия-вариант" является последним звеном в эволюции латинского текста "Истории" 20. С этим, однако, трудно согласиться. Палеографический, текстологический и лингвистический анализ рукописей книги Гальфрида (а анализ этот еще никак нельзя считать законченным) показывает, что и после создания "Версии-варианта" продолжали возникать новые списки "Истории". Еще меньше оснований встать на точку зрения Ганса-Эриха Келлера, который пришел к совершенно парадоксальному выводу, [203] что автором "Версии-варианта" был Вальтер, архидьякон Оксфордский, и что творение его и было той "стариннейшей валлийской книгой", которую переработал по его указанию Гальфрид 21.

Интересно отметить, что, помимо "Версии-варианта", которая, как нам представляется, могла возникнуть еще при жизни Гальфрида Монмутского, тогда же, все в том же XII столетии, появились обработки "Истории" на валлийском языке. Учеными выявлены по меньшей мере пять таких независимых переводов-обработок 22; самая ранняя из них дошла до нас в рукописи рубежа XII–XIII вв. (оригинал же был создан значительно раньше). Так, валлийские легенды, до этого не записанные на их родном языке, через посредство Гальфрида были возвращены создавшему их народу.

Если "История бриттов" стала пользоваться почти беспримерной популярностью сразу же после ее создания, то иной была судьба последнего творения Гальфрида Монмутского, его стихотворной "Жизни Мерлина". Он написал ее уже на склоне лет, видимо, около 1148 г. или несколько позже, и посвятил Роберту Чесни, епископу Линкольнскому 23. Роберт занял епископскую кафедру как раз в 1148 г. (и занимал ее до 1167 г.); свой небольшой стихотворный "роман" Гальфрид написал, возможно, в связи с этим назначением. Так или иначе, эта дата-вполне надежный terminus a quo. По крайней мере это можно заключить по начальным строкам "Жизни Мерлина". Тогда terminus ad quern- это конец 1150 г., после которого судьба писателя, как увидим, резко переменилась. В отличие от других его произведений "Жизнь Мерлина" не пользовалась популярностью: сохранилась всего одна ее полная рукопись 24.

Если мы знаем предельно мало о молодости Гальфрида Монмутского, то несколько лучше известны нам последние годы его жизни. В 1151 г. он был направлен в Сент-Асаф (Северный Уэльс) и 7 марта 1152 г. был возведен в епископский сан 25. Сан епископа сделал Гальфрида видным лицом в государстве; так, он скрепил своей подписью в качестве свидетеля хартию короля Стефана, в которой Стефан признавал наследником престола своего двоюродного племянника Генриха Плантагенета (16 ноября 1153 г.).

Но пробыл в Сент-Асафе писатель недолго. Видимо, большую часть времени он проводил в Лландафе, где, как говорится в валлийской "Хронике принцев" ("Brut у Tywysogion"), он скончался и был похоронен в местной церкви. Согласно последним разысканиям, это могло случиться между 25 декабря 1154 и 24 декабря 1155 г. 26 [204]

3

Как мы могли убедиться, жизнь Гальфрида Монмутского не очень насыщена яркими событиями. Писатель был далек от острых политических конфликтов, на которые было столь богато это столетие, хотя он и был близко знаком с рядом видных деятелей эпохи и даже подписал весьма важный политический документ. Но эта известная удаленность от столкновений и соперничества различных феодальных группировок не означала, что он был безразличен к совершавшимся вокруг него событиям. Даже напротив: эта позиция "над схваткой" позволяла писателю давать самостоятельную оценку историческому процессу, вырабатывать собственную концепцию эволюции кельтского населения Британских островов.

Гальфрид, был, конечно, историком. По крайней мере именно так представлял он стоящие перед ним задачи. Но историком он был довольно своеобразным. Дело в том, что, рассказывая об исторических судьбах кельтов, он многое сочинил, придумал, нафантазировал. Важно, какие источники он использовал, на какую традицию ориентировался, но еще важнее, что он стремился решать не только политические и исторические задачи, но и задачи художественные.

В его столетие история вновь становилась наукой, вырабатывая передовые для своего времени методы исследования. Она постепенно преодолевала безраздельное господство церковной традиции (согласно которой "историю" следовало начинать от "сотворения мира"), преодолевала также бескрылую фактографию монастырских хроник и анналов. Все в большей степени образцом для писателей-хронистов XII в. начинали служить историки Античности-Светоний, Тацит, Тит Ливии, Цезарь, да и не только историки в прямом смысле слова, но и поэты, разрабатывавшие исторические и псевдо-исторические сюжеты.

Для нас важно не столько умножение исторических сочинений, чем был отмечен XII в., сколько изменение их характера, их повысившаяся вариативность, вообще тот расцвет историографии, который отмечается всеми исследователями 27, расцвет, выразившийся и просто в разнообразии этих сочинений, и в их приближении к художественной литературе. Расцвет этот может быть понят на фоне тех колоссальных культурных сдвигов, которые сделали XII столетие примечательным этапом в развитии западноевропейской цивилизации.

Век этот давно уже получил название "возрождения" 28. При всей условности термина в его применении к периоду Зрелого Средневековья нельзя не отметить, что известные основания именно для такой квалификации столетия все-таки есть, хотя вопрос этот продолжает оставаться [205] весьма спорным. Правильному решению данной проблемы несомненно мешает, как это ни парадоксально, наличие великой эпохи Возрождения, с которой, собственно, начинается история западноевропейской культуры Нового времени. Эпоха эта давно уже стала предметом самого пристального, глубокого и, не побоимся этого слова, любовного изучения, что безусловно отразилось и на осмыслении и на оценке средневековой культуры. Последняя, противопоставляемая культуре ренессансной, неизбежно трактовалась как явление неполноценное, во многом реакционное, с которым молодая культура Возрождения вела непримиримую и успешную борьбу.

Идея культурного перерыва, приходящегося на период Средневековья (в том числе и на XII в.), была выдвинута во многом самими итальянскими гуманистами, желавшими представить свою эпоху (и вполне правомерно) как новый, после Античности, замечательный расцвет наук и искусств. Между тем такого провала в культурном развитии Западной Европы в действительности не было. Ф. Энгельс в "Диалектике природы" недаром специально подчеркивал, что Средневековье ознаменовалось большими открытиями и изобретениями 29.

Трудно отрицать, например, несомненное мастерство средневековых зодчих и строителей, столь заметное на фоне общего технического прогресса в период Зрелого Средневековья (о чем убедительно сказано в книге Жана Жимпеля 30). Но все не ограничивалось одними техническими усовершенствованиями, находками и открытиями. Даже противники идеи "Ренессанса XII в." вынуждены признать, что это столетие по своим культурным результатам существенным образом отличалось от предшествующего. Говоря об "уникальности" этого века, М. Е. Грабарь-Пассек и М. Л. Гаспаров верно замечают: "XI век только пробуждал и подготовлял, XIII век будет закреплять, систематизировать и подчас замораживать, XII же век ищет и находит" 31. И в другом месте этой интересной статьи: "XII век является действительно замечательным литературным периодом в культурной истории Европы, когда зарождаются и намечаются многие важнейшие противоречия и конфликты будущих веков, но еще не дозревают до яростных вспышек, свидетелями которых мы будем в XIII в., когда все новое выступает еще в живой и непосредственной свежести, не затвердевшей в догмах схоластики и в нормах куртуазной поэтики. Именно XII век являет картину рождения, а кое-где уже и расцвета совершенно новых культурных явлений. И если искать термин, выражающий его сущность, то этим термином скорее будет не "возрождение" чего-то прежнего, а, рождение" подлинно новых, дотоле неведомых тенденций" 32.

Так было в сфере науки, когда впервые на Западе начинали, скажем, обращаться к подлинному Аристотелю, а не к его латинским или даже арабским переводам. К этому надо добавить, что многочисленнейшие латинские кодексы, по которым гуманисты Возрождения будут затем знакомиться [206] с произведениями античных поэтов, философов и ученых, в подавляющем большинстве случаев были изготовлены в монастырских скрипториях все в том же XII в. Эти безвестные переписчики проявляли завидную широту: наряду с Библией, молитвенниками, часословами и сочинениями отцов церкви они старательно копировали, не жалея ни собственного времени, ни очень дорогого в то время пергамента, произведения "язычников"- Плавта, Лукана, Тибулла, Петрония, Ювенала, не говоря уж о философах и историках.