Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

• Название: Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Этот роман — откровенная правда о необыкновенных приключениях известного российского ученого и изобретателя. Жизнь этого человека удивительным образом прошла через калейдоскоп исторических эпох. Детство с унижениями, издевательствами, а затем и местью за это; позже — спорт, секс, браки и разводы, обильные возлияния, встречи со знаменитостями, любовные истории. Наука и мистика, загадочные происшествия, розыгрыши и авантюры, наконец, просто хулиганства — ничто не было чуждо нашему герою. Это и многое другое настолько круто замешано в одном человеке, что на его примере можно составить обобщенный портрет целого поколения, активно влияющего на современную жизнь. И еще — прочтя этот роман, вы с удивлением узнаете, сколько неожиданных "скелетов в шкафах" может тайно храниться у ваших вполне добропорядочных и респектабельных знакомых.

---

Я не зря упомянул о туалете — он, как то ружье, которое висело на стене в первом акте, а в четвертом должно было выстрелить. Итак, вечер — это акт первый; туалет стоит на площади между магазином и нашей конторой. А до утра, или акта четвертого, осталась ночь, за которую я совершил свой последний подвиг на целине. Какая-то мистическая ненависть к выгребным, да и вообще азиатским туалетам, непроизвольно толкала меня на их истребление.

Спать мы легли в конторе — кто на столе, кто на полу — диванов там не было. Вечером я поинтересовался у «конторщика», размещавшего нас на ночлег, где в конторе туалет. Тот сначала не понял, а потом с улыбкой сообщил, что, как выйдешь из конторы — тут тебе везде и туалет. — Ну, а если хочешь с «шиком» — то иди на площадь вон в те хоромы, — и конторщик указал на уже упомянутый, как оказалось обреченный, туалет. — Только туда еще, отродясь, кажется, никто не ходил. Для понту его поставили и только!

А ночью мне, как обычно, захотелось по малой нужде. Я взял с собой спички и газеты из конторы, которые свернул в факел для освещения. До туалета я добрался без огня — ярко светила луна. А внутри, сами понимаете, чтобы не свалиться в очко, я запалил факел. Все прошло планово, и, уходя, я кинул факел вниз, где по моему разумению, должно было находиться негорючее вещество сметанной консистенции.

Утром, выйдя из конторы, мы обнаружили на площади дымящиеся останки памятника деревянного зодчества эпохи освоения целины. Как оказалось, в выгребной яме, вместо, простите, дерьма, был мусор, который загорелся от моего факела. Клянусь, я тогда не хотел этого! Хотя я так ненавижу эти уродливые символы неуважительного отношения к современному человеку, что с удовольствием сжег бы их все до одного! В германских туалетах мне хочется пить шампанское, а в наших — особенно в южной и восточной глубинке — заложить фугас!

Мы сели на грузовик и к вечеру были уже в Джаркуле на железнодорожной станции. Ожидался поезд на Челябинск, и мы подобрались поближе к путям, чтобы брать его на абордаж. К нашей группе «прибилась» девушка, которая попросила «подсадить» ее на челябинский поезд. Народу было много, и все хотели уехать на запад; в данном случае западом был Челябинск.

Девушка была без вещей, даже без сумочки. Узнав, что мы из Грузии, она сказала, что она тоже грузинка, зовут ее Линой, даже произнесла несколько слов по-грузински. Объяснить толком, что она делала в Джаркуле и для чего едет в Челябинск, она не могла. Да нам и не нужно было это знать.

«Старик» Калашян кивнул на меня — вот, дескать, у нас главный, к нему и обращайся. Мой «видок» в длинной черной шинели, зеленой чалме на голове, и кинжале на поясе поразил ее. К тому же я уже оброс черной бородой — ни дать, ни взять — абрек! Мы, буквально, прилипли друг к другу, и говорили, говорили

— черт знает о чем. Помню только, что я ей рассказывал что-то из Куприна, выдавая приключения героя за свои.

Пыхтя и обдавая пассажиров паром и вонючим дымом подошел поезд до Челябинска. Мы атаковали вагоны; я легко подкинул Лину на высокие ступеньки вагона, и она запорхнула внутрь; за ней взобрался я, за мной — мои попутчики. Кто-то лез прямо в окна. Никаких проводников я в вагоне не видел. Устроились — кто где. Вагон был так называемый «жесткий», это худшая разновидность современного плацкартного вагона. Все стали искать себе «спальные» места — нижние, верхние, третьи, боковые полки, пол, наконец. Нам с Линой не хотелось спать, мы были возбуждены знакомством, разговорами, и вышли туда, где нашим разговорам никто не мешал — в тамбур. Сейчас в тамбур выходят покурить; тогда же курили прямо «на местах», даже в купе, не спрашивая разрешения у попутчиков. Кто постарше, помнит, наверное, известный фильм сороковых годов, где по дороге из Сибири в Москву в международном вагоне встретились главные герои фильма — девушка (кажется, Серова) и военный (кажется, Переверзев). Купе двухместное, она ложится внизу, он — на верхнюю полку и … закуривает папиросу! Дым заполняет все купе, стелется вниз… И — ничего, никаких скандалов, замечаний и т. п. Хочешь курить — кури, а на всех других наплевать!

Я это говорю к тому, что тамбур на всю ночь оказался свободным, и, наговорившись вволю, мы по обоюдному согласию, приступили к действиям. Какое чудное время — молодость! Не думаешь не только о завтрашнем дне, даже об утре, когда поезд должен был прибыть в Челябинск. А поезд тем временем уже прибывал. Лина зашла в туалет привести себя в порядок, а я лихорадочно теребил «старика» Калашяна, чтобы тот проснулся.

Ведь я-то еще помнил, что обещал девушке довести ее до Тбилиси и жениться на ней. А я даже довезти не мог — денег не было, а комсомольская путевка была только на меня. Тем более жениться, ибо в Тбилиси у меня уже была невеста. Да и Лина утром показалась мне отнюдь не столь привлекательной, как ночью — длинный нос, бледная вся, круги под глазами.

— Калаш, а Калаш, — толкаю я в бок «старика», — нужен твой совет! Влип я, кажется, с девкой-то, трахнулись мы, обещал жениться на ней, дал слова джигита … Я никогда не слыхал более веселого смеха «старика», чем в то утро. Вдоволь насмеявшись, он сказал:

— Держись, как ни в чем ни бывало, она же в Челябинск едет, значит есть к кому. А я тебя отзову от нее, вроде за билетами, а там ищи-свищи! Между прочим, я тебя считал поумнее, отличник все-таки! — добавил «старик».

Моя пассия вышла из туалета, мы стали ждать прибытия в Челябинск. Моросил дождик, утро было хмурое. Наконец, показался вокзал, паровоз засвистел и остановился. Все стали выходить. Вышли и мы, поеживаясь от холода и недосыпу, собрались группкой и стали решать, что делать дальше.

— Надо брать билеты, — деловито сказал «старик» — деньги и документы у старшего, — он кивнул на меня, — иди в кассу, или пойдем вместе, — исправился он, а вы — обратился он к остальным — побудьте с девушкой, мы придем к вам!

«Старик» взял меня под руку и быстро повел куда-то. Я только успел обернуться и посмотреть на мою «невесту». Она, казалось, поняла все и смотрела на меня устало и отчужденно. Я чуть не вырвал руку и не рванулся обратно. Но «старик» еще сильнее сжал мой локоть и твердо повел вперед, добавив по-армянски: «Гна!» (Иди!).

«Старик» отвел меня в какой-то сквер, как будто знал Челябинск наизусть, посадил на скамейку и приказал: «Жди!», после чего быстро ушел.

Мне было тошно — и от своего поступка, и от бессоной ночи; вскоре я заснул сидя на этой же скамейке. Проснулся я от толчков в бок; ребята уже сидели рядом со мной, а «старик» протягивал мне бутылку пива и плавленный сырок:

— Съешь, а то похудеешь! — со смехом проговорил он.

Я печально взял то, что мне дали, но в рот ничего не лезло. Положение усугубил Гога.

— Ну и хорек же ты, Нурбей! — в сердцах сказал он, — девушка плакала, когда узнала, что ты сбежал от нее.

— Как, неужели, вы сказали ей все! — картинно возмутился я.

— А ты как думаешь, мы за твои поступки отвечать будем? Жди своего любимого, он обязательно придет и заберет тебя? Так что ли? — распалился Гога.

Да нет, все произошло самым лучшим для нее образом! — рассудительно сказал Юра. — Куда ехала она — в Челябинск? Вот и доехала! Не будь нас, она так бы и куковала в Джаркуле. Теперь представьте себе, что Нурбей взял бы ее с собой и так далее. Есть ли что-нибудь худшее, чем довериться этому человеку, зависеть от него? Да это же необузданный, непредсказуемый тип! Она еще легко отделалась!

Я уже схватился за рукоять ножовки, как положение спас «старик».

— Успокойся, я сказал ей, что у нас нет денег на ее билет, что мы едем по комсомольским путевкам, что тебе стыдно было признаться ей в этом. В Челябинске ее дом и отец с матерью. В Джаркуль она попала с таким же, как ты, хахелем, который обещал ей золотые горы и бросил. А в Челябинске она будет ждать твоего письма на Главпочтамт до востребования. Ты же знаешь ее имя, отчество и фамилию? Вот и вызовешь ее к себе в Тбилиси и денег вышлешь на дорогу. Я сказал ей, что ты из очень богатой семьи …

Я только качал головой, и слезы капали на сырок, на горлышко бутылки. И я решил, что больше никогда, никогда не буду поступать с женщинами так подло и так жестоко. Я, кажется, даже поверил в то, что так оно и будет. Знал бы глупый студент, на какие изощренные подлости и жестокости к женщине, не к мимолетной знакомой, а к самому близкому человеку — жене, решится он, будучи уже умудренным и образованным человеком, доктором наук, профессором. Причем к самой молодой, самой беззащитной и самой любящей из всех трех жен, бывших в его жизни …

Знал бы — не уехал из Челябинска, а лег бы прямо на вокзале на рельсы и дал пыхтящему и вонючему паровозу медленно переехать себя — жестокое и необузданное животное кавказской национальности!

Но студент-отличник вместе с товарищами благополучно доехал до Сталинграда, денек погулял там, добрался затем до Сочи, понежился там на пляже. При этом попросил товарищей изрисовать его тело химическим карандашом на манер наколок — татуировок: «Целина», «Не забуду целину», «Привет комбайнерам!», снабдив эти надписи рисунками солнца, восходящего над целиной, комбайна и копны сена в стороне. Так изрисованный и прибыл студент в свой родной Тбилиси, который встретил его, как героя.