Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

• Название: Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Этот роман — откровенная правда о необыкновенных приключениях известного российского ученого и изобретателя. Жизнь этого человека удивительным образом прошла через калейдоскоп исторических эпох. Детство с унижениями, издевательствами, а затем и местью за это; позже — спорт, секс, браки и разводы, обильные возлияния, встречи со знаменитостями, любовные истории. Наука и мистика, загадочные происшествия, розыгрыши и авантюры, наконец, просто хулиганства — ничто не было чуждо нашему герою. Это и многое другое настолько круто замешано в одном человеке, что на его примере можно составить обобщенный портрет целого поколения, активно влияющего на современную жизнь. И еще — прочтя этот роман, вы с удивлением узнаете, сколько неожиданных "скелетов в шкафах" может тайно храниться у ваших вполне добропорядочных и респектабельных знакомых.

---

Мечта о таких автомобилях заставила меня заняться проблемой вариатора. И вскоре такой вариатор был придуман — не буду вдаваться в подробности его устройства — оно достаточно сложно. Как положено, я подал заявку на изобретение, и, уже не доверяя принципиальности «эксперта от предприятия» решил проследить путь заявки. И вот судьба — заявка опять пришла во ВНИИСтройдормаш, но уже другому специалисту — тому самому Борисову, который применил маховик на экскаваторе. Помните, о нем упоминал Вайнштейн, когда поминал «добрым словом» родной ВНИИСтройдормаш?

И вот я, с тяжелыми воспоминаниями о ВНИИСтройдормаше, поднимаюсь по винтовой лестнице в кабинет Сергея Михайловича Борисова — начальника отдела экскаваторов. И вместо глухого крючкотвора в огромных очках на носу бабы-Яги, меня приветствует высокий красивый человек славянской внешности с огромными серо-голубыми глазами. Сергей Михайлович, пристально всматриваясь в меня, еще юношу-аспиранта, как будто чувствовал, что лет через тридцать я стану его преемником совсем в другом месте и на другой должности. Лет десять еще мы будем ближайшими сотрудниками и хорошими друзьями, а через сорок лет я поцелую его в лоб, провожая в вечность. Но тогда Сергей Михайлович был в расцвете сил и творчества; он уверенно объявил мне, что ему нравится мое изобретение и он даст на него положительный отзыв.

— Только одно мне непонятно, — удивлялся Борисов, — почему вы назвали свое изобретение «мезан-привод»? Что вообще означает это «мезан»?

Я отвечал, что и для меня это название в новинку, и его придумали эксперты Комитета по изобретениям.

А объяснялось все по-русски просто. Буквы «З» и «Х» на машинке, да и на клавиатуре компьютеров, стоят рядом, и машинистки их часто путают. Однажды мне вручили письмо, адресованное «хам. директора», за что этот «хам» чуть не спустил меня с лестницы. Видел я и письмо в Горисполком города Орехово-Зуево, где буква «З» также была заменена на «Х».

Так вот, оказывается, эксперты назвали мое изобретение «Механ-привод», что должно было означать, повидимому, «механический привод», а вышел этот загадочный «мезан», напоминающий какой-то французский автомобиль.

Получив авторское свидетельство на вариатор, я разыскал «главного» ученого по автомобилям — профессора Бориса Семеновича Фалькевича, бывшего в то время заведующим кафедрой «Автомобили» в Автомеханическом институте. Добившись аудиенции у известного ученого, я показал ему схему «мезан-привода» и даже маленькую модель, которую я успел изготовить.

— Изъящное решение! — констатировал Борис Семенович и послал меня… нет, всего лишь на Ликинский автобусный завод, заключить договор на разработку вариатора для городского автобуса. Вместе со мной он послал туда молодого ассистента своей кафедры — Георгия Константиновича Мирзоева — будущего Главного Конструктора Волжского автозавода. Я понял, что Фалькевич видел меня после защиты диссертации преподавателем на своей кафедре.

И кто знает, как сложилась бы моя судьба, если бы академик Тициан Трили не встретился бы со своим, как оказалось, другом — Борисом Фалькевичем, а тот не рассказал бы ему обо мне и моем изобретении. Трили, оказывается, уже слышал о моей «феноменальной» изобретательности от небезызвестного Геракла Маникашвили и запланировал «иметь» меня у себя в институте.

И вот расстроенный Борис Семенович рассказывает при встрече мне, что академик Тициан Трили, узнав о том, что мы сотрудничаем, задал ему риторический вопрос, переданный мне буквально:

— Почему сей молодой человек, должен работать у тебя, а не у меня? У тебя в Москве и без него много талантливой молодежи!

Смущенный Борис Семенович поведал мне, что академик Трили — очень влиятельный человек, да и его близкий друг. Отказать ему профессор Фалькевич не мог. Так я, как какой-нибудь скакун или борзой пес, был передан от одного «феодала» другому. Тем более позже, когда Маникашвили устроил мне встречу с Трили в его кабинете визе-президента АН Грузинской ССР, я увидел очень симпатичного, спортивного человека, лет пятидесяти, непохожего на всех этих Самсончиков и Гераклов. Чуствовалось, что он и на своем посту близок к науке, знает о том, что его институту пора менять стиль работы и руководство, да вот все «руки не доходят». Вот переизберут его с этой должности, тогда…

А что «тогда», я так и не успел узнать, потому, что из смежной комнаты вдруг быстрой походкой вышел человек, появление которого заставило Тициана, да и меня, конечно, встать навытяжку. Этим человеком оказался Президент Академии, великий ученый-математик Николай Иванович Мусхелишвили. Я впервые в жизни увидел живого классика, равного, пожалуй, Ляпунову, Остроградскому или Гамильтону по значимости.

Классик был в помятом костюме с помятым же галстуком на боку, и растегнутыми верхними пуговицами рубашки. Рассказывали, что он был так рассеян, что однажды появился на работе в двух галстуках сразу.

— Батоно Нико, — сказал Тициан, когда Президент передал ему стопку каких-то бумаг, — хочу представить вам молодого ученого Нурбея Гулиа, которого думаю взять к себе на работу.

— Гулиа, Гулиа, — повторил классик, пожимая мне руку, — да это же писатели!

Да, батоно Нико, — подтвердил Трили, — это его дед и дядя писатели, я их хорошо знаю, но сам он — ученый, причем в моей области знаний. Сейчас он учится в аспирантуре в Москве, должен скоро защититься, а затем приедет на родину — в Грузию!

Это хорошо, — скороговоркой подтвердил батоно Нико, — хорошо, когда из Москвы — на родину, вообще — из Москвы — это хорошо! — и ретировался в свою комнату.

Мы с Тицианом сели. Я достал статью, где писал о перспективных автомобильных проблемах, тех, о чем я рассказывал выше. Авторами были записаны академик Трили и я. Тициан внимательно прочел статью, а потом между своей и моей фамилией написал: «профессор Б.С. Фалькевич». Улыбнувшись, он сказал мне фразу, которую я хорошо запомнил:

— Лучше — одним другом больше!

Статья в рекордные сроки была опубликована в самом солидном журнале Академии Наук — «Вестнике АН СССР».

Разбитая дверь

Я обещал потратить свое свободное время на борьбу с Мазиной и должен был выполнить свое обещание. Но все, почти как у Тициана Трили, «руки не доходили». Но, наконец, дошли. И все благодаря Васе Жижикину.

Пока не началась знаменитая на весь городок моя свара с Мазиной, я тратил свободное время на всякие пустяки, шуточки. После каждой выпивки наш «татарин» Саид Асадуллин показывал в общежитии номер, который, по его словам, исполнял в мире он один. Каждому, кто его исполнит, татарин обещал бутылку водки. Номер заключался в том, что Саид брал в руки ремень по ширине плеч, и перепрыгивал обеими ногами через этот ремень, согнувшись в три погибели и подсовывая ремень себе под ноги. Это только выглядит легко, а попробуйте сами! Самый здоровый из соседей — Мотя, и тот падал носом, когда пробовал, а Жижкин даже и не пытался.

Желая выиграть у Саида, я начал тренироваться, падал, вставал и постигал мастерство.

— Почему татарин может, а я с моими ногами штангиста — нет? Не бывать такому — решил я, — и научился прыгать. Причем не только вперед, а что гораздо труднее — и назад.

И в очередной раз, когда Саид заявил, что только он, единственный татарин на свете, может перепрыгнуть через пояс, я «разозлился» и сказал:

— Гони бутылку, сейчас я буду прыгать!

— Гани бутылк, гани бутылк! Ты прыгни наперед, а я — гани бутылк!

Я лениво взял в руки пояс и легко перепрыгнул через него несколько раз вперед, а потом и назад. Все ахнули. Саид, мгновенно отрезвев, погнал в магазин за бутылкой. Мы весело выпили, но показалось мало. Я и говорю уже подвыпившиму Саиду:

— Татарин, а хочешь меняться — ты ставишь еще одну бутылку водки, а я — бутылку десятилетнего коньяка из Тбилиси!

Саид смекнул, что эта сделка выгодная, но все-таки потребовал:

— Покажи!

— Ты что, своим не веришь, не поставлю — ты можешь свою бутылку и не открывать… и т. д. и т. п.

Татарин побежал еще за одной бутылкой, а я открыл подарочный набор «Охотничий», который привез из Тбилиси. Там были три маленькие бутылочки по 25 миллилитров (грамм) 10-летнего коньяка — точные копии обычных бутылок. Я достал одну из них, поставил на стол, и мы стали ждать прихода Саида. Тот забежал с бутылкой и уставился на это «чудо» на столе.

— Это не бутылк! — только и сказал он.

— А что это — чашк, банк или кружк? — это и есть бутылк, только маленький, а размеры мы и не оговаривали! — убеждал я Саида. Ко мне присоединились и соседи, которые тоже убеждали Саида: «Это бутылк, настоящий бутылк!»

Добрый татарин не выдержал — открыл бутылку и разлил водку по стаканам. Для запаха мы добавили в каждый стакан по наперстку коньяка, а красивую бутылочку Саид запрятал себе в тумбочку.