Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

• Название: Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Этот роман — откровенная правда о необыкновенных приключениях известного российского ученого и изобретателя. Жизнь этого человека удивительным образом прошла через калейдоскоп исторических эпох. Детство с унижениями, издевательствами, а затем и местью за это; позже — спорт, секс, браки и разводы, обильные возлияния, встречи со знаменитостями, любовные истории. Наука и мистика, загадочные происшествия, розыгрыши и авантюры, наконец, просто хулиганства — ничто не было чуждо нашему герою. Это и многое другое настолько круто замешано в одном человеке, что на его примере можно составить обобщенный портрет целого поколения, активно влияющего на современную жизнь. И еще — прочтя этот роман, вы с удивлением узнаете, сколько неожиданных "скелетов в шкафах" может тайно храниться у ваших вполне добропорядочных и респектабельных знакомых.

---

«Солнечный» Тбилиси встретил его моросящим холодным дождем, слякотью на улицах, сырым промозглым ветром, нетопленой коммунальной квартирой и протекающими потолками. Две керосинки, не столько согревающие, сколько «одорирующие» (понятие, обратное «дезодорированию») квартиру, двое маленьких детей, бабушка, мама и жена в двух комнатах коммуналки, а также старая безногая соседка в крошечной третьей комнате — все это несколько подрывало патриотический порыв нашего героя.

Я уже не говорю о почти полном отсутствии «в кране» воды, которую, в нашем случае, неизвестно, кто выпил. Речь идет о холодной воде, так как горячей — в доме и отродясь не было.

Коксовые батареи «лимонадного» завода нещадно дымили, пачкая сохнущее на многочисленных веревках белье, которое так проблематично было стирать. Злополучное белье проблематично было не только стирать, но и вывешивать. Чтобы дотянуться до веревок, нужно было перевешиваться через дощатые перила, которые давно сгнили и трещали под натиском бедер вешающих белье женщин. Да, да, именно бедер, а не животов, потому, что такой «убийственно» малой высоты были эти проклятые перила. Я специально упоминаю эти, казалось бы, недостойные внимания перила, ибо они свою роковую роль в жизни нашего героя еще сыграют.

Одним словом, энтузиазма у нашего героя от приезда на малую родину изрядно поубавилось. Да еще и такая «мелочь» — наш «зрелый» герой еще в поезде понял, что без Тани он жить просто не может. Кому-то это покажется смешным и несерьезным, но такая уже штука любовь, и на одном усилии воли тут долго не продержишься. Любовь гони в дверь, а она влетит в окно! Но наш герой тешил себя тем, что, дескать, он уже кандидат наук, у него будет много денег, и постепенно соберутся они на покупку кооперативной квартиры, а также на частые поездки в Москву к Тане.

А главное — наука! Он поможет институту, который его приглашал на работу, и благодарные соотечественники осыплют его почестями. Вскоре он защитит докторскую диссертацию и ему поможет в этом его новый «гросс-шеф» академик Тициан Трили, человек огромного влияния… А уж с жизненными проблемами ему поможет справиться, как он это и обещал, просто «шеф» — Геракл Маникашвили, который просил считать его другом и называть на «ты».

А рядом будет семья — крепкая кавказская семья, которая поможет в трудностях и согреет в беде!

— Ничего, перезимуем! — не очень-то веря себе, все-таки решил наш герой.

И наш зрелый герой, встретив Новый год в кругу семьи, уже 2-го января, который тогда был рабочим днем, явился в институт со сложным названием НИИММ ПМ АН ГССР (Научно-исследовательский институт Механики Машин и Полимерных Материалов Академии наук Грузинской ССР). Или, как его называли сами сотрудники — Научно-исследовательский Институт Химических Удобрений и Ядохимикатов (простите, что из этических соображений не могу привести его аббревиатуры!).

И тут я передаю слово, вместе с ответственностью за него, самому герою…

Тернистый путь к науке

Как-то в Москве, перед самым отъездом в Грузию, ко мне попала газета, кажется «Литературка», со стихотворением поэта Рюрика Ивнева: «Я вспоминаю солнечный Тбилиси…» Я не знаю, с чем связаны эти ностальгические воспоминания поэта — то ли он жил когда-то в Тбилиси, то ли просто приезжал туда погостить и попить вина. Но я благородно прослезился, прочтя этот стишок, и уже твердо и бесповоротно решил: «Еду! Покидаю любимую, но не родную Москву, любимую, но не родную Таню, любимый, но расположенный не на Родной Земле ЦНИИС!»

— Спасибо тебе, Рюрик, спасибо! Большое кавказское спасибо за окончательно совративший меня стишок! Больше я стихам не верю — проза, особенно жизненная, как-то надежнее!

Но эти мудрые мысли зрелого человека придут ко мне «опосля». А пока мы с женой, поддерживая друг друга за руки, карабкаемся по скользкой слякоти на горку над Курой напротив Цирка, где и располагался НИИММПМ.

Летом-то туда взбираться — одно удовольствие — кругом зелень, цветы, птички… А зимой — хорошо, если, как обычно, грязь. Но если снег или гололед — тогда хана! Нужно быть альпинистом, чтобы попасть в НИИММПМ по «сокращенке». В обход, по цивильному пути, дорога туда километра на два длиннее.

Я хорошо знал эту горку — ведь там были казармы, где жил мой институтский друг Юра Грушко, к которому я часто ходил в гости. Семья Юры — отец, боевой полковник Абрам Ильич, участник Сталинградской битвы, мать — Роза Марковна, моложавая миловидная женщина, воевавшая вместе с мужем от Сталинграда до Берлина, сестра-студентка Неля и сам Юра, жила в одной комнате длинного двухэтажного здания казармы. В каждой комнате — по офицерской семье. Таких зданий было три, и на все эти три здания — один туалет, правда, большой, как кинотеатр. И такой же интересный — десятки «очков» азиатских «раковин» с двумя кирпичами по бокам дыры. Никаких перегородок в туалете, тут все равны! И пусть молодой лейтенант смотрит прямо в глаза сидящему визави седому полковнику, и пусть бойцы вспоминают минувшие дни. За что боролись и гибли они! — добавлю я от себя.

Я наврал, конечно, что туалет был один. Это мужской — один, но был и еще один — женский. Говорят, что этот последний был почище — не знаю, не захаживал! Но в мужской надо было ходить, надевая специальные «туалетные» резиновые сапоги, которые потом мыли под краном перед входом в казарму. И из этого же крана женщины — жены офицеров набирали воду в ведра, которые потом заносили в дом.

Но отопление было, уже за это спасибо властям солнечной Грузии! Летом благовония из туалетов достигали зданий НИИММПМ, благо располагались они рядом с казармами. Но основная «газовая» опасность для грузинской академической науки была не только и не столько в близости к казарменным туалетам. Вокруг академических зданий располагались жилища курдов, исторически избравших горку своим местожительством. Но это не курды потеснили академическую науку, а она — курдов, с доисторических (скажем — с довоенных) времен живших на этой горке без названия.

Что представляли собой жилища курдов, станет понятно из такого кавказского анекдота. Армянское радио спрашивают, что это такое: «дом перевернулся»? Ответ: «это семье курдов дали квартиру на десятом этаже». Курды (тогда, по крайней мере) жили либо в подвалах старых домов, либо строили этакие «бидонвили» из досок, жести и других подручных материалов на пустующих заброшенных территориях. Такой «бросовой» территорией была безымянная горка над Курой, напротив другой горки, на которой располагался цирк.

Жили курды большими полигамными семьями и внешне чем-то напоминали цыган. Из окна лаборатории Геракла Маникашвили «лоб в лоб» было видно жилище одной такой семьи, и мы часто снимали ее быт на кинопленку. Например, скандал в курдской семье: подрались две жены какого-то аксакала. На визг и крики жен вышел заспанный, солидного возраста муж в национальном кафтане, сапогах и пышных усах. Жены — давай валяться перед ним в пыли и царапать себе лица, жалуясь, по-видимому, таким образом, каждая на свою обидчицу. Аксакал выслушал их внимательно, надавал обеим по шее, и те, рыдая и подвывая, разошлись. Мир в семье был восстановлен.

Курды работали в большинстве своем дворниками, а также носильщиками на вокзалах или при магазинах. В частности, у нас в доме дворником работал курд Михо. Каждое утро он подметал участок двора внутри нашего дома (между северным и южным полюсами нашего дома, напоминающего по форме подковообразный магнит) и кричал дурным голосом:

— Кто дерьмо ел, шкурки бросал? (Это, когда на дворе валялись выброшенные из окон шкурки от яблок, мандарин, гранатов и других фруктов).

— Кто дерьмо ел, кости бросал? (Это, когда валялись рыбьи, куриные, индюшачьи или бараньи кости).

— Кто дерьмо курил, окурки бросал? (Это, когда валялось слишком много окурков).

Конечно же, вместо высококультурного слова «дерьмо» Михо употреблял его народный синоним. Параллельно Михо работал носильщиком, хотя имел большую нелеченую грыжу, которую он любил всем демонстрировать.

Воспользоваться услугами курда-носильщика было очень рискованно. Купит, например, интеллигентная женщина в магазине пианино, а как его до дома дотащить? Автомобилей тогда было мало, все грузовые машины были государственными, воспользоваться ими было очень трудно и рискованно. А тут

— подбегает курд и предлагает донести пианино до дома за три рубля (до реформы 1961 года за тридцать, соответственно). Хозяйка пианино соглашается, курд ловким приемом обхватывает пианино ремнем, взваливает его себе на куртан (особый жесткий мешочек на спине носильщика), и, переваливаясь на прямых ногах, легко тащит его по указанному маршруту. Но, оттащив всего на квартал, курд кладет свою ношу на землю и отказывается нести дальше: