Коллектив авторов - Сборник Поход «Челюскина»

• Название: Сборник Поход «Челюскина»
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: Издание: Поход «Челюскина». Том первый. — М.: изд. «Правды», 1934. — 472 [4] с. / Тираж 100.000 экземпляров. Набор начат 25 июля 1934 г. Выпущено в свет 31 августа 1934 г. // Цена 10 р.; Поход «Челюскина». Том второй. — М.: изд. «Правды», 1934. — 464 с.
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1934

Из предисловия: У нас мало, очень мало литературных документов о советских экспедициях. Настоящий двухтомник частично восполняет этот пробел. Но книга о «Походе Челюскина» еще тем отличается от обычных описаний путешествий и экспедиций, что она составлена коллективом непосредственных участников Великого северного похода. Очерки и статьи челюскинцев, многие из которых впервые взялись за литературный труд, их дневники и воспоминания, талантливые рисунки художника Решетникова, фотоснимки Новицкого и других участников экспедиции — вот что делает эту книгу редчайшим, волнующим историческим документом. 64 челюскинца писали двухтомник похода. Это доподлинно коллективный труд людей, создавших великую эпопею, большевистской организованностью и отвагой победивших причудливые капризы полярной пустыни. Как и книга летчиков-героев, двухтомник «Поход Челюскина» выпускается в невиданно короткий срок. Это стало возможным лишь в силу исключительного внимания нашего Центрального комитета и лично товарища Сталина.

---

Погрузился я на самолет, забрался в фюзеляже в самый хвост, туда же сели Колесниченко и Копусов.

Страшно хотелось посмотреть на лагерь, как он выглядит сверху. Но в своей глухой фанерной камере я мог глядеть только сквозь узенькую щелку. Я видел сверкающие гирлянды массивных торосов, которые с высоты казались миниатюрными ожерельями самоцветов…

И азбукой Морзе на лагерной вышке заправляли уже другие товарищи. [257]

Матрос А. Миронов. За и против

Сашка, одевайся, пойдем на аэродром!

Дневальный Володя Лепихин отряхивает снег с валенок.

— Пойдем с нартом!

Володя обо всем говорит в единственном числе.

— Со многим?

— С одним.

— Ты иди; я сейчас одену валенок.

Володя вышел. За ним я. Недалеко от палатки чернеет нарта, вокруг нее сутулятся люди. Скучное, серое небо; ветер жестоко теребит флаг; колюче выплясывает поземка.

Холодно.

Бригада мерзнет.

Дорога накатана и крепка, но поземка намела немало свежих сугробов, и итти трудно. Вскоре прошиб пот, хотя нарта не тяжела, в ней инструмент: пешни, ломы, лопаты, трамбовки, кирки.

Через час подошли к аэродрому. Сиротливо стоят две палатки [258] аэропункта. Из трубы одной из них сизой струйкой ползет дым. Вторая пустует — запасная.

Тесно набиваемся в палатку, рассказываем аэродромщикам Погосову и Гуревичу о новостях лагеря и материка.

Колесниченко, наш бригадир, смотрит на часы:

— Девять. Пошли.

Выходим. Ветер сильнее, сильнее поземка, сильнее мороз. Берем инструменты, расходимся по белой площади. Ровняем каждый ропачок, застругу, сугробик, туго забиваем, заравниваем малейшую трещину.

Больше молчим: ветер и мороз жгут, пронизывают, сковывают, сил хватает лишь на то, чтобы бешено бить пешнями, ломами, трамбовками.

Через час — десятиминутная передышка. Опять сидим в палатке. Сопим, отогревая руки и ноги.

— Зря все, — зло говорит строитель Скворцов, — зря! Эко ветрище, за ночь опять поломает.

— Зря?… — машинист Петров, заядлый спорщик, крутит усики, предвкушая спор.

— Конечно зря…

— Зря, говоришь? Иди домой!

— Зачем? — удивляется Скворцов.

— Иди, ляг и спи, умница! И жди, пока поломает аэродром. Все так сделаем: палец в рот — и лежи, жди. А кто работать будет? Дядя?

— Ну, а… — пробует говорить Скворцов.

— Ну бэ, ну вэ? Вот тебе и ну! Поломает? Новый сделаем. А если придет самолет завтра и подломает лыжи, тогда что?

— Так ведь… — опять пытается возразить Скворцов.

— Тоже мне диспут! — встает Колесниченко.

Выходим. Чертовски холодно. Через несколько минут Скворцов; с Петровым опять спорят, но на этот раз молча, руками: кто быстрее и больше своротит заструг.

На лбу у обоих выступают росинки пота.

Вечером обычный суп кажется особенно вкусным: он горяч. В палатке тепло. Лежим. Отдыхаем. Миша Филиппов ходил за льдом для чая (он сегодня дневальный) и сейчас радостно объявляет:

— Ребята, ветер слабее! Небо тоже очищается, завтра наверное будет летная погода. [259]

— Ну, неудачный метеоролог предсказал — значит жди пурги сряду дней на пять! — бурчит усталый Нестеров.

«Неудачный метеоролог» — это прозвище механика Филиппова, любителя определять погоду.

— Что, думаешь, вру? — пробует обидеться Миша. — Выйди, посмотри.

— Если бы его заставить определять погоду вместо Комова, а сводки передавать на берег, самолетов нам век не дождаться бы.

Миша молчит. Вместо него подает реплику Лепихин:

— Самолетов и так нет, лучше ждать разводий и итти с вельботом.

— А далеко уйдешь? Пока дождешься разводий, твои вельботы тысячу раз раздавит.

— Ну и аэродром раздавит! — парирует Володя.

— Новые сделаем!

— Опять раздавит!

— Опять сделаем!

— Чай пить! Спорщикам на одну галету меньше, — острит дневальный.

Ночь. Сон. Тишина. Порывы ветра утихли, в лагере слышны лишь шаги вахтенного — Володи Лепихина.

Не спится. В голове тугим клубком, как пурга, кружатся мысли, воспоминания. Мелькают лица друзей, близких. Что сейчас там, в далеком Архангельске? Что делают ребята? Увижу ли их?

Вот уже месяц прошел со дня прилета Ляпидевского, а больше ни одного самолета в лагере не было. Прилетят ли?

Детально обдумываю все «за» и «против». И на каждое «против» невольно выдвигается по нескольку «за».

Водопьянов уже на Чукотке. Звено Каманина в Уэллене. Слепнев тоже…

И все же ломаются ледяные поля, треснула льдина лагеря, испорчен один аэродром, пурга, ветер, туман, нелетная погода.

И опять «за»: «Сталинград» у берегов Чукотки, на нем дирижабли. «Красин» прошел Панамский канал…

В палатку входит Лепихин.

— Как погода? — спрашиваю я,

— Не спишь?

— Нет… [261]

— Ветер совсем стих, небо чистое. Завтра прилетят наверно.

— А ты же говорил, что нет? — удивляюсь я и вскрикиваю, так как меня здорово треснули в бок кулаком.

Это Нестеров.

— Сашенька милый, ты, кажется, спишь? — он пользуется тем? что у меня руки спрятаны в мешок и их не скоро вынешь.

— Хр-р-р! — отвечаю храпом приятелю.

— Которые лошади… — кричит радист Иванов, не входя в палатку, — на аэродром! Слепнев, Каманин и Молоков 10 минут назад вылетели в лагерь.

— Ур-р-р-а! — гаркнули в ответ восемь глоток.

Через три минуты «упряжка» быстро понесла нарты на аэродром. [262]

Летчик М. Бабушкин. Самолеты летят

В лагере Шмидта получено радио:

«Из Хабаровска на помощь челюскинцам вылетели три самолета. Ведут их Галышев, Доронин и Водопьянов».

Естественно, что сейчас же ко мне как к летчику — представителю воздушного флота обратились с просьбой рассказать, что за пилоты летят к нам. Я познакомил весь лагерь с краткой биографией каждого пилота и решительно заявил: если они прилетят первыми, то два дня работы — и ни одного человека не будет на льду. Через несколько дней получаем новое радио:

«С мыса Олюторского вылетели пять самолетов «Р-5» под командованием пилота Каманина».

Вслед за этим получаем еще радио:

«С Аляски, из Нома, вылетают при первой благоприятной погоде два пилота — Слепнев и Леваневский на самолетах, закупленных советским правительством в Америке специально для помощи челюскинцам». [263]

Три телеграммы одна за другой о том; что самолеты в воздухе, что они летят к нам, произвели ошеломляющее впечатление. Меня атаковали. Каждый хотел узнать больше того, что было рассказано на общем собрании; каждому хотелось непременно выяснить, кто из летчиков первым прилетит в лагерь. Открыли своеобразный тотализатор: кто ставил за группу Водопьянова, кто за Каманина, а кто за «американцев» (так сокращенно мы называли Леваневского и Слепнева).

Каждый день получаем радио:

«Самолеты летят».

Борясь с пургой, туманами, морозом, преодолевая все преграды, расставленные стихией на пути, самолеты продвигаются вперед, берут препятствие за препятствием.

Жизнь в лагере идет своим чередом. Мы неустанно боремся с природой. Самолеты летят! Их надо принять, для них нужен аэродром. Сделать аэродром на материке — одно, а вот здесь, на дрейфующем льду! Стихия беспощадна. В поисках подходящей льдины мы исходили десятки километров вокруг лагеря. Весь лед разломан. Образовались горы. Казалось, что потребуется не один месяц, чтобы расчистить, сравнять, сделать площадку пригодной для спуска самолета.

Подходящее поле наконец найдено. С громадным трудом мы превращаем его в аэродром. В работе участвуют все, кроме больных. В три смены с раннего утра до позднего вечера работали мы, разбивая нагроможденные льды. Три-четыре дня работали с огромным напряжением, чтобы сделать площадку, а на утро менялся ветер, и вся наша работа шла насмарку. Расчищенное поле снова разломано, образовались разводья. Новое сжатие льдов, и они снова лезут друг на друга, образуя горы в несколько метров высоты. Опять поиски, опять сложнейшая работа.

С опасением всматриваюсь в лица. Неужели не выдержат, сдадут? Но мое беспокойство было напрасно. Всюду улыбающиеся люди. С песнями и шутками, высоко подняв головы, приступали челюскинцы к работе. И смех, смех вокруг. Руководство не дремлет. Чувствуются твердая рука начальника лагеря т. Шмидта, зоркий глаз его помощника по политчасти т. Боброва. Неутомим «начальник штаба», как прозвали помощника по труду т. Колесниченко. Всегда впереди отрядов секретарь ячейки т. Задоров и неразлучный его спутник, самый надежный застрельщик всех работ, председатель судкома т. Румянцев. Все эти товарищи дают бодрую зарядку коллективу, в первых рядах борются со стихией вместе со всеми. Вот [264] откуда весь лагерь черпает силу на борьбу с природой, вот почему улыбаются лица, всюду слышны песни и смех.