Коллектив авторов - Сборник Поход «Челюскина»

• Название: Сборник Поход «Челюскина»
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: Издание: Поход «Челюскина». Том первый. — М.: изд. «Правды», 1934. — 472 [4] с. / Тираж 100.000 экземпляров. Набор начат 25 июля 1934 г. Выпущено в свет 31 августа 1934 г. // Цена 10 р.; Поход «Челюскина». Том второй. — М.: изд. «Правды», 1934. — 464 с.
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1934

Из предисловия: У нас мало, очень мало литературных документов о советских экспедициях. Настоящий двухтомник частично восполняет этот пробел. Но книга о «Походе Челюскина» еще тем отличается от обычных описаний путешествий и экспедиций, что она составлена коллективом непосредственных участников Великого северного похода. Очерки и статьи челюскинцев, многие из которых впервые взялись за литературный труд, их дневники и воспоминания, талантливые рисунки художника Решетникова, фотоснимки Новицкого и других участников экспедиции — вот что делает эту книгу редчайшим, волнующим историческим документом. 64 челюскинца писали двухтомник похода. Это доподлинно коллективный труд людей, создавших великую эпопею, большевистской организованностью и отвагой победивших причудливые капризы полярной пустыни. Как и книга летчиков-героев, двухтомник «Поход Челюскина» выпускается в невиданно короткий срок. Это стало возможным лишь в силу исключительного внимания нашего Центрального комитета и лично товарища Сталина.

---

Барак отделен от палаток речушкой шириной в два-три метра. Кажется, что глубина соответствует ширине и что перед нами — маленький ручеек. Забывается пропасть, поглотившая нашего «Челюскина». Отовсюду сыплются шутки:

— Василеостровцы! — смеются ленинградцы, живущие в палатках,

— Замоскворечье! — кричат москвичи. [239]

В палатке» приготовлен ужин. Дневальный старается получше накормить голодных и уставших товарищей.

Открывается дверь. В палатку всовывается веселая, радостная физиономия Симы Иванова, второго радиста.

— Самолет вернулся в Уэллен. Все в порядке. И Сима бежит дальше со своей вестью.

Мы жили на льдине бодро, сплоченно и напряженно, порой весело, старались скрывать свои горести и опасения и пуще всего берегли спайку и крепость своего коллектива. Не было среди нас почти никого, кто не понимал бы, какую великую силу придает нам этот коллектив. Но были и такие, что понимали это не сразу. На наших глазах с людьми происходили удивительнейшие превращения: мы имели возможность почти физически видеть и ощущать, как «соскакивает» индивидуализм с этих людей, с малых лет чуждых коллективной дисциплине и всему, что с ней связано.

И вот иногда — только в первое время — приходилось бороться с отдельными вспышками индивидуализма.

Сегодня, когда даже больные бросились спасать продовольствие, один из наших не вышел из своей палатки.

Вечером над ним состоялся товарищеский суд.

Он приговорил виновного к суровому наказанию:

— Отправить на берег в первую очередь.

Не знаю, правильно ли поймут люди, не бывшие с нами на льдине, смысл и действительную тяжесть проступка и наказания. Для этого надо знать ту мораль и тот дух, которые сложились в нашем коллективе как результат большевистского воспитания людей.

Наказание было очень серьезным: «бунт индивидуализма» никогда больше на льдине не повторялся.

И из этого испытания наш коллектив вышел победителем. [240]

Метеоролог О. Комова. Нас нашли !

Мы покидали лагерь, не прощаясь с остающимися в нем товарищами.

— Все равно вернетесь, — посмеивались над нами. — Не опоздайте к ужину…

Шли лениво, медленно… Были уверены, что на аэродроме придется сидеть и ждать часа полтора-два, пока сигнальные флаги не подадут знака: «Самолет вернулся!» Так было уже несколько раз.

Именно сегодня, когда термометр Цельсия показывал 38-градусный мороз, трудно представить себе самолет над нашим лагерем, Лететь невозможно!

Мысли заняты заботами о лагере.

— Жаль, что не успели вымыть ведро после каши… Теперь засохнет, придется возиться с ним вечером…

И вдруг где-то совсем близко раздается стук мотора… Вверху! Кто-то обнимает меня:

— Самолет, самолет! Нашли нас!

— Мы найдены! [241]

Наша точка — лагерь Шмидта — уже нанесена на карту и проверена большим жужжащим «АНТ-4».

Самолет делает два круга над нашим аэродромом. Мы уже ясно видим его, кричим «ура!», машем руками и шапками в полной уверенности, что и летчик нас видит и слышит.

На всех лицах буйная радость.

Миг, и все бежим. Дорога на аэродром утоптана хорошо: не один и не два раза «путешествовали» челюскинцы по этой дороге за последние дни в надежде, что вот-вот появится самолет. Перелезаем через торосы, перепрыгиваем узкие трещины, точно гимнасты. И вдруг на пути большая полынья. Еще вчера ее не было. Она широко раскинулась и вправо и влево. Вода покрылась легкой, прозрачной ледяной коркой, но пройти по ней нельзя. Как перейти на другую сторону? Немного нервничаем. Самолет ждет, явственно слышен треск его мотора, а мы, беспомощные, стоим и не знаем, доберемся ли до аэродрома.

— Близок локоть, да не укусишь, — слышу спокойный голос сзади.

Другой задорно отвечает:

— Ан, укусим!

— Товарищи, за ледянкой! Скорее! Тащите из лагеря ледянку! — раздается команда.

Пятнадцать-двадцать наиболее крепких мужчин спешат исполнить приказание. Через минуту-другую они уже скрылись за торосами. Время идет мучительно медленно, хотя часы говорят обратное.

Чтобы не задержать посадку на самолет, мы, женщины-пассажирки, тут же на берегу полыньи переодеваемся, натягиваем на себя все, что у нас есть теплого: ватные костюмы, меховые чулки, торбасы. Огромные, неуклюжие малицы из собачьей шерсти решили надеть там, у самолета. Сейчас они только стеснят наши движения.

Оставшиеся около полыньи мужчины пытаются установить связь с противоположным берегом. Посредине плавают значительных размеров льдины. В дело пущены нарты, доски, шесты… Машинист Петров проваливается по пояс в воду, подрывник Гордеев зачерпнул полные валенки. Все напрасно. После долгих усилий на льдину удалось все же закинуть длинную доску. Петров уже на льдине, втягивает на нее доску, перебрасывает на противоположную сторону полыньи — и мост на «тот берег» готов! Петров благополучно перебрался туда, бежит сушиться в палатку на аэродром.

— Ледянку везут! — раздались возгласы. [243]

Фотографы защелкали аппаратами. И снимать было что. Картина замечательная! Человек двадцать-тридцать мчались со шлюпкой.

Наконец шлюпка у полыньи. Снова крики «ура!», аплодисменты.

Через пять-десять минут все переправились через полынью и устремились на аэродром.

Последние минуты перед посадкой на самолет как-то изгладились из памяти. Нас, женщин, закутывали в малицы, подпоясывали, Заматывали нам шарфами шеи, лица.

А мы, неповоротливые меховые куклы, торопливо прощались, наспех засовывали в карманы телеграммы домой, на землю, от тех, кто еще оставался на льду. На самолет нас втаскивали по очереди. Именно «втаскивали», так как малицы страшно стесняли наши движения.

— Стойте неподвижно, не шевелитесь, — кричали нам. — Мы сами втащим вас.

«Погрузка» кончена. Мы — на борту самолета. Десять женщин и два маленьких, но драгоценных «места» — наши две девочки-полярницы.

Самолет бешено мчится по аэродрому. Мы машем в последний раз меховыми рукавицами. Самолет отрывается от ледяной площадки. Еще минута-две, и мы теряем из вида небольшую горсточку людей среди торосистых ледяных пространств.

Через час мы увидели землю! [244]

Ихтиолог А. Сушкина. Полет пятого марта

С первых же дней жизни в лагере нам стало известно, что на выручку летят самолеты и что в первую очередь будут снимать со льдины женщин. Надо сказать, что некоторые женщины были недовольны, что их вывозят первыми только потому, что они женщины. Но Отто Юльевич был непоколебим. Мы стали ожидать самолета.

Три раза самолет вылетал к нам, три раза мы ходили на аэродром, но неудачно: один раз самолету помешала долететь пурга, в другой — он не смог найти наш лагерь на необъятной ледяной равнине.

Каждое ясное утро товарищи по палатке дразнили меня: «говорят, самолет вылетел, собирай скорее монатки», и начинали планировать, как просторно будет в палатке после моего отлета, кто где будет жить. Я конечно сердилась, и все были довольны.

Но вот наступило пятое марта. Утро ясное, ветра нет, но мороз крепкий — минус 38–39°. Из Уэллена сообщили, что моторы заводят. Дали распоряжение всем быть готовыми к отлету, но пока все [245] разошлись на обычные работы. Сомневались, как будет работать мотор при таком морозе.

Мы возили снег для обкладки барака. Работа была в полном разгаре, когда прибежали с криком:

— Женщины, на аэродром, самолет вылетел полчаса назад! Кто назначен на аэродром, собирайтесь!

Мигом побросали работу. Сборов немного, все вещи уже на аэродроме. Сбросила спецовку, переобулась.

Идем налегке, чтобы не вспотеть и не простудиться во время полета.

Прощание с остающимися, взаимные пожелания.

— Ну, в третий раз уже наверное улетите! Смотрите, обратно вас в лагерь больше не пустят!…

И потянулась черной змейкой, извивающейся между льдинами, вереница уезжающих и провожающих.

В этот солнечный день особенно ярко выглядит вся дикая красота окружающего нас первобытного хаоса; причудливо громоздятся ледяные торосы; отдельные ропаки кажутся окаменевшими чудовищами, и все переливается живыми, неожиданно разнообразными красками, словно идешь среди несметных масс драгоценных камней; изумрудными глыбами стоят старые толстые льдины; нежным аквамарином и бирюзой отсвечивают горы свежеизломанного молодого льда; глубокой сапфировой синевой горят ледяные гроты и пещеры; ослепительными алмазными искрами сверкают снега… И для тускло-серых и белых тонов, в которых нам обычно рисуется Арктика, почти не остается места! Кажется, что века за веками стоят и будут стоять эти глыбы, закованные суровым сном, и невольно нас захватывает это великое молчание, и сами мы идем молча.