Дени Верас - Истории севарамбов

• Название: Истории севарамбов
• Автор: Дени Верас
• Издательство: Издательство академии наук СССР
• Жанр: Философия
• Год: 1956

Роман-путешествие «История севарамбов» (1677—79), первое во Франции произведение, пропагандирующее идеи утопического социализма. Верас описывает социальные реформы, проведенные в воображаемом обществе севарамбов их законодателем Севарисом. Описание общества до реформ сближает Верас с теоретиками естественного права и социалистами-утопистами 18 в.

«История севарамбов» интересна для истории социализма и как самостоятельная разработка, самостоятельный, хотя и не первый вариант коммунистической утопии, и еще более — как весьма важное связующее звено между «Утопией» Мора и социализмом XVIII века.

Под общей редакцией академика В. П. Волгина.

Перевод с французского Е. Дмитриевой.

Вступительная статья В. П. Волгина.

Комментарии Ф. Б. Шуваевой.

---

При сочувственном отношении Вераса к религиозной мистификации в политических целях не всегда легко отделить то, что он искренно считает естественной, рациональной религией, от элементов, привнесенных в нее из практики положительных религий по чисто политическим соображениям. Ясно, что он не верит в голос с неба, утверждающий конституцию севарамбов; ясно, что он не верит в божественное происхождение власти вице-короля. Он считает лишь, что теория божественного происхождения, которую использовали до сих пор во вред народу, может и должна быть использована, когда просвещенный правитель ставит себе целью благо народа. Конечно, это — уступка господствующим политическим доктринам, но уступка, логически вытекающая из того, как представляет себе Верас способ осуществления идеального общественного строя. Он не видит в обществе внутренних сил, способных преобразовать его в коммунистическое общество. Он, как Мор и значительное число социалистических писателей XVIII в., возлагает поэтому задачу реформирования общества на «мудрого правителя», на идеализированного представителя просвещенной монархии. Народ, — даже фантастический народ, живущий в условиях примитивного коммунизма, — способен лишь сочувственно повиноваться реформам. Естественно, что, не особенно веря в прочность поддержки Севариса народными массами, Верас обеспечивает его поддержкой высших неземных сил.

Возможно, что такой же политически-утилитарный смысл имеет у него учение о бессмертии души и о загробном возмездии. Верас рассказывает, что наряду с изложенным выше официальным учением среди севарамбов распространены и другие теории. Часть ученых вовсе отвергает бессмертие. Другие считают, что душа материальна и что о ее бессмертии можно говорить лишь в том смысле, в каком это приложимо к материи: она может менять форму, но не может быть уничтожена[71]. Верас весьма осторожно сопоставляет эти три теории, его собственное отношение к ним остается скрытым. Большинство же севарамбов предпочитает теорию бессмертия по мотивам мало убедительным: во-первых, она кажется им более правдоподобной и приятной (!), а во-вторых, она освящена авторитетом Севариса, заветы которого севарамбы склонны беспрекословно соблюдать[72]. Общее впечатление от всех рассуждений Вераса по религиозным вопросам таково, что сам он в своем рационализме гораздо более радикален, чем его севарамбы.

Изображение религиозной жизни севарамбов служит у Вераса еще одной цели — весьма завуалированной критике религиозной жизни христианских стран. Он очень осторожен. Утверждая, что религия севарамбов «наиболее соответствует человеческому разуму», он сейчас же оговаривается, что она тем не менее не самая истинная, ибо ей следует предпочесть «небесный свет Евангелия». Но без этого «божественного откровения» мнения севарамбов о божестве пришлось бы признать правильными[73]. В стране севарамбов есть небольшая группа христиан. Они пробовали вести пропаганду. Но их число не возрастает. Интересно, как излагает Верас причины этой неудачи. Севарамбы, — говорит он, — слишком полагаются на человеческий разум. Они считают странными святые таинства нашей религии и смеются над всем, что превосходит их «затемненное понимание». Они издеваются над чудесами, объясняют все явления естественными причинами, убеждены в том, что все в природе происходит в установленном порядке, согласно естественным законам[74]. В конце концов, христианские священники пришли в отчаяние, решив, что только большое чудо, «смирив разум» этих неверных, могло бы привести к их обращению. Очевидно, Верас рассчитывал, что найдутся читатели, которые поймут преимущества рационалистической логики севарамбов над христианскими доводами, опирающимися против разума на откровение. А в то же время, с точки зрения цензуры, его изложение было как будто вполне христиански-благонамеренным.

Существование государственной религии солнца в стране севарамбов не исключает весьма большого разнообразия религиозных мнений. Верас сообщает нам, что у них господствует «полная свобода совести» (pleine liberté de conscience)[75]. Правда, все другие публичные культы, кроме культа солнца, воспрещены. Но всякий вправе высказывать и защищать свои взгляды по религиозным вопросам. Организуются даже общественные диспуты, на которых можно выступать с любым мнением, не боясь ни кары, ни порицания. Эта свобода, утверждает Верас, чрезвычайно содействует общественному спокойствию; страна севарамбов не знает религиозных раздоров и войн, несмотря на различие мнений и споры. Свободе религиозных убеждений Верас противопоставляет порядок, господствующий в «других странах», где религия часто служит предлогом для самых бесчеловечных и нечестивых деяний. Самое замечательное в этом рассуждении Вераса не в том, что он, выросший в гугенотской семье во времена очень тяжелые для гугенотов, выступает в защиту свободы совести; поистине поразительна та политическая проницательность, которая приводит его к мысли, что религия в «религиозных» распрях и войнах является лишь предлогом (prétexte)[76]. Это — тщеславие, жадность и зависть, прикрываясь религией, ослепляют несчастных людей до того, что они теряют всякое чувство гуманности, которое им внушает эта самая религия. Так самая святая вещь превращается в самую жестокую и пагубную. У севарамбов это невозможно. И опять-таки Верас понимает, что религиозные распри немыслимы в стране севарамбов не только потому, что они свободно и спокойно обсуждают проблемы развития религии, как в Европе обсуждают проблемы философии. Основная причина — в социальном строе севарамбов: у них никто не может приобрести никаких богатств и почестей ложной видимостью притворного благочестия; никто не может угнетать ближнего и нарушать естественное право, прикрываясь религией[77].

Любовь к родине и уважение к ее законам укрепляются не только религией, но и системой воспитания[78]. Очень интересно, что Верас отнюдь не разделяет примитивно-оптимистической оценки человеческой природы («человек по природе добр»), свойственной некоторым утопистам (Кабе: братство, любовь, доброта — инстинкты; пороки — результат социальной организации). Он не считает также, что в моральном отношении человек — tabula rasa, приобретающая как положительные, так и отрицательные качества в зависимости от социальной обстановки (концепция большинства просветителей XVIII в.). Нет, людям по природе (naturellement) свойственны склонности к пороку наряду с семенами добродетели; и дурные склонности, укрепляясь, чаще всего заглушают добрые. Это представление о прирожденной греховности человека — одна из немногих черт, сохранившихся у Вераса от христианского миросозерцания. Тем важнее и серьезнее задача воспитания, которое должно предупредить развитие пороков и содействовать развитию добродетелей.

Само собой разумеется, что в коммунистическом государстве севарамбов и система воспитания носит общественный характер. До семи лет ребенок находится в семье; с семи лет он переходит в общественную школу, и родительская власть над ним прекращается. В течение первых четырех лет детей учат чтению, письму, употреблению оружия и, самое главное, повиновению законам. Затем детей посылают на три года в сельские местности, где они тратят по четыре часа на продолжение занятий и по четыре — на работу в сельском хозяйстве. С четырнадцати лет начинается обучение ремеслам; дети, которые проявляют к ремеслу способности, остаются затем работниками ремесла; прочих направляют на работу в качестве хлебопашцев и строителей[79]. Дети, которые выделяются особыми умственными способностями, переводятся для обучения в особые школы, где они совершенно освобождены от физического труда. Таким образом, соединение обучения с трудом не является у Вераса лишь результатом общепедагогических и социально-политических соображений, но преследует совершенно конкретную цель подготовки для государства соответственных категорий практических работников. Специальное обучение работников умственного труда вполне гармонирует с отмеченным уже нами выше представлением Вераса о «естественной» аристократии.

Женщины получают такое же образование, но в специальных школах для девочек. Мы уже говорили, что женщины принимают наравне с мужчинами участие в труде и в обороне страны. Однако подлинного равноправия женщин у севарамбов нет. Мы не видим женщин на каких-либо руководящих постах. Величайшая честь для женщины — любить своего мужа и воспитывать детей. Почет воздается ей или за большое число детей, или за заслуги мужа[80]. При нормальной моногамной семье закон допускает многоженство. Однако многомужество вызывает у севарамбов самое резкое осуждение[81]. Общий тон отношения Вераса к женщине свидетельствует о том, что женщина для него — существо неравноценное мужчине.

Несмотря на отсутствие частной собственности и на систему общественного воспитания, греховные инстинкты людей проявляются иногда у севарамбов в форме преступлений. Из рассказа Вераса мы узнаем о двух видах преступлений: убийство и нарушение законов о браке (половые связи до брака, нарушение супружеской верности)[82]. Характерно, что кары, налагаемые за то и другое преступление, одинаково суровы: это долголетнее тюремное заключение и телесное наказание. При изображении сцены телесного наказания Верас проявляет известную сентиментальность (связанную, впрочем, с восхищением перед красотой преступницы). Но в справедливости и целесообразности такого наказания он, повидимому, не сомневается[83].