Игорь Акимов - Дот

• Название: Дот
• Автор: Игорь Акимов
• Издательство: Олма Медиа Групп
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-373-03415-9

«Дот» — возможно — самая парадоксальная книга о войне. Не уступая занимательностью знаменитым приключенческим романам, она показывает, как люди, воюя с людьми — с обеих сторон, — остаются людьми. Как в них выживают — вопреки всему! — свет и любовь. Ведь они еще не знают, что на землю пришел Ад.

---

Тимофей дотянулся, взял три пары; одну нахлобучил себе, две отдал ребятам; и только тогда поглядел на шоссе — как дела.

Головной танк катил, словно ничего не случилось. Еще метров двадцать — и он в мертвой зоне. Выходит, Чапа все же умудрился промазать… Куда же он угодил?

Тимофей не успел расстроиться — только теперь (последствие удара по мозгам) обратил внимание, что движется один головной танк, а колонна остановилась. Она сжималась, как гармоника; танки, не успевшие затормозить, располагались елочкой.

Так куда же попал Чапа?

Тимофей смотрел, смотрел — и вдруг заметил на втором танке (теперь он был головным) маленькие язычки пламени. Заметил только потому, что зрение имел отменное. Да и то — по отсветам в тени танковой башни. Огонь стлался по броне, смазывая, размывая ее очертания: открытую амбразуру механика-водителя, пулемет, передние траки; затем эта размытость распространилась и на освещенный солнцем борт. Танк таял, таял в бесцветном пламени — и вдруг (словно в нем дырочку открыли) из него повалил густой жирный дым.

Чапа, оторвавшись от дальномера, глядел на дым изумленно. Это он — Чапа — смог!.. подбил танк!.. Это я его подбил! Я!..

Где взять силы, чтобы пережить такое счастье? Где взять такую душу, чтобы это счастье вместить?.. Впрочем, в Чапиной душе можно было не сомневаться.

Тимофей сдвинул Чапины наушники:

— С почином, дорогой…

Чапа поглядел на Тимофея счастливыми глазами и перекрестился.

— Дай-то Бог, товарышу командыр, дай-то Бог…

— Куда ты в него?

— Тю! А я знаю? Я ж в першого вцiляв…

Тут у них за спинами — в два голоса — рявкнуло «ура!». Залогин и Страшных хохотали и тузили друг друга. Это же надо! — смогли подбить танк. Смогли! Значит — и еще сможем!..

Сколь мало нужно для счастья!

Или подбитый танк — это очень много?

— Как сказал бы мой тренер: ремонту не подлежит. — Ромка вдруг сообразил, что может поддеть Залогина, и ткнул в него пальцем. — Вот ты арифметикой увлекаешься, считаешь каждого фашиста, а настоящие-то герои с первого снаряда!..

Чувство было таким огромным, что вытеснило все слова и привычные эмоции. Ромка опять счастливо засмеялся и, чтобы разрядиться, стукнул кулаком по казеннику пушки.

— А як ты думаешь, Рома, — Чапа наслаждался переживанием своего успеха, — колы б мы булы не самi, а з усiма, з Червоною Армiею, — менi б за цей танк далы б медаль?

— Подбей еще одного — и я тебя представлю к ордену!

— Может быть — поработаем?..

Это Тимофей. Он с ними — и все-таки в стороне. Такая у него роль.

Все еще золотое, все еще чистое и ясное предвечерье лилось долиной, и даже дым не мог его замутить. Пока не мог.

Чавкнул затвор, гильза тяжело звякнула по полу и, дребезжа, покатилась по дуге. Еще раз: чавк. Орудие к бою готово.

Между тем остановился и головной танк. Знай немцы, что они уже в мертвой зоне, они б там и остались, но… Инстинкт! Если вдруг возникла опасность, первое желание — прижаться к своим. И танк попятился. Он поднял пушку, навел ее на вершину холма, но пока не стрелял; должно быть, солнце отсвечивало так, что амбразура дота была не видна. Танк отползал медленно. В этом движении не было страха — только предосторожность. Его батальон уже разворачивался, готовясь к бою: несколько танков рассредоточились влево от шоссе, несколько — вправо, и этому танку надлежало занять свое место в боевых порядках. Остальные остались на дороге, ждали, когда передовой батальон сметет преграду и расчистит путь для дальнейшего движения согласно приказу.

— В якую штуку лупить? — спросил Чапа.

— Который пятится — того и бей.

— Не-а. Не можу. Вiн ач, який верткий, — пожаловался Чапа. — Токечки, думаю, гоп, а вiн уже драла дав.

— А ты с опережением попробуй, — посоветовал Ромка.

— Дуже ты розумный! — огрызнулся Чапа. — Може, сам покажешь, як отое роблять?

— Ладно вам, — сказал Тимофей. — А по горящему попадешь еще раз?

— Спробую.

— Целься в него сбоку, в ходовую часть. Но стрелять только по моей команде.

Сейчас требовалась ювелирная точность — и Тимофей опять вернул на место стереотрубу. Едва приник к окулярам — в глаза ударило солнце. Вместе со стереотрубой отступил в тень. Если немцы успели засечь отблеск солнца на стеклах — сейчас такое начнется… Оно все равно начнется, может, через минуту или две, но прежде нужно успеть еще разок прицельно врезать, а если повезет — то и дважды…

Танковые пушки молчали. Значит — не заметили…

Это было не утверждение, а только надежда. Так что же?.. Мгновения проплывали, проплывали — а ни одного выстрела в ответ пока не было…

Тимофей перевел дух.

Сколько нужно времени, чтобы танк, пятясь, одолел тридцать-сорок метров? Ну — минута. Если уж совсем медленно (танк пятился осторожно) — две. Но как пережить эту вечность?..

Когда что-то делаешь — легче.

Чтобы убить эти немыслимо растянутые секунды, Тимофей заставил себя разглядывать (ведь что-то же надо делать!) отползающий танк. Танк ему понравился. Танк был ладный, компактный — и в то же время в нем не было неуклюжести, — обычного впечатления, когда видишь танк вблизи. Его линии были легки и лаконичны; в них угадывалась не только целесообразность, но и красота. Сила и пластика большого хищного зверя. Он был создан с любовью. Тот, кто его создавал, несомненно думал и о впечатлении, которое его создание должно производить. О воздействии на подкорку. На душу. Ужас и восторг, рождаемые пластикой большого хищного зверя.

(Опять меня занесло. Опять я должен извиняться: ведь Тимофей не мог думать такими словами; таких слов (даже если он их знал) в его словаре не было. Но он чувствовал именно это. В эти мгновения он ощущал себя охотником на огромного опасного зверя; охотником, у которого только один патрон — одна попытка. Потом — через минуту, через час — если доживет — будут преодоление и работа, но сейчас он заполнял эти последние, бесконечно растянутые секунды неожиданно открывшейся ему красотой.)

Гипноз красоты возник как мыльный шарик, и, к счастью, был столь же недолговечен. Вот так мы любуемся замечательным пейзажем всего несколько мгновений, а затем мы перестаем его видеть: это необходимо, чтобы переварить то, чем гармония нас наполнила.

Тимофей опомнился, даже встряхнулся. Танк был все еще на полпути к цели. Его отполированные дорогами Европы траки уплывали под броневые крылья. Пушка едва заметно шевелилась, принюхиваясь к вершине холма. Командир танка высунулся из башни, изучает ситуацию в бинокль. Оторвался от бинокля, трет глаза; опять смотрит. Вот он наклонился, что-то говорит в танк, наверное, пушкарю…

Тимофей так увлекся подглядыванием чужой жизни, что едва не прозевал момент, когда танк, чуть развернувшись, стал огибать горящую машину.

— Давай!

И схватился руками за наушники, прижимая их поплотней к голове.

Опять вокруг них и внутри каждого из них — в мозгу, в костях, в каждой клеточке тела — взорвался гром, словно само пространство раскололось на куски; но теперь это был уже не тот гром, не то впечатление. Наушники, конечно, смягчили удар; впрочем, куда важнее было иное: красноармейцы были готовы к удару, и уже знали, как оно будет и как пройдет.

Тимофей даже не зажмурился. Он хотел увидеть, куда попадет снаряд — и ему это удалось. Из-под башни танка сверкнул огонь — и танк замер, словно наткнулся на преграду. И опять (да сколько же можно?! почему у других все по-людски выходит: сделал — увидал результат; а им почему-то каждый раз приходится ждать…) — наступила пауза. Наверное, что-то происходило внутри танка, должно было происходить! — ведь это же какая силища — 122-миллиметровый бронебойный. И Тимофей ждал хоть какого-нибудь знака — пламени, или дыма, или взрыва, — что подтвердило бы успех. Но ничего не происходило. Танк стоял целехонький. Ну — влепили в него снаряд… так ведь на то и бронируют танки, чтоб их не всяким снарядом можно было раскурочить!.. Тимофей уже смирился с неудачей и ждал, что сейчас танк сдвинется, перевалится через кювет и поползет прочь от шоссе, как вдруг из башни снова высунулся командир (оказывается, Тимофей прозевал, когда командир исчез в танке; возможно — в момент попадания снаряда). Танкист стал вываливаться наружу, сползать с башни вперед руками, цепляясь за броню. Наконец скатился на землю и опять пополз на одних руках, и хотя Тимофею не было видно, что у немца случилось с ногами, надо полагать, досталось им крепко, потому что ноги тянулись за ним, как груз, а он все полз на руках прочь от танка, к кювету, и кричал беспрерывно, может, одно только «А-а-а!..» — судя по тому, как у него был вывернут рот. Но из дота его не было слышно: все-таки расстояние приличное, верных полкилометра, да и моторы там ревели вовсю, десятки мощных танковых движков, да и уши после второго выстрела были все еще заложены. Тимофей сглотнул несколько раз, чтобы выбить пробку, но не помогло.