Ольга Лаврова - Третейский судья

• Название: Третейский судья
• Автор: Ольга Лаврова
• Жанр: Детектив

---

- Ты не копал дальше? - не верит Пал Палыч.

- Копал, да попусту. Дом сломали, жильцов поместили в переселенческий фонд. Оттуда они порознь выезжали в новые квартиры. И тут след Коваля исчез, он квартиры не получал.

- Стало быть, Коваль Олег Иванович, - повторяет Знаменский.

Вторгается телефон.

- Мобильник - бич нашего времени, - говорит Пал Палыч. - Слушаю... То есть исповедь умирающего? Не поеду... Во-первых, не верю, что он умирает, это уже было. Во-вторых, я в общем знаю, что он скажет, это не имеет доказательственной силы... Нет, в таких случаях приглашают священника, а не следователя. Всего доброго.

Разъединившись, оборачивается к Томину:

- Канделаки тоже добыл кое-что в психиатрическом интернате. Янов, он же как мы установили - Коваль посещает там некоего Хомутова. И даже очень хочет взять его к себе. Фамилия тебе ничего не говорит?

- Н-нет.

- А Любовь Хомутова, у которой сын дурачок?

- Погоди... - начинает вспоминать Томин. - Было дело о наркоторговле...

- И изготовлении наркотиков, - подсказывает Пал Палыч.

Томин вскакивает:

- Хомутова! Они захватили пеньковую фабрику и вместо веревок гнали наркоту?

- Ну да!

- Незабываемое дело! Меня тогда Мордвинов со своими Мордятами собирался расстрелять. О, сладкие воспоминания!.. Но Янов - Коваль? Паша, неужели тот главарь? Не найденный?!

- Думаю, да. Мы знали, что он есть, но его никто не назвал. Только один раз перехватили в тюрьме записку от Хомутовой: "Показания на Олега не давать". Помнишь?

- Точно, на Олега. Выходит, Янов - это Коваль, а Коваль - тот наркоделец? - Томин сцепляет указательные пальцы, словно замыкая цепочку.

- Иначе на кой шут ему сумасшедший Хомутов? - ставит точку Знаменский.

- Слушай, до чего же земля круглая! - радуется Томин. - Как мы тогда бились, а через десять лет сам в руки плывет!

- Это еще не все, Саша, - подливает масла в огонь Знаменский. - Янов ходит грустить к дому Вероники. Подруга явно узнала фотографию и тоже называет его "Олег".

- Олег! - повторяет Томин.

- Если мы примем, что подруга не убивала, но что Веронику задушил кто-то свой, к кому она питала полное доверие. Если сопоставим, что Янов - Коваль на следующий день после убийства выехал за границу. То опять встает вопрос: не сотворил ли он это злодейство? Хотя, похоже, и любил.

- Что-нибудь между ними произошло. Мог убить. Ты вспомни, как тогда жестоко расчищали рынок, как физически истребляли конкурентов. Это персонаж с такими клыками!..

...В церкви народу перед вечерней службой еще немного. Человек в подряснике зажигает лампады на солее.

Коваль покупает и ставит три свечи за упокой. Долго стоит, глядя на дрожащие огоньки.

Идет священник. Кто-то суется к нему: "Батюшка, благословите". Настроение у всех мирное, умиленное.

Коваль делает движение наперерез священнику, и прихожане расступаются, потому что от этого человека ощутимо пахнет бедой, грехом. А может быть, и серой.

- Я хочу исповедаться, - говорит он.

Время неурочное, но батюшка чувствует, что отказать нельзя.

- Идемте.

Они подходят к аналою с Евангелием и крестом. Священник произносит уставные начальные фразы, склоняется к Ковалю и ждет, когда тот заговорит. Через некоторое время пробует ему помочь:

- Расскажите, что на душе.

Коваль не в силах начать. Пытается, но не в силах.

- Не могу. Простите, в следующий раз.

Священник с сожалением смотрит на него и вдруг, будто что-то разглядев скрытое, произносит тревожно:

- У вас мало времени.

Полчаса спустя Коваль входит в гостиницу.

Тут его ждут: один из телохранителей, дежуривший в вестибюле, делает знак другому, а тот докладывает сидящему спиной в стороне Ландышеву. Все трое направляются за Ковалем.

Ландышев, несколько "согревшийся", в последующей встрече нагличает, упивается возможностью постращать Коваля, но при всем том невольно робеет перед сильным и непонятным ему человеком.

Громко стучит он в дверь и вваливается, не дожидаясь приглашения.

- Назрела необходимость поговорить, - объясняет развязно и садится в кресло.

Коваль стоя наблюдает за ним с некоторым любопытством.

- Мне передали, многоуважаемый наш судья, что вы требуете новые документы. О том, видите ли, как мы платим страховку другим клиентам.

- Хочу убедиться, что фирма честно работает. Чтобы понимать контекст спора с Авдеевым.

А зачем? Что он хочет доказать? Кому? Вероятно, себе. Но Коваль не задается таким вопросом - ему несвойственно копаться в своих эмоциях.

- Кон-текст... Какие слова нам доступны! - начинает куражиться Ландышев. Есть еще кон-венция, кон-вер-генция, пре-зумпция...

Ах, сколько мудреных звучных слов знал он в бытность свою доцентом. Как бойко их писал и говорил. Этому дерьмовому третейскому козлу и не снилось! Он был набит цитатами из классиков и мог изъясняться ими на любую тему.

- Господин Ландышев, вы то ли пьяны, то ли нездоровы. Зачем вы пришли?

- Затем, чтобы ты рассудил в мою пользу! И признал, что Авдеев не имеет права на страховку!

Коваль, настораживается: причина наглости Ландышева непонятна, но это не просто попытка "взять на горло", наглость на чем-то основана. И, проявляя осмотрительность, Коваль реагирует довольно сдержанно:

- Если бы не просьба уважаемого мной человека, я бы давно с вами распрощался. Все эти проволочки и увертки осточертели.

- Значит, я нечестный, да? А не лучше ль на себя, кума, оборотиться - как сказал великий баснописец. - Ты-то какой есть на самом деле?

- Какой же? Договаривайте.

Невозмутимость Коваля и эта его поза превосходства все пуще "заводят" Ландышева.

- Ты еще ничего не понял, - говорит он. - Думаешь, я пришел к Янову? Хрен-то! Я разговариваю с Ковалем Олегом Ивановичем. Та-ак-то вот. И Олег Иваныч сделает хенде хох. Он будет судить, как я велю.

Конечно, отправляясь на родину, Коваль просчитывал возможность встречи с кем-то из прошлого. Встреча такая весьма неприятна, однако не фатальна.

- Я под любым именем не привык, чтобы мне хамили. Я этого не разрешаю, раздельно произносит он.

- Ах, ты не разрешаешь! Хочешь быть весь в белом! А я тебя спрошу: ты когда ее подушкой душил, ты ее при этом трахал?

Понимая, что Коваль сейчас на него бросится, Ландышев кричит телохранителям:

- Эй, ребята!

В дверь всовывается голова:

- Мы нужны?

Ландышев, чуть помедлив, жестом показывает, что нет, не нужны. Этой заминки хватает Ковалю, чтобы овладеть собой.

- И какое у нее было имя в этой сказке? - спрашивает он.

- Ха, проверочка. Галина не Галина, Марина не Марина... - наслаждается Ландышев. - А была она, пожалуй, Вероника. Так ведь?

Коваль молчит. Ландышев обнаружил знание того, что Коваль считал надежно скрытым. Что еще ему известно? А тот продолжает свою линию:

- Говорят, красивая была девочка. Небось и цветочка на могилку не снес?

Он повторяется и слово "наркотики" не произносит. Странно, но, похоже, выложил все, что знал, - догадывается Коваль и задает контрольный вопрос:

- Больше за мной грехов нет?

Ландышев озадачен ироническим его тоном.

- Мало, что ли? Убийство же. Мокрятины наделал!

Откуда он знает? Откуда?! Ладно, об этом я подумаю после, а пока:

- Если что и было десять лет назад... "если", я сказал... то, вероятно, велось следствие, виновных наказали. Если где было мокро, то высохло. Зря думаешь, что ты на меня наехал. Как говорят в уголовном мире, затыренное клеймо мне лепишь. Если по фене петришь - почеши ногу! - Коваль почуял в Ландышеве уголовную струю и вспомнил время, когда на Севере работал с заключенными и знал блатной жаргон.

Ландышев опешил от неожиданности, растерялся, понимая, что не одолел Коваля. А Коваль довершает победу:

- Суд проведу объективно. Документы о страховых выплатах представишь. Сколько надо времени?

И Ландышев пасует:

- Дня два... не знаю... да пришлю я, Олег Иваныч.

- Максим Алексеич!

- Максим Алексеич, - кисло поправляется Ландышев.

Он идет вон из гостиницы, еще не оправившийся от поражения, но уже распаляемый новой злобой на Коваля. Бормочет:

- Собака... Козел...

К утру злоба перерастает в ненависть. Ландышев чувствует, что Коваль его унизил, что он, падло, его презирает, неизвестно с какой, стати. Снести этого Ландышев не может...

Ему назначено на пустой загородной дороге в полях. В машине, кроме Ландышева и шофера, Руслан с охранником. Ждут.

Подкатывают два джипа - навороченный и попроще. Из второго выпрыгивают четверо телохранителей, становятся квадратом. Ландышев вылезает, вступает внутрь квадрата. Двинувшегося за ним охранника Руслан придерживает:

- Сиди, не положено. Это ж крышак приехал.

Сам он выходит и скромно занимает место в сторонке.

Ландышев кланяется "крыше" - тощему блондину с гвардейской выправкой - и начинает поносить приезжего австрийца.

Блондин слушает, глядя в сторону, - такая манера.