Пит Шоттон - Джон Леннон в моей жизни

• Название: Джон Леннон в моей жизни
• Автор: Пит Шоттон
• Жанр: Биографии и Мемуары

«До Баллады Джона и Йоко была баллада Джона, Пола, Джорджа и Ринго. А до нее была баллада Джона и Пита. Воспоминания Пита Шоттона об их детской дружбе удивительны, а через годы БИТЛЗ он ведет нас с завидной проницательностью. И спустя столько лет приятно узнать, что вне битловского круга у Джона был такой хороший товарищ, для которого он был просто Джоном Ленноном, Другом.»

Марк Лэпидос, продюсер «Битлфеста»

---

Джон, в отличие от меня, инстинктивно тяготел к центру всеобщего внимания и его сила, как личности, всегда гарантировала ему большую и восторженную аудиторию. Что же касалось нашей банды, то Джон был ее главным комиком и философом, бандитом и звездой. И я, равно как и Найджел и Айвен, почти всегда соглашался с большей частью его идей и предложений.

Однако при несовпадении наших взглядов, я без колебаний заявлял ему об этом, или же наносил легкий укол его раздутому самомнению, когда требовалось спустить его с небес. Несмотря на свою готовность играть при нем второстепенную роль, я никогда не считал себя лакеем Джона. Он всегда презирал какое бы то ни было прихлебательство. Не будь наши взаимоотношения основаны на взаимном уважении, они едва ли смогли бы так бурно процветать свыше трех десятилетий. Короче говоря, мы были лучшими друзьями.

Последнее препятствие на пути к нашей бессмертной дружбе было устранено осенью 1952 года, когда мы оба учились в средней школе Куари Бэнк, респектабельном учебном заведении примерно в миле от Вултона. Естественно, каждое утро мы с Джоном на велосипедах уезжали туда и весь день наслаждались обществом друг друга.

Тогда наши развлечения можно было сравнить хотя бы с развлечениями Айвена Воэна, который после окончания Ливерпульского колледжа смог продолжать свою академическую карьеру вне досягаемости тлетворного влияния Джона. Айвен был, несомненно, самым образованным и интеллектуальным членом нашей банды: он на полном серьезе предпочитал древнегреческую драму и латинскую поэзию выбиванию уличных фонарей и запугиванию старушек. Наименее подающий надежды из нас, Найджел Уэлли, был переведен в школу «Блукоут» (синих курток) рядом с Пенни Лэйн.

Наша с Джоном карьера в Куари Бэнк будет подробно описана в следующей главе. Но один из инцидентов заслуживает незамедлительного упоминания прямо здесь, поскольку ему было суждено стать второй важной вехой в нашей дружбе.

Через несколько месяцев учебы в первом классе я отчетливо почувствовал, что Джон принимает нашу дружбу за нечто само собой разумеющееся и не требующее доказательства. Будучи хулиганистым, он быстро избрал меня безвредной мишенью для своего уничтожающего сарказма.

Язык его был одинаково быстрым и острым, и попытки нанести ответный удар чаще всего лишь усугубляли дело. Словесная дуэль с Джоном Ленноном всегда была очень опасной игрой.

Однако, в конце концов, я понял, что не должен позволять ему превращать меня в своего козла отпущения. Инцидент произошел после лабораторных занятий, во время которых он забавлял класс репликами в мой адрес. И хотя из класса мы, как всегда, вышли вместе, я немедленно выразил свое негодование вслух: «Джон, мне это надоело, — сказал я. — Если тебе хочется быть таким, я ни х… с тобой больше не играю.»

Вместо ответа Джон начал постукивать меня по голове велосипедным насосом, который у него был тогда в руке. «Ты дурак, Леннон, — повторил я. — Не смей, со мной так обращаться!»

«Что, яйцами несешься? — ухмыльнулся он, продолжая долбить меня насосом с возрастающей силой. — Что, Шоттон, яйцами несешься?» (Это школьное выражение неизвестной этимологии означало нечто вроде «начинаешь сердиться?».)

«Итак, Пит, — подумал я про себя, — твой час настал. Ты сказал Джону остановиться — он не остановился. Хотя бы раз в жизни ты должен за себя постоять и сделать это нужно немедленно, сейчас.» После этого я собрал всю свою силу и смелость и без остатка вложил их в удар по носу Джона.

К моему удивлению и смятению, не произошло ничего. Вместо того, чтобы, как положено, упасть на пол, Джон неподвижно стоял и смотрел на меня с озадаченным видом. Впрочем, этот взаимный шок довольно быстро перешел к граду зуботычин, завершившихся захватом моей шеи в «двойной Нельсон», как мы его называли. Но прежде, чем он смог причинить мне серьезную боль, на «ковре» появился какой-то учитель и оторвал нас друг от друга. «Я ожидал увидеть чью угодно драку, но только не вашу!» — разъярился он, таща нас за собой в класс для краткой лекции для задницы. «Среди всех — вас двух…» И хотя мы продолжали обмениваться испепеляющими взглядами, я и Джон должны были формально, по старой английской школьной традиции, пожать друг другу руки.

Несмотря на то, что я был полностью готов к его мести во время обеда, Джон вдруг решил первым разбить лед одной из своих острот с серьезной миной, в которой я сразу почувствовал предельную близость к фразе «Я прошу прощения». В свою очередь, мой смех вызвал дружескую улыбку на лице Джона и все «старое» было забыто к великому разочарованию наших одноклассников, ожидавших грандиозного «махача» и завидовавших моей близости к Джону.

Начиная с этого дня его колкие замечания почти полностью исчезли, а наши ссоры стали очень редкими и быстротечными. Более того, Джон стал чем-то вроде моего защитника в такой степени, что я мог рассчитывать на его поддержку в самой неприятной ситуации. Точно так же и я всегда был «за Джона», если в беде оказывался он.

Много лет спустя Джон признался, что инцидент с велосипедным насосом стал поворотным пунктом в его отношении ко мне. «После этого я действительно начал уважать тебя, — сказал он. — Я видел, что ты меня боишься, но у тебя хватило мужества сказать: «С меня довольно!» Но меньше всего я ожидал, что ты ударишь меня, это было одним из самых неожиданных событий в моей жизни. Я был уверен, что знаю тебя, как себя самого.»

Вскоре после этого конфликта мы с Джоном дали клятву всегда оставаться лучшими друзьями независимо от того, каким будет наше будущее. Для скрепления этой клятвы мы решили стать кровными братьями — эта идея была заимствована из «Тома Сойера» или «Гекльберри Финна». Хотя фанатиком Марка Твена в большей степени был я, а не Джон (в то время его литературным героем был Джаст Вильям, необузданный 11-летний парнишка из сериала Ричмэла Кромптона), но окончательный поворот к нашей дружбе связан именно с ним. По-моему, сильное тяготение к этому появилось у Джона еще из-за того, что он был единственным ребенком в семье и втайне тосковал по единоутробному брату или сестре.

Во всяком случае, и его, и мое воображение загорелось идеей надрезать наши руки и прижать их вместе, распевая при этом напыщенные, непонятные речи о том, как мы, несмотря ни на что, даже умирать будем вместе. Мы единодушно сошлись на том, что церемония эта должна состояться в одной из наших любимых берлог: в гараже заброшенного дома в конце Вэйл Роуд, месте, подходящем для привидений, заполненном паутиной и темнотой и пропитанном экзотическими запахами затхлой резины, машинного масла и мочи.

В назначенный час, под вечер, в конце длинного школьного дня, мы забрались в гараж через разбитое окно. «Все это здорово, Джон, — сказал я. — Но чем же мы будем руки-то резать?»

«Не переживай, — ухмыльнулся Джон, снимая со спины ранец и извлекая из него нож с костяной ручкой, который он стащил у своей тетки.

«По-моему, он тупой, Джон», — запротестовал я. Он и вправду был настолько тупым, что им, пожалуй, нельзя было отрезать даже растаявшее масло.

«Да брось ты, Пит. Ты что, трусишь, или что?»

«Да нет, но… — вообще-то перспектива отпиливать себе кисть руки мне не улыбалась. — А без этой штуки мы клятву не сможем дать?»

«А как же кровные братья? — настаивал он, вдавливая нож в ладонь. — Будем мы становиться кровными братьями или нет?»

После этого единственным, чего я хотел, было не показаться трусом. «Будем!» — смело сказал я, и стал ждать, когда польется кровь.

Джон, не теряя времени зря, начал работать лезвием, однако, несмотря на боль, не смог добиться чего-то более красного, чем широкий рубец на ладони. «Ё… меня в рот, — сказал он. — Оно и вправду слегка туповато.»

Я вздохнул с облегчением. «Да и черт с этим ножом, Джон. Мы и без него сможем дать клятву.»

Поэтому, прижав друг к другу наши руки с воображаемой кровью, мы произнесли клятву в своем вечном братстве. А потом пошли домой пить чай.

Несмотря на конформизм и формализм умственного склада своих обывателей, Вултон по-прежнему оставался желанным местом для времяпрепровождения двух неугомонных мальчишек. Его леса и поля уже отводились под строительство жилых домов, но мы с Джоном не страдали от уменьшения числа тайных «берлог» и «площадок для игр», привлекательность которых только возрастала, если для обычной публики они были недоступны.

В диаметрально противоположной стороне от «Земляничных полей» находилось другое наше убежище, известное всем под названием Фостерских полей. Эти необитаемые владения, окруженные высокой и толстой стеной из местного песчаника, занимали склон небольшого холма. На наш взгляд, его главной достопримечательностью был мрачный пруд, кишевший жабами. И хотя мы не умели плавать, мы периодически бороздили его воды на незатейливом плотике. Однако, конструкция последнего была далека от совершенства — возможно потому, что мы построили его сами — так что все нередко кончалось отжиманием мокрой одежды.