Сабахаттин Али - Дьявол внутри нас

• Название: Дьявол внутри нас
• Автор: Сабахаттин Али
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-280-01254-8

Сабахаттин Али (1906-1948)-известный турецкий писатель, мастер жанра психологического романа. В «Избранное» вошли лучшие из них: «Юсуф из Куюджака», «Дьявол внутри нас», «Мадонна в меховом манто».Действие первого из этих романов происходит в начале века. Тихую, размеренную жизнь обитателей деревни Куюджак потрясает зверское убийство бедняцкой семьи. Оставшегося в живых мальчика Юсуфа берет к себе начальник уезда. Борьба возмужавшего Юсуфа за счастье, за любовь кончается трагически: погибает его горячо любимая жена. Однако герой не сломлен, он готов еще решительнее бороться за лучшее будущее…Два других романа - о любви, о судьбах турецкой интеллигенции в канун и во время второй мировой войны.

---

Хюсейн-бей и его гости устали, никому ничего больше не хотелось. Влажный ночной воздух немного успокоил их взвинченные нервы. Они сидели с таким видом, будто прибыли сюда не веселиться, а отбывать какую-то повинность. Женщины поблекли, на лицах обозначились морщинки, волосы растрепались. Так как среди интеллигентных женщин не принято краситься, они походили сейчас на загулявших юнцов.

Служитель прямо поверх своего ночного одеяния надел белый фартук, зажег в дальнем углу зала лампу и пригласил гостей к столу. Потом направился к буфету и принес несколько бутылок водки, немного сыра, хлеба и две коробки сардин.

Исмет Шериф, чтобы развеселить сидевшую в глубоком молчании компанию, принялся было острить. Но, кроме девушки, покинутой Эмином Кямилем, никто не смеялся. Омер возобновил разговор с Умит, Хюсейн-бей стал что-то рассказывать своей очкастой даме. Профессор Хикмет, как это часто бывало, напустил на. себя задумчивость. Он с большой охотой брался организовывать всяческие пикники и увеселения, но после первых же рюмок впадал в меланхолию, словно нуждался в алкоголе для того, чтобы осознать свою истинную сущность. Если в трезвом состоянии он полагал, что может добиться всего на свете, то водка избавляла его от мании величия, возвращая к горькой действительности.

Они осушали рюмку за рюмкой, почти не ощущая вкуса водки. Маджиде пила без всякого удовольствия, с горькой улыбкой, точно безмолвно укоряя кого-то.

Вдруг она поднялась и огляделась по сторонам. Официант, сидевший неподалеку на стуле, вскочил и проводил ее в туалет. Когда Маджиде открыла дверь, резкий запах ударил ей в лицо. Здесь все, даже стены, было желтого цвета. Слева над двумя умывальниками висело мутное зеркало, справа были две маленькие двери. Маджиде толкнула одну из них.

Когда она вернулась к умывальнику, ее взгляд упал на зеркало. Лицо нисколько не изменилось, и это удивило Маджиде. «А почему я решила, что должна увидеть совсем другое лицо?» - подумала она.

Умывальники были грязные. Маджиде не решилась прикоснуться к лежавшему в мыльнице серому обмылку и просто ополоснула руки водой. Липкое, мокрое полотенце, висевшее между умывальниками, вызвало в ней тошноту. Однако от резкого аммиачного запаха она немного протрезвела.

Дверь распахнулась. Маджиде ожидала увидеть одну из девушек, но показался Исмет Шериф. Он притворился удивленным, словно не ожидал встретиться здесь с Маджиде.

- О, ханым! Извините, пожалуйста!

Маджиде не ответила и хотела было выйти в зал, но он преградил ей дорогу.

- Я очень огорчен, Маджиде-ханым.

- Чем? - не подумав, спросила она.

- Недостойным поведением Омера. Мне, честное слово, крайне неприятно… С таким человеком, как вы…

«О господи! Какой же он глупец и пошляк! - подумала Маджиде. - Он же видел, что я пошла сюда. А еще прикидывается удивленным. Профессор Хикмет занялся девицей Эмина Кямиля и лишил его дамы. А Омер явно пренебрегает мною. Оба мы вроде не заняты».

Пока она, слегка сощурив глаза, размышляла об этом, Исмет Шериф сделал шаг вперед.

- Я - писатель и как человек, знающий людские души, сразу понял, что в этот вечер здесь разыгралась трагедия самолюбий.. Я мучаюсь так же, как и вы!

С каждой фразой он подходил к ней все ближе.

«Трагедия самолюбий? - мысленно переспросила Маджиде. - Как порой примитивно рассуждают мужчины!.. Они полагают, что, если женщина оскорблена мужчиной, она должна немедленно броситься на шею другому. Во всяком случае, он именно на это рассчитывает. Пристает к женщине, с которой до того не обмолвился и парой слов, делает вид, что заинтересован. Неужели все мужчины считают нас такими дурами? Этот человек думает, что может прижать меня около уборной только потому, что Омер забавляется с другой, а я из-за этого расстроена. И вообще, кто знает, о чем он думает?»

Маджиде не замечала, что ее молчание придает Исмету Шерифу смелость. «Знаток человеческих душ» принимал раздумье молодой женщины за признак внутренней борьбы, которая, разумеется, решится в его пользу. Он ведь в конце концов и не рассчитывал, что такая женщина, как Маджиде, не задумываясь и не ломаясь, уступит его домогательствам.

Протягивая вперед руки, он несколько раз коснулся пальцев Маджиде, и от этих прикосновений в нем закипела кровь. Он схватил ее за плечи. Маджиде отшатнулась и уперлась спиной в стену. Исмет Шериф привычным движением быстро поднес руки к лицу, словно защищаясь от пощечины. Но, заметив, что Маджиде по-прежнему молча смотрит на него, сделал шаг вперед.

Он снова положил руки ей на плечи и почти вплотную приблизил к ней свое лицо. Похоть, угроза, мольба - все это одновременно отражалось в его мутном взгляде.

Маджиде, как загипнотизированная, не могла оторвать глаз от этой отвратительной рожи. Ее мутило от запаха водочного перегара, от вида листочков петрушки, прилипших к бледным деснам, но она по-прежнему неподвижно стояла, прислонившись спиной к стене, погруженная в свои мысли.

Как раскрылись для нее за пять-шесть часов все эти люди! Великие учителя жизни, рассуждавшие лишь на высокие темы, парившие в мире возвышенных идей и питавшие похвальное презрение ко всяческого рода низменным желаниям и страстям, они опускались все ниже и ниже, пока не дошли до скотского состояния. Маджиде видела, что в Исмете Шерифе не осталось ни капли человеческого, и не удивлялась, хотя до сих пор полагала, что убеждения людей должны войти в их плоть и кровь и побуждать к чистым и благородным стремлениям. Она и сейчас была убеждена в этом. «Да они никогда и не были иными, эти люди! Все, что они читают, пишут, думают, говорят, все это - ложь! Но ведь не все такие, как они. Должны же быть и другие…»

Она даже мысленно не хотела признаться себе, кого имеет в виду.

Видя, что Маджиде продолжает молчать, Исмет Шериф осмелел и попытался было обнять ее за шею, но неожиданно покачнулся от сильного толчка в грудь, едва успел ухватиться за ручку маленькой двери и увидел лишь, как Маджиде медленно и спокойно выходит в зал.

Когда молодая женщина подошла к столу, все, кроме Омера и Хюсейн-бея, были пьяны до бесчувствия. Девица Эмина Кямиля упала головой на стол. Профессор Хикмет положил руку ей на затылок и поминутно икал. При виде Маджиде он заулыбался и попытался обхватить ее рукой. Она отстранилась, а профессор, вцепившись своими безобразными ногтями в ее стул, забормотал:

- Ну что в этом такого, милочка! Ты ведь нам как сестра!

Маджиде встретилась глазами с мужем. Они долго смотрели друг на друга. В ее взгляде Омер прочел немой укор.

Он нагнулся к жене и удивительно трезвым голосом тихо проговорил:

- Что я могу поделать, женушка? Ты же видишь, в каком он состоянии. Ничего не соображает. И потом, он мой преподаватель. Считается, по крайней мере. Кроме того… как тебе сказать… ты ведь знаешь… - и добавил еще тише: - Я ему должен лир двенадцать. Как же я могу нагрубить ему?

Маджиде стало жутко. Перед ней был весь Омер. Омер, которого она знала, любила, который часто не нравился ей, а теперь был так далек от нее…

Она хорошо понимала его. Он мог обнимать при ней другую женщину и в то же время стыдиться грошового долга. Мог забыть свою жену на улице и в то же время любить ее больше жизни… Сегодня он мог ненавидеть и презирать кого-нибудь, а завтра, глядишь, идет с ним в обнимку только потому, что не решается сказать правду в лицо. Вся его сущность была перед ней как на ладони: прикрытые иронией подлинные чувства и пустота, прячущаяся за шуткой. Маджиде никогда не видела его таким крупным планом. Она понимала мужа и все еще любила его, но отчужденность, которую она ощутила еще вечером, не уменьшалась, даже как будто возрастала. Значит, так было суждено: увидеть Омера ясно и близко в тот самый момент, когда она пришла к решению, что все кончено.

XXVI

Когда на следующее утро Маджиде открыла глаза, Омера уже не было. Он ушел, не разбудив ее. Было около полудня, и летний зной проникал в комнату через открытое окно. Она спустила ноги с кровати, надела домашние туфли и, подойдя к умывальнику, ополоснула лицо.

Голова у нее была ясная: ни следа от вчерашней усталости и тяжести. Маджиде не предполагала, что проснется такой свежей и бодрой. Она все хорошо помнила и думала обо всем без улыбки, но и без раздражения. Оставив всю компанию в казино, они потихоньку вышли вдвоем с Омером и пошли вдоль берега моря. Светало. Ровное, тяжелое и сверкающее, как ртуть в гигантской чаше, море резко пахло солью и водорослями. Они долго шли, спотыкаясь о камни разбитой набережной, и молчали. Маджиде привыкла к тому, что в такие минуты Омер начинал свои бесконечные рассуждения, и ждала, что он заговорит. Но теперь она ждала этого с невольным протестом. Он стал бы объясняться, и, может быть, ему удалось бы в чем-то убедить ее. Однако в глубине души она уже приняла окончательное решение.