Сабахаттин Али - Дьявол внутри нас

• Название: Дьявол внутри нас
• Автор: Сабахаттин Али
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-280-01254-8

Сабахаттин Али (1906-1948)-известный турецкий писатель, мастер жанра психологического романа. В «Избранное» вошли лучшие из них: «Юсуф из Куюджака», «Дьявол внутри нас», «Мадонна в меховом манто».Действие первого из этих романов происходит в начале века. Тихую, размеренную жизнь обитателей деревни Куюджак потрясает зверское убийство бедняцкой семьи. Оставшегося в живых мальчика Юсуфа берет к себе начальник уезда. Борьба возмужавшего Юсуфа за счастье, за любовь кончается трагически: погибает его горячо любимая жена. Однако герой не сломлен, он готов еще решительнее бороться за лучшее будущее…Два других романа - о любви, о судьбах турецкой интеллигенции в канун и во время второй мировой войны.

---

Омер рассмеялся.

- Я заинтригован…

Нихад оборвал его движением руки:

- Хватит! Я сказал, что скоро поговорю с тобой. Жди. А пока подумаем о том, где пообедать и как провести вечер.

К двум часам столовая напротив кофейни заполнилась посетителями. Среди них Нихад и Омер заметили нескольких знакомых, но не настолько близких, чтобы можно было занять у них на обед. Наконец, потеряв надежду, они съели по бублику и выпили по чашке кофе.

Было время школьных каникул, и после обеда все кофейни на площади у мечети Беязид заполнили учителя, приехавшие в Стамбул со всех концов страны. Эти «летние» клиенты, как их здесь называли, приходили группами по три-четыре человека и до вечера болтали или играли в кости. Вечером, также компаниями по три-четыре человека, они отправлялись в какой-нибудь дешевый ресторанчик в Бейоглу. С наступлением темноты в кофейнях оставались лишь те из них, кто не успел за зиму накопить денег, да студенты.

Омер и Нихад просидели в кофейне до вечера, время от времени пересаживаясь от стола к столу, чтобы укрыться от солнца. Они молчали: Нихад обдумывал свои планы; мысли Омера ни на чем долго не задерживались. Несколько раз он вынимал из кармана журнал, но, просмотрев заголовки, хлопал им по столу и бормотал:

- О господи, какая скучища! Куда от нее деваться? С ним такое случалось часто. Голова вдруг начинала

гудеть, он чувствовал тяжесть в груди, что-то сжимало горло. Неопределенные, но властные желания мучили его.

- Ты бы не скучал, если бы знал, чего хочешь, - сказал Нихад.

- Назови мне цель, которой стоило бы добиваться и ради которой можно пожертвовать жизнью… - умоляюще проговорил Омер.

Нихад рассмеялся.

- Вот видишь, опять несешь околесицу! В жизни нет ничего такого, ради чего стоило бы умереть. Стоит только жить. Больше того, мы обязаны жить! Твою башку так заклинило на небытии, что ты прежде всего ищешь цель, ради которой стоило бы отказаться от жизни, то есть уйти в действительное, а не в воображаемое небытие. Жить! Жить лучше всех, подняться над людьми, повелевать ими, быть сильным, даже жестоким - вот как следует жить! Посвяти этой цели жизнь - и, увидишь, ты сразу воспрянешь духом.

Нихад покраснел от возбуждения, его бегающие глаза засверкали.

- Ты в самом деле переменился, Нихад, - все так же вяло отозвался Омер. - Или я прежде не знал тебя. Так вот какие страсти ты скрывал в себе! Ты очень эгоистичен и самолюбив, верно ведь? Может быть, ты и прав… Но эта твоя правда претит мне…

Официант в белом переднике повернул выключатель. Желтым светом вспыхнули лампочки, подвешенные на проволоке между деревьями. В кофейню, громко споря, вошли четверо мужчин и сели за соседний столик.

- Откуда изволили пожаловать, господа? - обернулся к ним Нихад.

- Вы тоже здесь? - удивился один из пришедших, низкорослый, с нервными движениями человек. И тут же добавил: - Ну и глупый вопрос я задал! Видно же, что вы - здесь. Подобное только у нас, турок, возможно: задать вопрос, который заведомо не нуждается в ответе. Скажите, на каком еще языке можно проговорить несколько часов кряду и ничего дельного при этом не сказать?

Второй, тоже небольшого роста, сощурил глаза, - за толстыми стеклами очков невозможно было определить их цвет, - и спросил своего спутника:

- А ты не замечаешь, что твоя тирада служит лишним доказательством этой особенности. нашего языка?

- О господи, опять начались умничания, - поморщившись, пробормотал Омер. - Лучше совсем не иметь мыслей, чем вести эти бесконечные разглагольствования.

- Подумать только, - вполголоса обронил Нихад,--а ведь оба они - знаменитости! И в словах этого

выдающегося турецкого поэта, и в словах столь же выдающегося публициста несомненно заключена святая истина.

Приятели тихонько рассмеялись. Двое из вновь пришедших упорно отмалчивались. Нихад наклонился к одному из них и о чем-то тихонько спросил. Тот утвердительно кивнул, и Нихад повернулся к Омеру:

- Все в порядке. По крайней мере, сегодня вечером мы живем.

Омер сокрушенно вздохнул: новость не очень обрадовала его.

- Ты недоволен? - удивился Нихад.

- А чему радоваться?

- Как чему? Ты говоришь таким тоном, словно брезгуешь пить за чужой счет.

- Замолчи, ради бога! Вся моя жизнь… Вся наша жизнь… одна низость…

- Подумаешь, воплощение добродетели!

- Вовсе нет! Просто я решил с сегодняшнего дня начать новую жизнь, не такую мелочную и убогую, как прежде, а по-настоящему осмысленную. Вот так… Стоит мне приложить старания, и я добьюсь чего угодно. Ах, если бы не дьявол, что сидит во мне! Он подстрекает меня на поступки, которые по доброй воле я ни за что не совершил бы. Пытаюсь избавиться от него - куда там… И не я один такой. В любом из нас - точно такой же дьявол, он вертит нами как хочет. Уверен, твои планы покорения мира - тоже его работа.

Нихад не выдержал.

- Да прекрати ты, ради бога! Я понимаю, что с тобой происходит. Только боюсь, ты рассердишься, если сказать тебе об этом прямо…

- Ну, скажи!

- Тебе нужно жениться!

- Дурак!

Омер брезгливо поморщился, вытащил из кармана журнал и принялся опять его просматривать. Нихад обернулся к маленькому человечку в очках.

- Ваша сегодняшняя статья, Исмет Шериф-бей, просто превосходна. У нас нет другого публициста, который обладал бы такой неотразимой логикой и так умело разил врагов своим острым пером. Каждую вашу статью мы ждем с большим нетерпением…

Омер оторвался от журнала.

- Ты что, цитируешь письма благодарных читателей?

- А разве я не прав?

- Прав, прав. Только забыл добавить, что во главе противников, поверженных нашим Исметом Шерифом, стоит он сам. Судя по тому, что в каждой новой статье он с удесятеренной энергией утверждает противоположное тому, что писал м,есяц назад, первый замертво поверженный им враг - все тот же Исмет Шериф. Не так ли, Эмин Кямиль?

- Совершенно верно, - с готовностью подхватил великий турецкий поэт, только что доказывавший способность родного языка ничего не выражать. Обычно он не упускал возможности поспорить с Исметом Шерифом.

- Тот, кто не понимает, что жизнь - это последовательная цепь изменений, - проговорил Исмет Шериф, - и что каждое такое изменение есть шаг вперед по пути прогресса, - тот просто мракобес…

Не считая нужным что-либо добавить, Исмет Шериф принялся теребить шрам на шее. Еще в детстве, во время Балканской войны, его ранило осколком снаряда при эвакуации из Эдирне, где он находился вместе с отцом, командиром роты. С тех пор голова Исмета Шерифа всегда клонилась к левому плечу, и ему стоило больших усилий держать ее прямо. Событий более значительных, чем это ранение, в жизни сего прославленного публициста так и не произошло. Оно даже сыграло не меньшую роль в формировании его характера, чем отец, о котором говорили как о настоящем герое и который погиб смертью храбрых в Эдирне. Впоследствии ранение стало главной темой толстого романа Исмета Шерифа.

Каждую неделю он выступал со статьями в крупной стамбульской газете. В них он касался самых злободневных проблем - в политической, экономической и литературной жизни в стране и за границей и, приводя цепь довольно убедительных доводов, делал решительные выводы и выносил суровые приговоры.

Поэт Эмин Кямиль почти всюду сопровождал этого публициста и мыслителя, вместе с ним участвовал в попойках и, хотя полностью разделял его убеждения, вменил себе в обязанность опровергать каждое его слово, каждую мысль. Эмин Кямиль, богатый бездельник, проедавший доставшееся ему от отца наследство, большую часть своей жизни провел в имении отца около Ешилькёя (Ешилькёй - один из пригородов Стамбула на европейском берегу Мраморного моря), развлекаясь охотой и кормлением собак, а также сочинительством стихов, к вящему восторгу любителей поэзии.

Вскоре эти занятия ему надоели, других он себе не нашел, поэтому в последние годы Эмин Кямиль увлекся буддизмом и, обрившись наголо, бродил босиком по своему поместью, ожидая погружения в нирвану. Потом ему и это наскучило, и вот уже несколько месяцев, как он стал ярым приверженцем Лао-цзы. Он вечно таскался с книжками по китайской философии на французском языке и пытался в соответствии с ними толковать жизнь и людские характеры. Товарищи не принимали его всерьез, хотя был он вроде бы и не дурак и в меру отзывчив. Это задевало самолюбие Эмина Кямиля, и он отвечал им презрительным высокомерием.

Нихад и Омер познакомились с этими «выдающимися личностями», когда те возымели намерение издавать молодежный журнал и заказали приятелям стихи и передовицы. Журнал давно прогорел, и его место заняли другие, столь же недолговечные журнальчики, но встречи с Исметом и Эмином не прекратились. Омер, правда, сразу же отстал от «издательских» дел, но Нихад все еще принимал в них участие. Время от времени под рубрикой «Молодежное движение» он публиковал статьи в той же газете, где печатался Исмет Шериф. Из этих статей нелегко было понять, что имеет их автор в виду, но они создавали впечатление, что он нападает на врага, назвать которого нельзя открыто, и вызывали горячие споры среди молодежи определенного толка.