Пётр Пискарёв - Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века

• Название: Милый старый Петербург. Воспоминания о быте старого Петербурга в начале XX века
• Автор: Пётр Пискарёв
• Издательство: Гиперион
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-89332-136-4

Эти мемуары написаны двумя петербургскими старожилами, родившимися на рубеже XIX–XX вв., и публикуются по рукописи, которая находится в собрании А. М. Конечного, составителя и комментатора этой книги. Воспоминания П. А. Пискарева и Л. Л. Урлаба — это документальный реестр реалий повседневной и праздничной жизни города рубежа веков и его обитателей, они дополняют и корректируют сведения, сообщаемые другими мемуаристами и являются еще одним источником по быту и зрелищной культуре старого Петербурга для самого широкого круга читателей (от любителя книг до специалиста по городской культуре и истории).

Иллюстративный материал предоставлен А. М. Конечным.

В оформлении обложки использованы работы Мстислава Валериановича Добужинского (1875–1957).

---

Эта примерная похоронная процессия знатного, богатого покойника. Конечно, были процессии и богаче и пышнее, были и скромнее, — все зависело и от материального и от общественного положения покойника.

Разряды, по которым заказывались похоронные процессии, имели еще свои подразделения, в зависимости от тех услуг, какие бюро оказывало заказчику. По второму разряду похороны были много скромнее, а по третьему — и совсем бедные: на дрогах — простой, необшитый гроб, на переднем крае — кучер, старая кляча, еле передвигая ноги, медленно тянула дроги — все. За гробом шла одинокая женщина. Жалкая картина! Недаром, когда раньше хотели о ком-нибудь отозваться, как о бедном, говорили: «Все было так, как похороны по третьему разряду!» Шутили еще, что были похороны и по четвертому разряду. Тут уж сам покойник сидел на дрогах и правил лошадью[56].

Крестный ход

Были на улицах Петербурга и церковные процессии, которые назывались «крестным ходом». Но одна из этих процессий была особенно грандиозной. Это было в день Александра Невского, 30-го августа по старому стилю[57]. Эта процессия шла от Александро-Невской лавры до Исаакиевского собора, а после совершения молебна в соборе — обратно. Впереди несли большой фонарь, затем крест с распятием, затем попарно шли хоругвеносцы, которые несли хоругви (церковные знамена), затем несли разные иконы, за ними — многочисленное духовенство в блестящих ризах, и, наконец, нескончаемый поток народа. Народ пел церковные песнопения. На тротуарах Невского проспекта толпился народ, наблюдая за этим зрелищем. Вдоль всей процессии находились пешие и конные городовые, которые поддерживали порядок. Зрелище этой процессии было действительно грандиозное, особенно если еще день был солнечный.

Пожары и пожарные

В Петербурге было много деревянного жилого фонда, особенно, конечно, на рабочих окраинах, где он составлял не менее 80 %. Пожары в городе были часты[58]. Жертвой пожаров были не только окраины, но и все районы города с его каменным фондом. Они были бичом города. Тушением пожаров занимались городские пожарные части, которые помещались вместе с управлением полицейской части и носили одно название, например, Рождественская полицейская часть и Рождественская пожарная часть[59].

Выезд пожарной команды на пожар был очень эффектным и, одновременно, зловещим зрелищем. Впереди скакал на лошади скачок[60], днем — со свистом, вечером с горящим факелом. За ним — линейка, по обе стороны которой сидели пожарные в касках, начищенных до предельного блеска. Одеты они были в брезентовые костюмы с широким ремнем, на котором висел сбоку топорик. Тут же, вдоль линейки, находились ведра и багры. Один из пожарных был горнистом, который резкими звуками горна оповещал прохожих о проезде пожарной команды по мостовой улицы, предупреждая об опасности перехода улицы. Там же был еще небольшой колокол. В довершение всех звуковых сигналов звонил и он. За линейкой следовали бочки с водой на колесах. Ведь водопровод и пожарные краны были не везде. А уж про рабочие окраины и говорить нечего. Вот и приходилось пожарной команде таскать за собой бочки с водой. Вслед за бочками — насос на колесах, ручной или паровой, который топился на ходу. Последней шла огромная складная лестница на огромных колесах. При подъеме она достигала до пятого, шестого этажа. Все деревянные части пожарного обоза были выкрашены в красный цвет, а металлические — тщательно начищены.

Лошади у пожарных команд были отборные, упитанные, сильные, резвые, горячие, как огонь. Лошади каждой пожарной части имели свою масть. С такими лошадьми надо было уметь справляться. Тут требовались опытные и сильные кучера, которые могли бы этих резвых коней держать в руках. В линейку впрягались четыре лошади, в лестницу — три, в бочки — по одной.

Проезд пожарной команды по улицам города создавал много шума: тут и грохот колес по булыжной мостовой и топот копыт, и резкий свисток скачка, и звуки горна, и звон колокола — все это сливалось в какой-то грохочущий ураган[61]. Прохожие останавливались, со страхом смотрели на этот вихрь, и думали: где-то людей постигло несчастье.

Были и большие пожары, которые охватывали пламенем большие участки. На такие пожары вызывалось несколько пожарных частей, а иногда и все части города. На улице, где был пожар, собиралась большая толпа зевак, особенно много было мальчишек, которые, как воробьи, слетались со всех ближайших улиц. Для поддержания порядка вызывалась полиция, а на большие пожары — даже конная полиция.

Оповещение населения о пожаре производилось вывешиванием шаров на каланче, а вечером — фонариков. Каждая часть имела условное количество шаров и фонариков. А думская каланча оповещала о количестве вызванных пожарных частей на большие пожары.

Театры

Говоря о вечернем Петербурге, нельзя не упомянуть о театрах. Осенью начинался театральный сезон. На улицах и площадях у театров около восьми часов начиналось оживление. Подходила к театру театральная публика, подъезжали извозчики, а богатые театралы подкатывали к театру на собственном транспорте: в каретах, зимой — в санях. В Петербурге было много театров[62]. Все они отличались друг от друга и по жанру представлений и по социальной направленности, и по контингенту зрителей, и по доступности, и по другим признакам. Такие театры, как бывший Мариинский (ныне театр оперы и балета им. С. М. Кирова) и Михайловский (ныне Малый оперный театр) посещались преимущественно богатой публикой. Цены на билеты в эти театры на хорошие места были высокие, малодоступные для широкой публики. К тому же в бывшем Мариинском театре выступала постоянная французская труппа, это ограничивало круг посетителей этого театра публикой привилегированной, хорошо знавшей иностранные языки. Не следует, однако, думать, что бывший Мариинский театр посещался только богатой и знатной публикой. Посещался он и широким кругом столичной интеллигенции и даже бедным студенчеством, которое, купив на последние гроши билет и забравшись на галерку, очень часто задавало тон спектаклю. Кстати сказать, билеты в бывший Мариинский театр, особенно, конечно, на спектакли с участием таких солистов, как Шаляпин, Собинов, достать было очень трудно. Театральная площадь очень часто была свидетельницей, как еще с вечера собиралась публика у театра, рассчитывая простоять ночь, чтобы утром попытать счастья достать билет. Однако многие уходили ни с чем. Пользуясь таким затруднением, билеты скупались спекулянтами, которые продавали их по высоким ценам. Таких спекулянтов в то время называли «барышниками».

Театральный разъезд

Очень характерным для бывшего Мариинского театра был и театральный разъезд. Как уже упоминалось, знать и очень богатые люди приезжали на собственном транспорте. Таким образом, у театра, в стороне от главного подъезда, скапливались кареты, зимой — сани. Пока шел спектакль и господа развлекались в театре, кучера и лакеи праздно проводили время. Время для них тянулось мучительно долго. Правда, в какой-то мере оно короталось беседой с другими кучерами и лакеями. Многие из них были между собой знакомы, так как не раз встречались, привозя своих господ в театр. Нетрудно догадаться, что речь в этих беседах шла, главным образом, о своих господах. Рассказывая о них, каждый бранил их за все плохое и хвалил за хорошее, если только это хорошее было. Рассказывали и о своей жизни и вспоминали родную деревню, выходцами из которой было большинство кучеров. Все это было терпимо, когда приходилось ждать своих господ осенью или весной, хотя и тогда частенько приходилось терпеть от непогоды, а вот зимой, да еще в лютые морозы, было одно горе. Проводить три, четыре часа на площади при температуре минус 10–15°, а то и больше, было большим страданием для этих людей. Замерзшие люди искали спасения у костра. Они топали, разогревая ноги, размахивали руками, приплясывали — словом, старались использовать все способы, чтобы спастись от холода. Несчастные люди! Кстати сказать, ведь господа ездили не только в театр, но и в гости, на концерты, в клубы, и везде бедные кучера часами мерзли, ожидая своих господ. Среди хозяев, у которых гостили господа, встречались и сердобольные люди, которые посылали своих людей (лакея или горничную) к кучеру с маленькой стопкой водки и с закуской, чтобы согреться.

Но вот спектакль кончился. Тепло и нарядно одетая в шубы публика выходит из театра. Клубы пара вьются у входных дверей. Лакеи суетятся, высматривая своих господ и, как только завидят их, бросаются к кучеру, крича и махая руками: «Скорей подавай господам лошадь (или лошадей), господа ждут!» Были случаи, когда перед спектаклем лакей провожал своих господ до вестибюля театра, где они, сняв верхнее платье, бросали его на руки лакея, а тот уносил его обратно в карету. По окончании же спектакля, лакей возвращался в вестибюль с гардеробом своих господ и помогал им одеться, а затем сопровождал их до кареты, поудобнее усаживал, укатывал потеплее ноги, все поправлял и, закрыв дверцу, ловко вскакивал на свое место рядом с кучером или на запятки кареты.