Ричард Зимлер - Охота Полуночника

• Название: Охота Полуночника
• Автор: Ричард Зимлер
• Издательство: ACT, ACT Москва, Транзиткнига
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-032449-9, 5-9713-0728-2, 5-9578-2726-6

Португалия конца XVIII века…

Оживленные порты, куда приплывает множество кораблей из самых дальних стран, и городские улочки, на которых звучат невероятные истории о морских путешествиях…

Инквизиция, преследующая еретиков-вольнодумцев и иудеев-иноверцев…

Богатство купцов и ремесленников, нищета бедняков и бродяг…

Именно здесь начинается история удивительных приключений юноши, которому предстоит стать участником грандиозных событий и в Старом, и в Новом Свете, пережить смертельный риск и великую, отчаянную любовь…

---

Виолетта принесла кувшин горячей воды, чтобы я смог умыться. Она расспрашивала меня про мать, а потом, когда принесла мне полотенца и чистые простыни, я рассказывал ей о Лондоне.

— Пожалуйста, погоди, — взмолился я, наконец.

— Джон, мы поговорим попозже. Тебе нужно отдохнуть. И мне кажется, что ты умираешь с голоду. Я приготовлю завтрак.

— Ты по-прежнему ненавидишь готовить? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Женщина привыкает почти ко всему.

Она до сих пор не сняла шляпку. Я попросил ее об этом, чтобы взглянуть на ее потрясающие волосы, но она погрозила пальцем.

— Это тоже может подождать, молодой человек.

Я хотел было пойти вместе с ней на кухню, но она пожелала остаться одна. Мне показалось, что мое появление настолько выбило ее из колеи, что она боялась окончательно потерять голову.

Выложив на пол чернильницу и бумагу, я сел на корточки, как учил меня Полуночник, и начал писать письмо дочкам, матери и Фионе, описывая самые ужасные и самые забавные происшествия во время морского путешествия. О Виолетте сообщил только, что она прекрасно выглядит и живет в удобном доме.

Я писал и пририсовывал буквам хвосты, носы и лапы, в точности, как это делал бы Полуночник. Я прямо чувствовал, что он смотрит мне через плечо и одобряет мою каллиграфию, которая наконец-то достойна бушмена.

Виолетта позвала меня вниз, и я увидел, что она накрыла стол в своей овальной гостиной, поставив красивый голубой и белый фарфор, похожий на мамин.

— Я никогда не забуду ее доброты ко мне, — сказала Виолетта. Она взяла мою руку и поднесла ее к губам. — Передай это своей маме, когда увидишь ее.

Я передал ей мамины приветы, потом быстро отдал должное пирогу с курятиной, который она купила для меня в ближайшей кондитерской.

Мы сидели за столом напротив друг друга, возле окон, выходящих в сад. Желтые занавески она задернула. Виолетта расспрашивала меня о путешествии очень спокойным тоном, стараясь сдерживать свою нервную натуру.

Вдруг она встала, приподняла угол занавески и выглянула в окно. Потом повернулась ко мне с печальным и напряженным лицом.

Я решил, что чем-то обидел ее, рассказывая о путешествии, и сказал:

— Виолетта, я прекращаю бубнить всякую чепуху. Прости меня, пожалуйста. Просто я очень возбужден. Я хочу знать все о твоем приезде в Америку. Я хочу услышать о твоей жизни.

Она подергала кружево косынки.

— Нет-нет, — проговорила она, нахмурившись, словно сама мысль о том, чтобы говорить о себе, была отвратительна. — Я уверена, что это нагонит на тебя сон.

— Ao contrario, — парировал я. — Я очень хочу услышать рассказ о твоих путешествиях.

— Джон, почему бы нам не прогуляться? — предложила она по-португальски.

— Прогуляться? Сейчас?

— Иногда это мне помогает. Хотя, конечно, вы вполне можете отказаться. Вы, скорее всего, очень устали.

Она неожиданно обратилась ко мне на вы. Меня это расстроило, я никак не мог понять, в чем дело.

— Нет, со мной все в порядке, — заверил я ее, — а хорошая прогулка, возможно, как раз то, что мне сейчас требуется. Точно, давай немного посмотрим на город!

Я воспользовался тем, что она пошла собираться, и заглянул в ящики комода, стоявшего у нее в гостиной. Понятия не имею, что я рассчитывал там увидеть. Сначала я натыкался на нитки, всяческие лоскуты и прочую чепуху. Но в одном из нижних ящиков обнаружился древний кожаный мячик величиной с мужской кулак. Он когда-то принадлежал Фанни — на нем до сих пор виднелись следы ее зубов, словно она только недавно играла с ним.

Виолетта и я молча шли по тенистой улице, усаженной тополями и конскими каштанами.

Сквозь листву пробивались солнечные лучи, играя на наших плечах.

— Много в Нью-Йорке африканцев? — спросил я.

— Должно быть, несколько тысяч.

— Я надеюсь, среди них нет рабов?

— Говорят, что любой негр, родившийся в Нью-Йорке после 1799 года, считается свободным. А родившиеся раньше — до сих пор рабы. Хотя думаю, что большинство из них давно куда-нибудь проданы. Конечно, точно я не знаю, но вряд ли их осталось в городе много; может, несколько сотен.

На Бродвее мы повернули на север. Я смотрел на прохожих, спрятавшихся от солнца под зонтиками, на кареты, на вычурные вывески над лавками.

— Здесь прекрасно, правда? — улыбнулся я.

Виолетта уже ушла вперед.

— Да, конечно, — бросила она очень сухо, поджидая, пока я ее догоню.

Рискуя попасть под коляску или под верховую лошадь, я стоял в центре Бродвея и смотрел на юг, на каменную крепость острова и мачты кораблей. Потом повернулся в другую сторону и посмотрел на лес, едва видневшийся на горизонте.

Я уже в Нью-Йорке, шептал я — не только себе, но и Полуночнику. Потом стиснул в кармане кулак и добавил: «И ничто не помешает мне забрать тебя. Даже возможность начать новую жизнь».

Во время прогулку Виолетта не задала мне ни одного вопроса. Я тоже не решился ни о чем ее расспрашивать и шел угрюмый и молчаливый. Прохожие, вероятно, решили, что мы — несчастливые супруги. Когда мы дошли до Гранд-стрит — пересекающего Бродвей проспекта со знаменитыми магазинами — Виолетта сказала:

— Я бы с удовольствием шла с тобой и дальше, но мне нужно кое-что подыскать для дома. Встретимся позже и выпьем чаю. Скажем, в четыре?

Прежде, чем я успел хоть что-нибудь ответить, она помчалась прочь. Проклиная про себя ее загадочность, я пошел дальше. Забавно, но я подумал про Лоренцо Рейса, некроманта. Когда я был ребенком, то искренне верил, что на Виолетту наложили заклятье, и только я могу освободить ее.

В три тридцать я потихоньку направился домой. Пока меня не было, Виолетта испекла дюжину лепешек, и пахли они просто божественно. Глядя на меня очарованными глазами, она сказала:

— Ты ешь, как ел всегда, если твоя мать уходила. Везде крошки.

— Это хорошо или плохо?

Она засмеялась; похоже, наша раздельная прогулка вернула мне ее расположение.

— Это замечательно, зловредное ты создание.

Я снова попросил ее рассказать, как она попала в Нью-Йорк.

— Не сейчас, это все испортит, — ответила Виолетта.

Вместо этого мы поговорили о событиях в Португалии и Европе за прошедшие два десятилетия. По ее настоянию говорили мы по-английски. Я иной раз так составлял свои замечания, чтобы понять по ответам, переписывается ли она со своей матерью и братьями, но Виолетта очень умно обходила все ловушки и ни разу не проговорилась.

После чаепития я поднялся в свою комнату, чтобы дописать письмо семье. К своему полному изумлению я обнаружил, что комната полностью обставлена новой мебелью: комод с медными ручками, красивые часы на львиных лапах, два удобных кресла, обитых светло-зеленой парчой и письменный стол красного дерева, на котором Виолетта оставила записку:

«Джон, тебе всегда найдется место в моем доме. И я не буду претендовать на твое время и внимание, пока ты остаешься здесь. Мне достаточно видеть, что у тебя все хорошо. После всего, что мне пришлось пережить, после всего того, с чем мне никогда больше не хотелось бы столкнуться, обнаружить, что кто-то, к кому я испытываю только нежную привязанность, стал таким прекрасным человеком… Пожалуй, я скажу только, что твое появление здесь оказалось для меня даром, которого я не имела права ожидать. Будь со мной терпеливым. С любовью, Виолетта.»

Той ночью я проснулся в три часа. Отважившись спуститься вниз, я обнаружил Виолетту, уснувшую в кресле. Я хотел было разбудить ее и помочь подняться вверх по лестнице, но передумал и на цыпочках, как вор, прокрался в ее спальню. Я намеревался пошарить в ее платяном шкафу и секретере, поискать под матрацем и подушками, но задержался там лишь на минуту; на стене над ее кроватью висела круглая столешница, на которой Даниэль вырезал все наши лица и которую оставил ей, как последний подарок. Сходство с Виолеттой по-прежнему казалось сверхъестественным, но, подойдя поближе, я увидел, что на ее щеках и глазах видны глубокие царапины. Все остальные детские лица повреждены не были.

На следующее утро, за завтраком, я набрался храбрости и рассказал Виолетте о Полуночнике.

— Это тот маленький человечек, с которым я иногда видела тебя в последние месяцы перед тем, как покинуть Порту?

— Да, мы с ним подружились после… после смерти Даниэля. И после того, как мы с тобой перестали дружить. Если бы он мне не помог, я уверен, что не дожил бы до зрелости.

И я рассказал ей, как мы с ним наблюдали за ней издалека с Новой площади.

— Он молился Охотникам в Небесах, чтобы они помогли тебе добраться до Америки.

— Значит, мы молились об этом вдвоем, — спокойно заметила она.

Конечно, мне пришлось говорить и о предательстве моего отца и о том, как рухнул брак моих родителей. Она внимательно слушала, упершись подбородком в кулак, и шевельнулась только однажды, чтобы крепко стиснуть мне руку, когда я заговорил о своей уверенности в том, что мама не любила меня все эти годы.