Лев Аннинский - Красный век. Эпоха и ее поэты. В 2 книгах

• Название: Красный век. Эпоха и ее поэты. В 2 книгах
• Автор: Лев Аннинский
• Издательство: ПрозаиК
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91631-015-3, 978-5-91631-016-0

Двухтомник известного критика и литературоведа Льва Аннинского содержит творческие биографии российских поэтов XX века, сумевших в своем творчестве наиболее полно и ярко выразить время и чьи судьбы неразрывно переплелись с историей страны. Книги могут быть использованы как пособие по литературе, но задача, которую ставит перед собой автор, значительно серьезнее: исследовать социальные и психологические ситуации, обусловившие взлет поэзии в Красный век.

В первый том вошли литературные очерки, героями которых стали А.Блок, Н.Клюев, В.Хлебников, Н.Гумилев, И.Северянин, Вл. Ходассвич, О.Мандельштам, Б.Пастернак, ААхматова, М.Цветаева, В.Маяковский, С.Есенин, Э.Багрицкий, Н.Тихонов, П.Антокольский, И.Сельвинский, А.Прокофьев, М.Исаковский, А.Баркова, В.Луговской, А.Сурков, М.Светлов, Н.Заболоцкий, Л.Мартынов.

Во второй том вошли литературные очерки, героями которых стали Д.Кедрин, Б.Корнилов, П.Васильев, Я.Смеляков, А.Тарковский, А.Твардовский, О.Берггольц, В.Тушнова, А.Яшин, К.Симонов, М.Алигер, В.Боков, П.Коган, М.Кульчицкий, Н.Майоров, М.Луконин, Б.Слуцкий, Д.Самойлов, С.Орлов, Н.Тряпкин, А.Межиров, Б.Чичибабин, Б.Окуджава, Н.Коржавин.

---

92

Позднее отец и мать появляются: отец — с привычкой за всеми выключать свет, с глупыми суждениями, что поэтам слишком много платят; и мать, которая «меня за шиворот хватала и в школу шла, размахивая мной». Детское имя «Боба» вспоминается как ненавистное. Никакой благодарной памяти.

93

Это не помешало Слуцкому в харьковские еще времена ночью (ибо книгу дали на ночь) переписать всего Есенина — дабы сориентироваться в его поэтической музыке.

94

Владимир Огнев. Амнистия таланту. М, 2001, с.334.

95

Ещё из их пикировки: «Все тиражи Ахматовой она могла бы увезти на извозчике». Ответ: «Я никогда не возила своих тиражей». (См. Д.Самойлов. Памятные записки»).

96

По замечанию того же Вл. Огнева, иных вводит зря, ибо ответят черной неблагодарностью. Слуцкий это дело предусмотрительно закрыл, написав в послании «Молодым товарищам»: "Я вам помогал и заемных не требовал писем. Летите, товарищи, к вами умышленным высям… Я вам переплачивал, грош ваш рублем называя. Вы знали и брали, в момент таковой не зевая». Большего эта тема, пожалуй, не заслуживает.

97

Еврейского вопроса для Самойлова не существовало. Неожиданное доказательство — в дневнике 1943 года: «Вы — еврей?! — сказал мне Пермяк. — В это трудно поверить. В вас есть что-то русопятское».

98

В 1951 году (то есть, на полпути от верности Главнокомандующему к разоблачению тирана) Самойлов спросил Слуцкого: «Ты любишь Сталина?». Помедлив, тот ответил: «В общем, да. А ты?» — «В общем нет», — ответил Самойлов. Это в общем более-менее передаёт степень приятия-неприятия.

99

«Вскоре я стал первым переводчиком с албанского. Второго, кажется, нет до сих пор», — не без усмешки заметил Самойлов в мемуарах. Если так, то поэма «Сталин с нами» Алекса Чачи красуется в мировой антологии переводов с лёгкой руки Самойлова.

100

У литературоведов есть возможность выяснить, не является ли строка Самойлова «Я вырос в железной скворечне» ответом Слуцкому на строку «Я родился вжелезном обществе». А самойловское: «Иду, и толпы мне навстречу… полумужчин, полудетей» — не ответ ли Межирову? И «Снегопад» — у обоих, и «Цирк»… Но такого рода соперничество — вне моего интереса.

101

И в этом он тоже уникум: в его поколении ещё только у Коржавина — такой же мощный корпус непоэтических текстов.

102

Это в стихах. В дневнике: «Пярну… Милый, чистый курортный город. Доброе море». Однако пярнусская «прописка» не промешала Самойлову собрать в сборнике «Снегопад» московские стихи. Сборник оказался посмертным. С Москвы началось, Москвой и закончилось..

103

Тут надо назвать два стихотворения 1950 года, связанные с Александром Яшиным. Одно — «Курортники» — о том, как Яшин на черноморском курорте озабочен севом в родном Никольском районе; другое — «На свадьбе» — видимо, со слов Яшина — о том, как приехавший на деревенскую свадьбу секретарь райкома «забыл на всю ночь машину». Проблемы «Вологодской свадьбы» настигли Яшина двенадцать лет спустя; можно только удивиться чутью Орлова, с таким упреждением пославшего снаряд в эту мишень.

104

Финальное четверостишие: «Но мы-то доподлинно знаем…» позволю себе опустить как элементарное.

105

Из дневника Давида Самойлова: «Целое поколение поэтов думало, что они ученики Маяковского или Пастернака. На самом деле они ученики Антокольского». Запись от 28 июня 1976 г.

106

Взорвала ситуацию статья Сергея Наровчатова: наше поколение лежало под пулями, оно лежит и под жестяными звездами, оно, а теперь ему не находят места в издательских планах! Волна дошла: после Совещания молодых в 1948 году поколение фронтовиков «легализовалось» в литературе, и именно Наровчатову было предложено (в ЦК комсомола) оздоровить издательскую программу.

107

Дата вычисляется по графику выхода однотомника. Сам Межиров дат не ставит ни под стихами, ни под комментариями к стихам. Можно отнести это на свет его скрытного характера, а можно понять как установку: в реальности ничто не меняется, поэтому и датировать нечего. Одна дата врезана раз и навсегда: 1941. НАВСЕГДА. Так что все прочие даты — морок.

108

Говорят, что много лет спустя эти навыки помогли поэту продержаться первое время в Штатах, куда он на старости лет передислоцировался из СССР. Но это, понятно, такие же легенды, как и все другие факты из жизни поэта, производящие впечатление легенд.

109

Или третья? — если считать тогда же вышедший сборничек «Новые встречи». Сам Межиров второй своей книгой объявил «Ветровое стекло», но если учесть, что в любой своей книге он перемешивает старые и новые стихи, а дат не ставит, то нумерацию вообще можно считать условной. Безусловно другое: вопиющий контраст книги 1947 и книги 1950-го.

110

Свою русскую няню младенец запомнил прежде, чем свою еврейскую маму! Могу назвать ещё двух поэтов, поставивших словесные памятники своим русским няням: это Ходасевич и Межиров. Любопытно, что у обоих — еврейская кровь. У Ходасевича ещё и польская. А выбор — русский. Коржавин уточняет, что няня его — именно русская, а не украинка. Дело-то происходит в Киеве. Впрочем, в 1925 году Киев — скорее русский, чем украинский город. С еврейским и польским землячествами.

111

Позднейшая формулировка: Всемирно-историческое заблуждение всей нашей цивилизации, всерьез воспринятое Россией. См. Наум Коржавин. В соблазнах кровавой эпохи. Воспоминания. Том 1. М. 2005, с.324.

112

Позднейшая формулировка: Осквернение коммунистической революции сталинщиной. Там же, с.404.

113

Кстати, о псевдониме. Эта история — настоящий анекдот о подмене, реализованной в истину. Хотелось заменить еврейскую фамилию русской. Подвернулось что-то кондовое, кряжистое, куржавое. Соблазнился. Потом выяснилось, что коржавыми в Сибири зовут нездоровых и квёлых. Из упрямства упёрся. Критик Б.Сарнов дружески переделал псевдоним в Плюгавина. Коржавин со смехом пересказал всё в мемуарах. На мой взгляд, это делает ему честь.

114

Четверть века спустя в Алма-Ате молоденькая Светлана Аксенова-Штейнгруд откликнулась: «Что ты можешь? Только горе множишь, только сеешь смуту и беду! Нет коня. Ракету не стреножишь и не остановишь на ходу». Так что «шестидесятниками» дело не ограничилось.

115

Сборник вышел в 1990 году, когда Советская власть уже кренилась, и является достаточно полным собранием коржавинской поэзии; единственный же изданный до того в 1963 году тоненький сборничек «Годы» — был чем-то вроде надводной части айсберга… что не помешало ему иметь в тогдашних читательских кругах оглушительный успех.

116

Надежда Мандельштам сказала как-то: «Дело не в нём, дело в нас». Слышал ли Коржавин от неё это? Всё могло быть.