Эдгар По - Т. 1. Лирика Эдгара По в переводах русских поэтов

• Название: Т. 1. Лирика Эдгара По в переводах русских поэтов
• Автор: Эдгар По
• Издательство: Фолио
• Жанр: Поэзия
• Год: 1995
• ISBN: 5-7150-0178-1 (т.1) 5-7150-0177-3

В первый том сочинений Эдгара По входит его поэзия. Основу книги составили переводы прославленных поэтов «Серебряного века» — Константина Бальмонта и Валерия Брюсова. Особенностью настоящего издания является то, что здесь в наиболее полном объеме собраны русские переводы лирики Эдгара По, создававшиеся на протяжении более чем ста лет. В итоге читатель получит возможность составить себе максимально близкое к подлиннику представление о «Вороне» и других шедеврах великого американского романтика, а также проследить различные этапы освоения его поэтического творчества в России.

---

ЕЛЕНЕ

(Елене Уитмен)[94]

Тебя я видел только раз единый —
Прошли года — не подсчитать мне: сколько.
Но мнится все, что так немного лет.
В июле это было; поздней ночью;
Подобная твоей душе, по небу
Плыла луна уклонною дорогой,
Рассеивая свет серебряный
На дрему и покой несчетных роз,
В саду волшебном ввысь подъявших лица, —
В саду волшебном, где несмелый ветер
Бродил на цыпочках, качая розы,
Подъявшие сиянием любви —
В экстазе смертном — ароматы-души
К серебряной и шелковой луне, —
Где, улыбаясь, умирали розы
Присутствием твоим восхищены.
А ты была вся в белом, на скамье
Темнеющей склоненная — роняла
Свой свет луна на лица тихих роз
И на тебя, застывшую в печали!
То не Судьба ль была июльской ночью —
Да, не Судьба ль (чье имя также: Грусть),
Что я остановился у решетки?
Вдыхая запах задремавших роз,
Не шевелясь, стоял я; все заснуло.
Лишь ты да я (сливая два созвучья,
Вот эти, бьется сердце — о, отрада!)
Лишь ты да я — померкло и исчезло
Все, все вокруг в блаженный этот миг.
(О, сохрани о нем воспоминанье!)

Жемчужный свет луны погас, и мраком
Окуталась замшоная скамья
И длинная аллея и деревья
Тихонько шепчущие; запах роз
В руках у ветра любящего умер.
И было все одной тобой полно —
Тобой одной, твоей душой, глазами.
Я только их и видел — в целом мире
Я видел только их одно мгновенье —
Пока луна померкнуть не успела…
В кристальных сферах сердце в этот миг
Причудливую сказку записало!
Твои глаза — таким глубоким горем
Они светились и надеждой гордой,
И смелостью волнующих желаний,
И неизмерною способностью любви!

Я помню, как ушла она — Диана —
На западное ложе грозных туч, —
И ты, меж кипарисов похоронных,
Прошла, как призрак… А глаза остались, —
Твои глаза … О, им нельзя уйти!
В пустынный путь мой, поздней ночью, к дому,
Они светили мне… С тех пор со мной
Они навек (…не таковы надежды!..)
Сквозь горечь лет; и я покорен им.
Руководительствовать мной, сомненья
Рассеивать своим прозрачным светом
И пламенем ненашим освещать
Угрюмый мрак души — удел их давний.
Они, как звезды, в этом дальнем небе
И красота (а красота — надежда).
Коленопреклоненный, им молюсь
В печальные часы ночей безмолвных
И в суете дневной… Они со мной
Две сладостно-светящие звезды
Вечерние. Их блеск не застит солнце!

К ЕЛЕНЕ[95]

Тебя я видел раз, один лишь раз;
Не помню, сколько лет назад — но мало.
В июле, в полночь, полная луна,
Твоей душе подобная, дорогу
Искала к самому зениту неба,
Роняя света серебристый полог,
Исполненный истомы и дремоты,
На тысячи подъявших лики роз,
Что в зачарованном саду росли,
Где колыхнуться ветерок не смел, —
Свет лился медленно на лики роз,
Они ж в ответ благоуханье душ
Ему в экстазе смерти изливали:
Свет лился медленно на лики роз,
Они же умирали, пленены
Тобою и поэзией твоею.

Полусклоненная, среди фиалок
Ты мне предстала в белом одеянье;
Свет лился медленно на лики роз,
На лик твой, поднятый — увы! — в печали.

Не Рок ли этой полночью в июле,
Не Рок ли (что зовется также Скорбью!)
Остановил меня у входа в сад,
Чтобы вдохнул я роз благоуханье?
Ни звука: ненавистный мир уснул,
Лишь мы с тобой не спали. (Боже! Небо!
Как бьется сердце, лишь услышу вместе
Два слова: мы с тобой.) Я огляделся —
И во мгновенье все кругом исчезло.
(Не забывай, что сад был зачарован!)
Луны жемчужный блеск погас на небе,
Извилистые тропки, мшистый берег,
Счастливые цветы и листьев шелест —
Исчезло все, и роз благоуханье
В объятьях ветерка тогда скончалось.
Все умерло — и только ты жила,
Нет, и не ты: лишь свет очей твоих,
Душа в очах твоих, подъятых к небу.
Я видел их, вселенную мою,
Лишь их я видел долгие часы,
Лишь их, пока луна не закатилась.
Какие горькие повествованья
Таились в их кристальной глубине!
И горя сумрак! И полет надежды!
И море безмятежное величья!
И дерзость в жажде славы! — но, бездонна,
К любви способность мне открылась в них!

Но вот исчезла милая Диана
На ложе западном грозовых туч:
И, призрак меж стволов, подобных склепу,
Ты ускользнула. Но остались очи.
Остался взгляд, он не исчез доныне.
В ту ночь он к дому осветил мне путь,
Меня он не покинул (как надежды).
Со мною он — ведет меня сквозь годы,
Он мне служитель — я же раб ему.
Он служит мне, светя и согревая,
Мой долг — спасенным быть его сияньем,
Стать чистым в электрическом огне,
В огне Элизия стать освященным.
Он дал мне Красоту (она ж Надежда),
Он в небе — пред его сияньем звездным
В часы унылых бдений я колена
Склоняю; и в слепящем свете дня
Все вижу их — две сладостно-блестящих
Венеры, что и солнце не затмит!

К ЕЛЕНЕ[96]

Давно, не помню, сколько лет назад,
Тебя я увидал, но лишь однажды.
Стоял июль, и полная луна
Плыла проворно по небу ночному,
Паря над миром, как твоя душа.
И лился свет, серебряный и тонкий,
Баюкая дремотной духотою
Раскрывшиеся лики алых роз,
Цветущих в зачарованном саду,
Где ветерок на цыпочках кружил.
В ответ на ласку этих лунных пальцев
Раскрывшиеся лики алых роз
Дарили саду аромат предсмертный,
С улыбкой умирали на куртинах
Раскрывшиеся чаши летних роз,
Завороженных близостью твоею.
А ты, вся в белом, на ковре фиалок
Полулежала. Лунный свет купал
Раскрывшиеся лики алых роз
И лик твой, затуманенный печалью.
Сама Судьба июльской жаркой ночью,
Сама Судьба (она зовется Скорбью)
Меня к калитке сада привела,
Чтоб я вдохнул благоуханье роз
И тишины. Проклятый мир дремал.
Лишь ты да я не спали. Я смотрел
Во все глаза, томился, ждал и медлил.
Но в этот миг внезапно все исчезло
(Не забывай, что сад был зачарован):
Растаяли жемчужный блеск луны,
Цветочный рай, змеящиеся тропки,
Деревьев ропот, мшистые лужайки,
И даже роз полночный аромат
В объятьях ветра умирал, слабея.
Исчезло все, — осталась только ты,
Верней, не ты, а глаз волшебный светоч, —
Душа в твоих распахнутых глазах.
Я видел только их — мой милый мир! —
В их глубь гляделся долгими часами,
Смотрел, пока луна не закатилась.
Какие письмена напечатлело
Ты, сердце, на прозрачных сферах глаз!
Как боль темна в них и светла надежда,
Какое море тихое гордыни,
Порывов суетных и как бездонен
Их дар любить и ласку расточать!

Но вот уже Диана прилегла
На ложе грозовой, лохматой тучи,
И ты, как призрак, меж деревьев сонных
Растаяла. И лишь твои глаза
Пронзали тьму, маячили, манили,
Мне путь домой, как звезды, освещали;
И с той поры, хотя Надежды нет,
Они — мои вожатые сквозь годы,
Мои служители, а я — их раб.
Они горят и дух воспламеняют,
А я стараюсь обрести спасенье,
Очиститься, воскреснуть, освятившись
В их елисейском радужном огне.
Мне душу наполняя красотою
(Она ж Надежда), светят с горних высей
Они, как светочи, я им молюсь
В тоскливые часы ночных бессонниц
И даже в блеске золотого дня.
Всегда мне мягко светят две Венеры,
Которых даже солнцу не затмить!

FOR ANNIE[97]

Слава Богу, что кризис
миновал; не вернется
и тот бред беспокойный, —
то, что жизнью зовется —
и тяжелая немощь
никогда не вернется.

Изменили мне силы,
изменили, бесспорно —
я лежу без движенья,
безучастно, покорно…
Что с того? Я ведь знаю,
что мне легче, бесспорно.

И так тихо, недвижно
я лежу распростертый,
что любой очевидец
скажет сразу: «Он мертвый»,
отшатнется с испугом
и воскликнет: «Он мертвый!»

Унялись мои стоны,
слез и вздохов не стало,
успокоилось сердце,
что так биться устало,
так мучительно билось
и так биться устало.

Тошнота и томленье —
все ушло безвозвратно;
те ужасные муки
не вернутся обратно,
как и Жизнь-лихорадка
не вернется обратно.

Та жестокая жажда,
у которой во власти
я страдал и томился,
уменьшилась отчасти —
я не рвусь уж к тем водам
отравляющей страсти;
я узнал про источник,
утоляющий страсти:

То источник подземный
незаметно для ока,
он шумит и струится
под землей неглубоко,
он струится в пещере —
но совсем не глубоко.
Тщетно б люди пустые
доказать мне хотели,
что в жилье моем мрачно,
что мне тесно в постели,
ведь нигде так не спится,
как в подобной постели.

Здесь измученный дух мой
успокоился в грезах,
не жалея о миртах,
забывая о розах,
как о прежних волненьях,
так о миртах и розах.

Мне не жаль тех восторгов
аромата и ласки…
Нет, мне чудятся ныне
Лишь анютины глазки,
розмарин, — или рута —
да анютины глазки,
целомудренно-скромны
те анютины глазки.

Так мой дух отдыхает
в торжестве совершенном,
и мне грезится Анни
в сновиденьи блаженном,
мне является Анни
в откровеньи блаженном.

Как она, моя радость,
обняла меня нежно:
на груди ее милой
я заснул безмятежно,
в ее дивных объятьях
задремал безмятежно;

Уложила, накрыла
с той же лаской чудесной
и меня поручила
благодати небесной,
сонму духов бесплотных
и Царице Небесной.

И так тихо, бесстрастно
я лежу распростертый,
что и вы поневоле
согласитесь: «Он мертвый»,
отшатнетесь в испуге,
восклицая: «Он мертвый!»

Что с того? В моем сердце
все спокойно и ясно;
в нем любовь моей Анни
светит ярко, прекрасно,
светлый взор моей милой
отразился в нем властно,
в нем царит моя Анни
нераздельно и властно!

АННИ[98]