Дальтон Трамбо - Джонни получил винтовку

• Название: Джонни получил винтовку
• Автор: Дальтон Трамбо
• Жанр: О войне

---

Он и Хоуви работали под палящим солнцем, прокладывали магистраль прямо чёрез пустыню Юинта. А пекло было такое, что хоть концы отдавай. И он думал — если бы хоть чуточку передохнуть, тогда, пожалуй, станет попрохладнее. Но в том-то и беда: когда работаешь с отрядом, передышек не положено. И никакого тебе смеха, никаких шуточек. Никто и полсловечка не оборонит. Знай себе вкалывают.

Со стороны всегда кажется, будто путеукладчики работают медленно. И так оно и есть — поневоле приходится медленно работать, потому что останавливаться нельзя и надо рассчитывать силы. Работаешь без роздыха, потому что боишься. Не десятника, нет — тот ни к кому не придирается. Просто боишься потерять работу, боишься, как бы другие не сделали больше. Поэтому он и Хоуви работали медленно и упорно, стараясь не отставать от мексиканцев. В висках стучало, он слышал, как сердце бьется прямо о ребра, даже в икрах ощущал сильное биение пульса. И все-таки не решался Остановиться ни на минуту. Дыхание делалось все короче, и казалось, легкие не могут вместить весь воздух, необходимый, чтоб не сдохнуть тут же на месте. Было сто двадцать пять градусов по Фаренгейту в тени, но никакой тени не было, и он словно задыхался под белым жарким одеялом и думал только об одном: остановиться — передохнуть, остановиться — передохнуть…

Объявили перерыв на обед.

Это был первый день их работы в отряде, и они думали, что всем им привезут обед на дрезине. Но никакого обеда не привезли. Когда десятник увидел, что ему с напарником нечего есть, он что-то сказал двум мексиканцам. Те подошли с котелками, в которых оказались сандвичи с яичницей, густо посыпанные красным перцем, и предложили им закусить. И он и Хоуви пробурчали что-то вроде «спасибо, не надо» и, обессиленные, повалились на спину. Вскоре пришлось лечь на живот — солнце шпарило так, что, похоже, выжгло бы им глаза даже сквозь сомкнутые веки. А мексиканцы преспокойно сидели рядом, жевали свои сандвичи с яичницей и глазели на них.

Вдруг послышался шум — мексиканцы вскочили, и тогда он и Хоуви повернулись на бок, чтобы посмотреть в чем дело. Весь отряд медленно затрусил по шпалам. Десятник остался на месте и глядел им вслед. Они спросили, куда это все вдруг побежали. И десятник сказал, что ребята решили искупаться.

Искупаться, поплавать — какой соблазн! Не раздумывая, оба помчались за остальными. Им казалось — вода должна быть где-то совсем рядом. Но пришлось пробежать добрых две мили, прежде чем они очутились на берегу мутного оросительного канала шириной футов в десять, плотно заросшего с обеих сторон кустами перекати-поля. Мексиканцы начали сбрасывать с себя одежду. Он и Хоуви недоумевали — как это они продерутся к воде через колючки? Видимо, где-то неподалеку проложена тропка сквозь заросли, иначе к воде не пройдешь. Но пока они раздевались, те уже плескались в канале, гогоча я смеясь.

Никаких тропок в колючем кустарнике не было. Им стало стыдно без толку стоять нагишом, да еще такими белокожими в сравнении с другими. Потому они вприпрыжку ринулись через кустарник и тоже плюхнулись в воду. Вода была теплая, она была как апрельский дождик и с каким-то щелочным запахом, но это никому не мешало. Он вспомнил плавательный бассейн в Шейл-Сити, принадлежащий местному отделению Христианской ассоциации молодых людей. Он подумал, что эти ребята, наверное, и в бассейне-то никогда не бывали. Ведут себя так, точно попали в самую шикарную купальню на свете. Он стоял на топком дне канавы, по щиколотку в иле. Мексиканцы выбрались на берег и стали одеваться. Купание окончилось.

Пока Джо и Хоуви добрались до своей одежды, их ноги сплошь покрылись колючками. Мексиканцев колючки ничуть не беспокоили, они их даже не вытаскивали. Иные из них уже заторопились обратно, и поэтому они с Хоуви, кое-как смахнув колючки с ног, быстро натянули брюки. Пока они протрусили две мили, обеденный перерыв окончился и пора было опять приниматься за работу.

Снова потянулись нескончаемые часы, и он и Хоуви начали спотыкаться, а потом и вовсе падать. При каждом их падении ни десятник, ни мексиканцы ничего не говорили.

Мексиканцы лишь ненадолго отрывались от работы и, глядя на них с ребяческим любопытством, ждали, когда они встанут. Они с трудом поднимались на ноги и снова принимались тащить рельсы. Болел каждый мускул, но бросить работу было нельзя. Кожа на ладонях полопалась, и всякий раз, хватая горячие клещи, они испытывали такую боль в ободранных руках, что она отдавалась даже во рту. Казалось, с каждым шагом колючки все глубже впиваются в мясо. Ранки начинают гноиться, но все равно — вытаскивать колючки некогда.

Однако боль, кровоподтеки и страшная усталость — все это было еще далеко не самым худшим. Каким-то чудом он еще держался на ногах, но внутри все было напряжено и ревело от боли. Легкие ссохлись до того, что при каждом вдохе прямо-таки свистели. Сердце набухло — оно не привыкло качать с такой силой. Он даже малость запаниковал, ибо знал, что не выдержит, и в то же время знал, что должен выдержать. Пусть хоть смерть, подумал он, только бы это кончилось. Земля под ногами стала то подниматься, то опускаться, все вокруг окрасилось в необычный цвет, а мексиканец, стоявший рядом с ним, был теперь за много миль от него и плавал там в красноватом тумане. Не осталось ничего, кроме боли.

Так и тянулись эти послеобеденные часы; то и дело он спотыкался и падал на колени, глотая пыльный, раскаленный воздух; он чувствовал, как набухает и напрягается желудок. Он пытался думать о Диане, вспомнить, как она выглядит, пытался найти ее здесь, в пустыне, что-бы хоть за что-то уцепиться. Но ее лицо ускользало. Он даже не мог себе ее представить.

И вдруг решил — ах, Диана, не стоишь ты того! Не можешь ты того стоить. Никто на свете, кроме разве матери, не стоит таких страданий. И все-таки, надрываясь и исходя болью, он старался придумать для Дианы оправданье. Может, она и не хотела обмануть его? Может, назначила свидание Глену Хогэну, потому что не знала, как ей иначе от него отделаться. Если это правда, — а хотелось верить, что это правда, — то какого же черта было ему забираться сюда, в пустыню, к этим мексиканцам? Зачем было рвать со всем, если он вполне мог бы остаться в Шейл-Сити, сидеть где-нибудь в тени, наслаждаться летними каникулами и думать: а вдруг сегодня вечером я встречусь с Дианой?

Связываться с девушкой — опасная штука, подумал он, это уж точно. Может, и правда, что все они изменяют ребятам и вообще стараются облапошить их, а коли так, значит, надо быть к этому готовым и научиться их прощать. Иначе что же получится? Такие парни, как он, срываются с места и мчатся в самое пекло пустыни, чтобы закопаться там на все три месяца летних каникул. Но кому от этого плохо, если не им самим? А девушка, оставленная тобою там, в Шейл-Сити, конечно же, будет гулять с Гленом Хогэном сколько ей вздумается. Пошатываясь и задыхаясь, он продолжал тащить рельсу, и вдруг жуткое чувство охватило его. Он спросил себя: «Джо Бонхэм, неужели же ты свалял дурака?»

Кто-то зычным голосом возвестил окончание работы, и все поплыло у него перед глазами. Когда предметы снова обрели свои очертания, он понял, что лежит на животе, а голова его свисает с борта дрезины. И Хоуви рядом. Запомнилось, что он смотрел вниз, на землю, которая текла под ним, точно вода, и слышал пение мексиканцев. Они по очереди качали рычаги дрезины, чтобы поскорее добраться до бараков. Джо лежал неподвижно и, задыхаясь, слушал, как поют мексиканцы.

Пол в бараке был земляной. Барак, крытый жестью, походил на сарай. Там стояла такая жара, что хотелось высунуться наружу, загрести руками побольше воздуха и набить им легкие. Деревянные нары располагались двумя ярусами. Он и Хоуви доплелись до двух нар, находившихся рядом. Они даже не расстелили постель, а сразу плюхнулись на доски и замерли. Подошел десятник и показал им, где можно получить ужин, но они не откликнулись. Просто вытянулись на койках и закрыли глаза.

С ним происходило нечто забавное. Такого он не испытывал еще никогда. Одна и та же боль пронизывала каждую частицу тела. Собственно, боль уже не чувствовалась, остались лишь оцепенение и сонливость. Он опять подумал о Диане. Мысль была мимолетной, последней перед провалом в темноту. Он вспомнил Диану, такую маленькую и хорошенькую, вспомнил, как она испугалась, когда он впервые поцеловал ее. О Диана, думал он, как же ты могла это сделать? Как ты могла?.. Потом он почувствовал, что его трясут.

Возможно, его трясли уже час или два, как знать. Он открыл глаза. Все тот же барак. Темнота. Воздух полон вздохов. Запах дыма: мексиканцы стряпали ужин над костром, разложенным посреди барака. В жестяной крыше зияла дыра для вытяжки дыма. Сквозь нее он видел звезды, мигавшие словно пляшущие искорки. В воздухе запах еды и дыма. Он едва не задохнулся. Как это все-таки похоже на мексиканца — провести весь день в адском пекле, да еще и на ужин стряпать горячее.