Александр Алтунин - На службе Отечеству

• Название: На службе Отечеству
• Автор: Александр Алтунин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Аннотация издательства:

Герой Советского Союза генерал армии Александр Терентьевич Алтунин прошел по фронтовым дорогам Великой Отечественной войны сотни огненных верст. О своем участии в боях под Смоленском, в Крыму, в Белоруссии, на берегах Вислы и в Германии он рассказал в повествованиях мемуарного характера "Повесть о тревожной молодости" и "Звезды над Вислой", вышедших в Воениздате Они и легли в основу этой книги. Автор дополнил их главами о своей довоенной жизни и о своей службе в Вооруженных Силах в послевоенные годы.

---

— Ну вот и все. Пулемет к действию готов. — С легкой усмешкой оглядев своих бывших учеников, он спросил: — Помните, друзья, эпизод из "Чапаева"? Цепи каппелевцев неотвратимо надвигаются на залегшую пехоту, а станковый пулемет молчит. Вот уже видны лица врагов. Еще несколько секунд каппелевцы бросятся в атаку, и тогда… Но Анка-пулеметчица своевременно открыла уничтожающий огонь. Враг был обращен в бегство. Анка сознательно медлила, ждала удобного момента. Но может случиться и так, что пулемет откажет в бою из-за неисправности, которую легко устранить. Вот тут-то и пригодится вам отличное знание оружия. — Ефименко помолчал и вдруг спросил: — Ну, кто возьмется разобрать и собрать замок за такое же, как у меня, время?

Я решительно шагнул к пулемету:

— Курсант Алтунин! Разрешите попытаться?

— Попытайтесь, — дружелюбно улыбнулся Ефименко и, пока мне завязывали глаза, начал "рисовать" тактический фон: — В пятистах метрах от нас появился наступающий противник. Взвод ведет прицельный огонь из винтовок, а единственный станковый пулемет молчит: сломалась пружина замка. Надо ее заменить. Курсант Алтунин, действуйте…

Я разбирал замок, а командир взвода через каждые десять секунд отмечал, на сколько метров приблизилась вражеская пехота к рубежу атаки. Первую половину операции я, судя по одобрительному гулу, проделал в отличное время. Привычное расположение деталей помогло мне при сборке не терять драгоценных секунд.

Между тем голос командира звучал все тревожнее. Вот-вот он объявит, что враг бежит на нас… По, с треском захлопнув крышку короба, я нажал на гашетку и услышал щелчок — замок собран правильно, пулемет "открыл огонь".

Когда я сорвал повязку с глаз, то сразу очутился в крепких объятиях товарищей. А Ефименко задумчиво стоял в стороне, на лице лейтенанта блуждала улыбка удовлетворения: его труды не пропали даром.

Отстранив товарищей, я строевым шагом подошел к командиру:

— Выполнение поставленной задачи закончил, товарищ лейтенант!

— Молодец! — Ефименко крепко пожал мне руку и с нескрываемым удивлением спросил: — И когда ты успел так навостриться?!

Я рассказал о вечерних тренировках. Внимательно выслушав меня, Ефименко сказал, что приобретенные знания пригодятся мне при обучении подчиненных. Откуда было знать лейтенанту, что доведенные мною до автоматизма навыки в обращении с пулеметом потребуются не на учебном поле, а в смертельных схватках с врагом!

Заметив бегущего к нам посыльного, лейтенант Ефименко прервал беседу. Курсанты столпились за его спиной.

Посыльный остановился перед командиром взвода и, переведя дыхание, доложил:

— Товарищ лейтенант, командир батальона приказал немедленно возвратиться в лагерь. На двенадцать ноль-ноль назначено общее построение.

Быстро разобрав оружие, мы тронулись в путь форсированным, как называл такой вид передвижения наш лейтенант, маршем: пять минут бегом, пять минут ускоренным шагом.

В лагере нам приказали переодеться в выходное обмундирование и построиться на плацу. Построением командовал высокий жилистый полковник, заместитель начальника училища по строевой части. На правом фланге занял место оркестр.

Показался начальник училища полковник Добровольский. Приняв рапорт, он вышел на середину строя.

— Здравствуйте, товарищи! — приветствовал нас начальник училища. С улыбкой выслушав дружный ответ и приказав загнуть фланги шеренг, он оказался в середине полукруга.

Взяв у сопровождавшего его начальника строевого отдела папку, полковник Добровольский торжественно объявил:

— "Приказ Народного комиссара обороны Союза ССР по личному составу армии… 10 июня 1941 года, город Москва.

Курсантам, окончившим Новосибирское пехотное училище, в соответствии с Постановлением ЦИК и СНК Союза ССР от 22 сентября 1935 года "О введении персональных воинских званий начальствующего состава Красной Армии", присвоить воинское звание "лейтенант" и назначить…"

Начальник училища громко и отчетливо называл фамилии выпускников и воинские части или учреждения, в которые они назначены. Наконец услышал я и свою фамилию: "Алтунин Александр Терентьевич — командиром взвода 720-го стрелкового полка". Большинство выпускников получили назначение в части, находящиеся в западных районах страны.

После торжественного построения нам выдали командирское обмундирование и снаряжение, заранее сшитое в мастерской военторга и ожидавшее на складе своего часа. К вечеру все выпускники уже щеголяли в тщательно отутюженном обмундировании, прицепив к скрипучим ремням планшетки и полевые сумки. Думаю, что если бы мы получили противогазы, то и их повесили бы на себя: уж очень хотелось поскорее обрести командирский вид! Только пустая кобура для револьвера смущала. Но выход был найден: плотно набитая бумагой, она сразу приобрела "боевой" вид.

Последняя лагерная ночь была чрезвычайно душной. Не спалось. Вероятно, многим знакомо это ощущение: уходит в прошлое отрезок жизни, и ты стоишь на пороге чего-то нового, еще не изведанного. И жаль расставаться с тем, что было, и манят иные горизонты. Оправдаются ли ожидания, осуществятся ли надежды?

Натянув брюки и сапоги, я вышел из палатки и побрел по затихшему лагерю. Сколько пота здесь пролито! Учения. Походы. Марш-броски на стрельбище и обратно. Преодоление штурмовой полосы. Занятия, занятия, занятия.

В последнюю зиму начальник училища выводил поочередно все батальоны "на закалку", как он говорил. Жили в холодных бараках, по двое-трое суток дневали и ночевали в лесу у костра. Кое-кто ворчал: зачем, мол, такие мучения?

Побродив по лагерю, возвратился в палатку и, словно простившись с прошлым, мгновенно заснул.

После утреннего туалета и завтрака сложили мы свои вещи (каждый стал владельцем солидного чемодана) на грузовик и с плащами на левой руке походным порядком направились на ближайшую станцию. Шагали полевой дорогой, заросшей травой, и чувствовали себя птенцами, совершающими первый полет. Шли вольно, с шутками, впервые не соблюдая равнения.

До станции оставалось не больше трех километров, когда полуденная жара разморила девятнадцатилетних лейтенантов. Умолкли даже завзятые остряки, которые скорее раскаленный уголь во рту удержат, нежели острое словцо.

Заметив усталость, бывший ротный старшина, рослый плечистый лейтенант Гагарин, зычным голосом подал команду: "Запевай!" Строй сомкнулся. Шаг стал четким. Зазвучали твердые удары кожаных подошв о сухую землю. Послышался глуховатый голос Николая Верстакова, затянувшего песню про знаменитую тридцатую Иркутскую дивизию, отличившуюся в боях на Чонгарской переправе. Лейтенанты лихо, с посвистом подхватили припев.

Что значит добрая песня — усталости как не бывало!

В станционный поселок мы вступили, гулко чеканя шаг, с шуточной песней на мотив популярного цыганского романса. "Не вспоминайте меня, канавы, пели мы, задорно перемигиваясь, — прощай, мой лагерь, ползу в последний раз!"

На станции уже стоял наготове специальный состав, который доставил нас в Новосибирск.

От вокзала до училища выпускники демонстрировали блестящую строевую выучку. Одного запевалу сменял другой, еще более голосистый. Задорные молодые голоса всколыхнули затихавшие в летних сумерках улицы Новосибирска. На тротуарах толпились зеваки, в открытых окнах виднелись оживленные лица. Старики задумчиво улыбались, вероятно, вспоминали свою военную молодость, а молодежь, особенно девушки, приветливо махали лейтенантам. Слышались возгласы:

— Коля! Пушкарев! Привет и поздравления!

— Верстак! Не забудь попрощаться!

А лейтенанты лишь косили глазами и тверже печатали шаг.

Последняя ночь в казарме, которая заменяла нам родной дом, была необычно шумной. Мы вспоминали годы учебы, обсуждали назначения. Из полученных предписаний было известно, куда каждый из нас завтра уедет. Мне предстояло служить в Харьковском военном округе.

— Эх, и повезло же тебе, друже! — с завистью воскликнул плотный крепыш Вася Залерятский. — Ридну мою Украину побачишь!

Я заметил, что, волнуясь, Вася переходит на родной язык.

— Ты був там чи ни?

— Кроме Омска и Новосибирска, нигде не бывал.

— Хлопче, хлопче, — мечтательно закатив глаза, продолжал Залерятский, мешая русокие и украинские слова, — ты не знаешь, що це таке Украина!.. Это хаты, уси билые-билые як сниг, а кругом сады, сады… А у степу нет ни конца ни краю, як у моря… А поля пшеницы бескрайние, а кукуруза — выше тебя… Не-е-ет, нет найкраще земли, як на Украине милой.

Побывать на Украине было заманчиво, но возрастала напряженность на нашей дальневосточной границе, особенно после событий у озера Хасан и на реке Халхин-Гол; там сосредоточивалась мощная японская армия. Эти обстоятельства давали основание считать, что получившие назначение на Дальний Восток первыми примут боевое крещение. Прежде всего им, так мне казалось, предстоит скрестить оружие с самураями, отстаивая неприкосновенность наших границ. Поэтому я с особым почтением смотрел на будущих дальневосточников.