Владимир Глотов - Оглянись. Жизнь как роман

• Название: Оглянись. Жизнь как роман
• Автор: Владимир Глотов
• Издательство: ОГИ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: ISBN 978-5-94282-568-3

Можно сказать, эта книга — для амбициозных мужчин, полагающих, что не зря коптят небо. Оглянись! — говорит такому человеку автор. — Попытайся понять свое прошлое. Где идеалы, где твои мечты? Туда ли ты забрел? Не потерял ли по пути друзей и любимых женщин?

---

Где комсорги строительных управлений, механизированных колонн, автобаз? Где дружинники? Где вездесущий армянин Жора Айрапетян со своими подручными?

Это было странно.

Какое-то время я бродил в поредевшей толпе, прикрыв лицо для безопасности воротником куртки. Если быть до конца логичным, думал я, активу следовало бы находиться именно здесь.

И тогда, не мудрствуя лукаво, я отправился домой к новому секретарю комитета комсомола, чьим заместителем теперь являлся.

Малафеев жил тут же, поблизости, но не мог наблюдать происходящее, как теперь сказали бы, в режиме online: окна выходили на противоположную сторону. Но, конечно, был в курсе событий, и я в этом скоро убедился.

Когда после моих многочисленных и долгих звонков дверь приоткрылась, за спиной испуганной жены секретаря, в образовавшуюся щель, я увидел лица, полные тревоги.

Меня впустили, и я обнаружил в трех комнатах десятка два моих товарищей, которые, как оказалось, о моих подвигах были наслышаны.

Малафеев строго кивнул в знак приветствия, продолжая разговаривать по телефону. Мою самодеятельность он явно не одобрил. Вид его выражал крайнюю озабоченность человека, на плечи которого легла большая ответственность.

— Что вы тут делаете, братцы? — спросил я.

В среде актива все еще шли разговоры о разногласиях с приезжим комсомольским чиновником и ностальгически вспоминали Веню Вербицкого. Пророчили, что с новым не сработаются.

Да какие у вас могут быть с ним разногласия, подумал я, вон как вы сбились в кучу в такую минуту?

В квартире от здоровых молодых мужчин было душно.

Я выбрался на улицу. С этой минуты я закусил удила и взял курс на расставание с запсибовским комсомолом. Такие разухабистые на пикниках, думал я, а проявили себя как трусливые коты. Нет, мне с ними не по пути. Значит, опять бежать?

Парторг Федор Черный попытался меня задержать. И опять, как и кадровик в Москве, сперва убеждал, сулил перспективы. Потом угрожал. Но что он мог сделать? Загнать за Можай? Сослать? Да куда же сошлешь дальше Сибири? А работягой я уже стал…

Я всю жизнь боялся замкнутых пространств, пещер, маленьких комнат, хотя и жил в такой долгое время, тайно радуясь тому, что она не мышеловка, у нее две двери. Мой сын, который в ту пору еще не родился, когда вырос, уезжал с рюкзаком на ночь куда-то под Москву, где есть старые выработки известняка, и там, в подземелье, совершенно один, забирался по узким проходам в щель наподобие гробика, и так спал до утра, вырабатывая характер, потом у них сколотилась компания таких же сумасшедших, оказывается, он был не одинок. Я же не выносил низких потолков и ограничивающих волю обстоятельств. Мне сразу хотелось выбраться на свободу.

Вот и теперь, слушая парторга, закипавшего желчью, я тупо смотрел в пол и настаивал на своем: отпустите.

А через пару недель, став безработным, я сидел рядом с Гошей Левченко на лавочке, грелся на солнышке на краю футбольного поля, которое мы именовали стадионом. Пили пиво из трехлитровой банки, и Гоша пополнял ее периодически из бочки неподалеку. Разговаривали о том о сем, когда вдруг увидели подъехавшую легковушку — это выездная редакция областной «молодежки» прикатила на Запсиб по своим журналистским делам.

В тот воскресный день моя жизнь, скажу с пафосом, жизнь Андрея Владимировича Лушина, который в тиши деревенской избенки, на склоне лет, сейчас предается воспоминаниям, сделала еще один серьезный поворот, хотя внешне мало что изменилось. Я остался жить на стройке, но теперь считался корреспондентом газеты и должен был для нее писать о том, что происходит вокруг, что попадает в мое поле зрения.

О таком можно было только мечтать. Правда, денег в редакции не было. Ни одной вакансии. Разве что «подчитчик», пятьдесят рублей в месяц, но кто же согласится?

Я посчитал, что это вполне сходная плата за свободу. Так я вернулся к уровню ученика каменщика, а Ева — к нищему бюджету. Изменился лишь масштаб цен: отменили сотни, ввели десятки.

Теперь в мои обязанности входило наблюдать за жизнью вокруг. Раньше я это делал в порядке самодеятельности, из любви к искусству, теперь за это платили деньги, пускай небольшие.

Впечатления обрушивались на меня подобно водопаду.

Я прожил на стройке несколько лет. Перед глазами проплыло много народа: монтажники, прорабы, мальчишки-мастера и отпетые «бугры» уголовного вида, столовские тетки в засаленных халатах, местные проститутки, шорцы с выкрошившимися зубами, комсомольские сучки на слетах, наглые и развратные.

Иногда по долгу службы я заходил в общежитие. Прислушивался к разговорам.

— Опять по комсомольским путевкам пригнали? — спросила одна молодая женщина другую, кивнув в сторону новенькой, и указала рукой на койку: — На ту вон пусть ложится.

А другая, тоже старожил, молча подошла к стене и сняла клеенчатый коврик над койкой, пейзаж с лебедями, унесла с собой. Под ковриком на обнажившейся известке темнели бурые пятна от раздавленных клопов.

Новенькая стояла тут же, смотрела безразлично. В комнате был беспорядок, разбросанные женские вещи. Хозяйки, заметив мой взгляд, начали оправдываться:

— Раньше ребят пускали до десяти вечера, а теперь вообще не пускают. Живем как в монастыре. Не стесняемся, грязью заросли. Девки по коридорам в трусах ходят.

Я учился замечать такие сценки.

Вечерами на танцплощадке пары обнимали друг друга до полной сплющенности. Такая была мода — положить подбородок симпатичной «машеньке» на плечо и дышать ей в ухо.

Но вот появились дружинники. Заорали на балбеса:

— Что танцуешь?

— Липси.

— А-а, стиляга, да?

Суровы были нравы на комсомольской стройке. Теперь я стал свободным человеком, а кто-то другой устанавливал, что можно танцевать, а чего нельзя. За соблюдением правил следил безумный армянин Жора Айрапетян, командир комсомольского оперативного отряда, и наводил ужас по вечерам на весь Запсиб. Провинившихся утаскивали в каморку и там избивали. А ведь Айрапетян был среди ближнего окружения Вени Вербицкого, считался его доверенным лицом, можно сказать оруженосцем. Смотрел ему по-собачьи в глаза, готов был за Веньку любому пасть порвать. Днем он работал машинистом экскаватора, а вечерами крутился возле легендарного комсорга, выполнял мелкие бытовые поручения, но ближе к ночи превращался в грозного блюстителя нравственности, скорого на расправу, обшаривал злачные места стройки.

Все это, как в кино, кадр за кадром, отпечатывалось в моем сознании. Иногда я записывал услышанные фразы.

«Спина — за день не обцелуешь!»

Или, например, о женщине: «Тарахтит, как старая полуторка».

Мне казалось, что я собираю материал для будущей книги. Я придумывал сюжеты, коллекционировал в записных книжках все оригинальное.

Город Новокузнецк, под боком которого прилепилась стройка, заказал в другом городе, в Липецке, чугунные решетки для заборов. Почему? Ведь свой металлургический комбинат — Кузнецкий — под боком!

Или вдруг на стройку, в далекую Сибирь, пришел по разнарядке памятник Суворову. Какое отношение имел к глухой тайге, где строился Запсиб, генералиссимус? Но ведь привезли — исполненного из гипса артелью инвалидов.

Я пометил в блокноте: «Появился ресторан «Тополь», а неподалеку вытрезвитель «Камыш».

И каждое утро Ева будила меня одними и теми же словами: «Кашку сварить? Манную не хочешь, да?»

За стеной нашей квартиры, которую, надо сказать, мы получили довольно быстро, за те несколько месяцев, что я подвизался в комсомоле, а когда ушел, ее не отняли, — бухгалтер Леня обмывал годовой отчет. Ева работала во вторую смену, она поступила в местный металлургический институт и теперь служила в нарождающемся доменном производстве.

Я съел кашку, к которой был приучен, вышел на улицу. Спешить мне было некуда, мое рабочее место — дом родной и вот эта улица. И вообще все вокруг. Я выпил из бочки сухого вина, которым торговали два грузина. Зашел к знакомым ребятам в общежитие.

В комнате было тесно. Посреди стоял разобранный мотороллер. Все галдели.

Один крикнул другому:

— Ну ты, лопух, не мешай мне в университет готовиться!

Другой ответил:

— Все читаешь древних греков? Лучше бы пятки помыл.

На полу рядом с мотороллером стоял таз, в него кидали окурки.

Поговорив о том о сем, я опять вернулся на улицу, и около клуба встретил заведующего, маленького роста мужичка по фамилии Бреев, и услышал от него, что русский человек все-таки понимает толк в искусстве.

— Привезли нам японский фильм «Голый остров», — пояснил свою мысль Бреев. — Так люди посидят пятнадцать минут и уходят. Потому что зачем же столько раз показывать, как японцы носят воду? — возмутился он. — Достаточно трех раз!

— Ты уверен?

— Вполне хватит.