Бернар Клавель - Гром небесный

• Название: Гром небесный
• Автор: Бернар Клавель
• Жанр: Современная проза

---

— По-видимому, — процедил он сквозь зубы, — моя старуха ещё не легла.

2

Мы остановились перед самым домом. Собака подошла к нам — я почувствовала её теплое дыхание на своих икрах. Секунду Брассак, казалось, колебался. Потом он велел собаке идти в будку, а сам открыл большую дверь. Свет меня ослепил. Я закрыла глаза и не открывала их до тех пор, пока мужчина не подтолкнул меня перед собой и не сказал заходить.

Я сделала несколько шагов. Дверь за мной с шумом захлопнулась. Мои глаза довольно быстро привыкли к свету, и первое, что меня поразило, это огромные размеры комнаты. Здесь я чувствовала себя ещё более потерянной, чем в темноте. Снаружи ничего не было видно, а здесь всё, что я видела, казалось мне слишком далёким.

Комната была прямоугольной формы, но углы оставались в тени. Не понимаю, почему, но сначала я принялась изучать каждый предмет, а потом уже взглянула на женщину, неподвижно стоявшую около плиты.

Сначала я увидела руку этой женщины. Я смотрела на большую плиту на ножках и на руку женщины, которая сжимала медную ложку. Рука была полной и широкой, очень смуглой, со скрученными пальцами, из-под рукава из синей, почти чёрной ткани выглядывало округлое запястье. Обычно я не обращаю внимания на такие детали и теперь спрашиваю себя, почему тогда всё запомнилось мне так точно?

Только когда Брассак заговорил, я посмотрела в лицо этой женщины, круглое и без морщин. Её глаза, не отрываясь, смотрели на меня, и в то же время мне казалось, что она меня не видит.

Я не помню первых слов Брассака. Не думаю, чтобы он говорил слишком громко, но его голос наполнял всю комнату, отдаваясь громом. Я больше не слышала снаружи ветра, но в голове всё ещё отзывался шум больших качающихся деревьев.

Говоря, Брассак приблизился к столу. На мгновение он остановился, его лоб находился на уровне люстры. Свет лампочки ясно озарил его лицо, отчего оно ещё больше посуровело. Он выдвинул стул и, ворча, тяжело на него опустился. Затем, обернувшись ко мне, он сказал:

— Давай, малышка, иди садись, сейчас поедим.

Он немного выждал и, кивнув в сторону женщины, добавил:

— Это Мария. Моя жена… Она зануда, но не злая.

Он говорил медленно, подбирая слова и стараясь не запинаться. Так как я не сдвинулась с места, он повторил громче:

— Ну ты идёшь?

Даже не вспомнив, что на дворе ночь, я прошептала:

— Я лучше пойду.

Брассак затрясся от смеха, который в итоге закончился приступом кашля. Он густо покраснел и встал, чтобы сплюнуть в топку печи. Женщина отступила, давая ему пройти. Я медленно подошла к столу. Женщина, казалось, задумалась на мгновение, а потом проговорила:

— Садитесь… мадам.

Брассак опять уселся на свой стул. Облокотившись на стол, он некоторое время переводил дыхание, а потом бросил:

— Она не дама, она путана, — и закатился.

Это правда, я проститутка и никогда этого не стыдилась, но в тот момент я почувствовала, как запылало моё лицо.

Пожав плечами, женщина попросила меня не обращать на него внимания. Её голос, как и взгляд, ничего не выражал.

— Как это не обращать?! Ты ещё, может, скажешь, что я напился?

Я вздрогнула. Не переставая кричать, Брассак стукнул кулаком по столу. Он посмотрел на жену, и, так как она ничего не отвечала, продолжал:

— Ну да, я напился… Накачался, как бочка… Вон у девчонки можешь спросить, я не поскупился!

Тут он повернулся ко мне:

— Тебя как звать-то?

— Симона.

— Ага… Симона… Точно… Ну? Чего ты ждёшь? Скажи ей, чем ты занимаешься… Сама видишь, пора расставить все точки над i. Она поймёт… Знаешь, она не так уж и плоха, моя старуха, вот только бестолковая.

Он снова расхохотался. Вся комната будто сотрясалась от этого оглушительного раскатистого смеха. Я старалась не шевелиться и не смотреть на эту женщину, но чувствовала, что её глаза прикованы ко мне. Спать я больше не хотела. Тело моё затекло, а усталость будто задремала. Но думать я была не в состоянии. Смех Брассака звенел у меня в ушах, где ещё отзывались яростные порывы ночного ветра.

Иногда позади меня то дрожала от ветра дверь, то справа, в самой тёмной части комнаты, начинали стучать ставни.

Входя сюда, я не обратила на это внимания, но теперь ощущала, что здесь очень тепло. Плита, казалось, спала, но именно от неё исходил этот жар. Её маленький красный глаз слегка подрагивал. Когда усиливался ветер, она тихо и жалобно гудела. В этот момент у меня появилось странное ощущение. Мне показалось, что в комнате нас четверо: мы трое и эта большая плита. Знаю, это глупо, но тогда я именно так и считала.

Я так и не ответила на вопрос Брассака. И снова вздрогнула, когда он громко закашлял, а потом крикнул:

— Так ты будешь ей объяснять или нет? Если нет, то она решит, что я выдумываю… Я пьян. Совершенно пьян… Но знайте, что Брассак, даже пьяный вдрызг, никогда не врёт! Давай, Симона, скажи ей!

Я почувствовала, что они оба снова смотрят на меня, и ещё ниже опустила голову. Не повышая голоса, женщина проговорила:

— Заткнись, Леандр. Ты омерзителен.

— Ладно, раз я не имею права ничего сказать, я заткнусь… Но это не причина, чтоб мы подыхали с голоду!

Женщина стала накрывать на двоих. Проходя около меня, она спросила, не хочу ли я снять манто. Так как она обратилась ко мне «мадемуазель», Брассак снова стал кричать. Махая руками, он повторил, что меня зовут Симона, и что я не мадемуазель, а проститутка. Женщина больше не обращала на его слова никакого внимания. Она поставила на огонь кастрюлю и принесла нам половину варёного окорока. Я вспомнила, что в момент нашей встречи с Брассаком я пришла к Джо, чтобы купить сандвичи. С самого утра я так ничего и не ела. Сон и усталость притупили моё чувство голода, но при виде этого прекрасного сочного окорока я снова захотела есть.

Стоя у плиты, женщина следила за кастрюлей. Её широкая спина ссутулилась. Под корсажем, который её слегка утягивал, угадывалось дородное тело. Шея у неё была толстой и короткой. Волосы были кое как зачёсаны наверх в виде шиньона.

Когда она повернулась, наши взгляды встретились, и я уверена, что она попыталась улыбнуться. Она поставила передо мной дымящуюся кастрюлю и сказала, чтобы я угощалась. Я заметила, что Брассак заснул, расставив локти и положив щёку прямо на стол, его лицо было повёрнуто ко мне. Он вовсе не казался мне мерзким, но с открытым ртом он был похож на идиота.

Когда женщина протянула к нему руку, я тихо сказала:

— Можешь быть, лучше, пусть он спит?

— Нет, он всё равно скоро проснётся, и придётся снова разогревать ему суп.

Сказав это, она мягко потрясла его за плечо. Он поднял голову и прищурил затуманенные глаза, а потом, глянув на меня, рассмеялся. Он ухмыльнулся, показав на кастрюлю, и посмотрев на жену, медленно поднялся. Когда он встал, то немного зашатался. Он перевёл взгляд с кастрюли на жену и, в конце концов, направился к выходу. Подойдя к двери, он развернулся и, гордо стукнув себя в грудь, сказал:

— Я, Антонен де Брассак, я выше этого… Слышите? Выше…

Он продолжал колотить себя в грудь. Казалось, он хотел сказать что-то ещё и вдруг закричал:

— Выше этого, слышите?… Малышка будет спать в кровати… А я пошёл на сеновал.

И вышел. Я слышала, как он проходил мимо окон. Он что-то напевал, но из-за ветра слов нельзя было разобрать.

Увидев, что он ушёл, женщина пожала плечами и вздохнула. Вернувшись к мойке, она проворчала:

— Он надевал этот костюм всего два раза… Это надо же…

Потом она сказала, чтобы я ела, пока она будет готовить мне комнату наверху. Когда она уходила, я заметила, что её лицо всё-таки что-то выражало. Что-то вроде досады. Я подумала, наверное, это из-за костюма.

Но думала я недолго. Я набросилась на еду, потому что была очень голодна, а этот окорок вызывал у меня аппетит.

3

Было ещё темно, когда я проснулась на следующее утро. Я не поняла, где нахожусь. Сначала я спросила себя, отчего я проснулась так рано, это я-то, которая спала до 10 часов, как плоха бы ни была постель. Эта же постель была очень хорошей. Я долгое время лежала неподвижно, напрягая слух, пока не поняла, что меня разбудила тишина. У меня дома, уже с утра за окном гудела вся улица. И в отелях тоже всегда было шумно из-за того, что клиенты и персонал всё время шастали взад-вперёд. Ветра больше не было. Дом окружила тишина. Тишина и тьма.

Внезапно я вспомнила, что было накануне. Поезд, ночь, мужчину и женщину, а ещё большую комнату с печкой.

И тут же подумала о Марселе. Я поняла, что, сама того не желая, сбежала из Лиона[6], что я сделала то, что, возможно, ни одна девушка не осмеливалась сделать.

Однако я никогда и не думала бежать.

Моей первой мыслью было сейчас же встать и уехать, чтобы успеть вернуться в Лион до наступления дня. Но, поразмышляв, я поняла, что это бесполезно. Я бы могла уехать и в полдень.